love4eva

🌨️ Донхёк натягивает капюшон сильнее, шмыгая носом. В ступнях непрекращаемо тянет, боль расходится по лодыжкам и онемевшим от холода бёдрам, но он не сбавляет ход. В белом полотне не узнать прежнюю лазурь или кровавый закат, но Ли и не обращает внимание, потому что смотреть физически больно даже на мутный, совсем не поэтично грязный снег. Он чувствует — ветер холодный, только уши почему-то не мёрзнут, а сухие пряди мягко треплют редкие порывы. Лёгкая улыбка вдруг касается его лица, он почему-то чувствует себя так воодушевлённо, напевая под нос какую-то песню про расставание, грустную-грустную, только он не может сейчас себе позволить расстроиться, боясь утонуть в бессмысленном омуте уже перебродивших воспоминаний, зная, что тот скоро исчезнет, рассосётся за неимением у Ли причин обманывать себя. И Донхёк остро ощущает, что жизнь не налаживается, что это секундная эйфория, только ему совсем легко, отчаяние тянется за ним попятам, но не может догнать, и школьник от этого окончательно в собственных чувствах путается. В подземке тепло и сухо, он себя чувствует героем какого-то аниме, или фильма, или манхвы, чего угодно, но не учеником той школы на углу, где в классах парты разукрашены и у каждого закоулка своя история. В толпе душно, ехать придется несколько минут, но русый чувствует дыхание перемен. Он переступает с ноги на ногу, не может дождаться того момента, когда переступит порог дома, полного пьяных и не очень, нарядных и радостных студентов. В этом есть что-то, от чего у него сердце частит и нервозность достигает предела, но он не останавливаться, выходит на станции, которую указал Чону. На улице быстро темнеет, зажигаются огоньки праздничных гирлянд и только с густой смолой ночи город пропитывается едкими запахами и улыбками. До Рождества всего пара дней, поэтому все стараются закончить последние дела и провести чуть больше времени с друзьями до того, как уединиться с возлюбленными. Донхёк хмыкает. Предыдущие три года этот праздник он делил с Минхёном; после семейных посиделок они сбегали, исследовали ночной город, держались за руки, наблюдали фейерверк, облокотившись друг на друга, и целовались. Максимально ванильно, но чего ждать от двух ещё нежно и невинно влюблённых подростков. А приходя домой, он себе обещал, что в следующем году всё будет ещё лучше. Только сейчас русый цинично замечает, что говорил так, потому что происходившего ему было недостаточно. Он облизывает сухие губы и замирает у какого-то из магазинов, чтобы шмыгнуть внутрь и выйти уже нанося на губы бальзам с запахом ромашки. Если менять, так всё. ❄️ Чону затягивается, оборачивается к ластящемуся к нему младшему и ловит его губы своими, чтобы в приоткрытый рот выдохнуть клубы холодного сигаретного дыма, который всё равно покидает ленивый поцелуй и путается в их волосах, прежде чем совершенно рассеяться. — Тебе кто-то из моих знакомых понравился? — Ким дёргается, покрывшись мурашками от холода, и протягивает сигарету русому, который затягивается с чужих рук и не отвечает несколько мгновений. Кончик сигареты тлеет, она кончается. — Да, — Ли кладёт голову на теплое плечо, вдыхает морозный воздух. От него щиплет в горле и лёгких, хочется откашляться, как от первой в жизни затяжки. Донхёк для Чону головная боль и сильное обезболивающее одновременно. Чону для Донхёка новая маленькая страсть и причина постоянного раздражения. Они свои совершенно особенные отношения признают, хватаясь друг за друга с новым желанием оттолкнуть. Поэтому сейчас Ким несравненно нежно приобнимает Хёка, покрасневшей ладонью ведёт по холодной щеке и снова приставляет к пухлым губам остатки сигареты, не прося и не приказывая, но зная, что Ли послушно возьмёт её, чтобы докурить. — Кто? — Шатен с серьгой. В черной джинсовке такой, — Донхёк говорит негромко, выдыхает вниз и смотрит куда-то сквозь крупные хлопья снега, поднятые усиливающимся ветром. — Если ты о высоком, то он занят. Ну, не официально, но фактически, — Ким второй рукой перехватывает сигарету и бросает на землю, чтобы потушить кончиком кроссовка. — Ты про того, который весь вечер Доёна взглядом пожирает, я уже понял. Но нет, я не о нём. О том, которого ты обнял, когда зашёл, с тебя ростом такой. — А, — на лице старшего появляется улыбка, — я вас познакомлю. Но что насчёт Марка? — Ничего, — Донхёк в голосе красноволосого эмоций не слышит, в отличие от завывающего чуть дальше от них ветра. Начинается метель. — Всё кончено. — Так просто? — А что сложного? Я знаю о вас, он знает, что я знаю. Только он о нас не знает, — Донхёк приподнимается, разворачивается, прося ещё один поцелуй, а Ким уже в губы ему выдыхает: — И не узнает. С Рождеством. Ли кивает быстро, обхватывает его лицо ладонями и целует, как погибающий. Пытается всю игривость и сладость, ему предназначенную, оставить на чужих губах, в чужом рту, смешать со слюной и забыть. Они оба знают, что быстро разгоревшаяся страсть быстро потухнет, поэтому ни в чём себе не отказывают, ярко чувствуя, что их жизни находятся только в их руках. Верхушки деревьев чуть накреняются, снег с них крупными комьями валится на землю. Ветер усиливается, а воздух заполняют колющие щёки перья снега, словно моль, мешающая обзору и дыханию. Донхёк приторно стонет, разрывая поцелуй, тепло между парнями исчезает, как только они встают, держась за руки и возвращаясь в дом. Зима выдалась необычайно холодной.

🤎

Доён правда проклинает себя за то, что поддаётся настойчивости Куна. Чону рядом не оказывается, но он точно знает, что тот где-то в доме, только всё желание найти его отпадает ровно в момент, когда в дверях появляется тёмная фигура, которую Ким слишком хорошо знает. Джонни пожимает руку кому-то, чьё имя Доён ещё не успел запомнить, и поправляет тёмные волосы, чем заставляет студента втянуть воздух носом и отвернуться. Со улыбается знакомым, наверняка принимая комплименты или слыша осторожную издёвку в свой адрес, на него не смотрит совсем, но брюнет взволнованным взглядом следит за ногами старшего, не решаясь взглянуть выше и понимая, что тот направляется к нему, чтобы занять свободное место рядом. Сердце сдаёт, отличник крутит в руках бокал, где на дне ещё плескаться остатки кроваво-красного вина. Доён отклоняется назад, облокачиваясь на спинку дивана, а Джонни наоборот тянется к собравшимся вокруг него ровесникам, что-то активно обсуждая. Здесь душно, достаточно шумно и большинству определённо весело, но второкурсник весь напрягается, наконец оглядываясь на широкую спину. Он чувствует себя неловко и глупо экстремально, потому что хочет привлечь внимание хотя бы неловким «случайным» касанием. Но больше ему хочется попросить старшего обернуться и показаться ему. Свет играет с его только окрашенными и подстриженными локонами, они под искусственными желтоватыми лучами светятся винно-кровавым и выглядят мягче, чем раньше. Руки чешутся проверить. А ещё убедиться, что они оттеняют совсем лёгкий загар на лице старшего, увидеть его странноватую кошачью улыбку и коснуться сухой ладони. Но Доён держится, хотя подаётся немного вперёд, залпом допивая жидкость, на которую теперь не представляется возможным смотреть, не думая о Со ещё больше. Тот живой, настоящий, сидит рядом спустя долгую неделю и смеётся негромко. — Как тебе волосы? — Доён крупно вздрагивает, когда поднимает взгляд с пустого бокала и плотно прижатых друг к другу бёдер и натыкается на надменную ухмылку, адресованую только ему. — Выглядишь потрясающе, — он тут же отводит глаза, ставя стакан на стол и вздыхая резко, потому что выпаливает, даже не подумав. За его движениями шатен следит, Ким понимает, и от этого в дрожь бросает, потому что взгляд у старшего пьяный совсем немного, а ещё мутный и внимательный. — Рад, что тебе понравилось, — Джонни выпрямляется, совсем не неуверенным и не неловким, а даже привычным движением накрывая бедро младшего ладонью, и вслед за ним откидывается назад, соприкасаясь плечами. Теперь шуму разговора Ким рад, потому что Со совсем немного к нему наклоняется, говоря негромко. — Как с Джэ? Волнение достигает своего максимума, Доён искренне не понимает, почему холодный пот ещё не стекает по его вискам, но уверен, что щёки горят. Он пытается сообразить, о чём старший вообще говорит, и не знает как себя повести, когда догадывается: — Никак, — он внимательно следит за реакцией Джона, но тот только пьяно ухмыляется, не напрягаясь совершенно. — Жаль, я болел… кхм, за вас, — пауза выходит случайной, но, если бы она что-то и значила, у Кима всё равно не нашлось бы свободных чувств и места в голове, чтобы это обдумать, потому что он весь концентрируется на внешнем: на ладони на его бедре и на дыхании у щеки. Джонни замолкает, о чём-то рассуждая, и у него на это есть силы, чему Доён ужасно завидует. Он уже думает сказать какую-нибудь глупость, когда Со встаёт и его рука покидает нагретое место. Брюнетка с широкой улыбкой и не очень-то традиционной для Кореи внешностью, но безумно красивая, зовёт его, машет рукой, что-то торопясь сообщить, и Джонни скрывается с ней где-то за поворотом. Брюнет не выдерживает, поднимаясь с места и уходя в противоположном направлении.

🤖

— Хён, — Чону хлопает брюнета по плечу и за руку притягивает стоящего за спиной Ли ближе. — Я хотел вас познакомить. Это Ли Донхёк, ты ему понравился, — школьника бросает в краску, он удивлённо смотрит на спутника, а тот усаживает его на свободное место рядом с ещё незнакомым парнем, а Чону только хмыкает на испуганный блестящий взгляд, которым одаривает его русый, потому что видит такой второй раз в жизни. — Он ещё заканчивает школу, но не думай об этом. — Мун Тэиль, — на лице старшего появляется едва смущённая улыбка, а Донхёк не сводит с него взгляда и протягивает ладонь для рукопожатия и кланяется. Ему от этого настолько непривычно, что в животе всё сводит, потому что он что, стесняется? Ли давно забыл это чувство, а сейчас на него реагирует остро, пытаясь по чужому лицу, по доброму и спокойному взгляду, по аккуратным губам прочитать причину собственного беспокойства. Он не успевает ничего сказать, как Чону за их спиной подаёт старшему эскимо, ласково поправляя отросшие пряди. Школьник непонимающе оглядывается на друга, но тот демонстративно наклоняется к уху старшего и шепчет что-то, что не достигает слуха Ли, но от самой картины в груди зарождается какое-то противное, ноющее чувство, потому что в той же ситуации с любым другим человеком он бы его отбил. Только не Тэиля. Тот широко улыбается на слова Кима, благодарит за мороженое и провожает его взглядом, отчего по коже Донхёка пробегают мурашки. Не смотри на него, смотри на меня. — Как мне к Вам обращаться? — Ли натягивает широкую улыбку, моментально встречаясь с внимательным взглядом и забывая от этого все слова. — С кем это Донхёк? — Марк обнимает стоящего на кухне Чону со спины, обвивает его талию руками, соскучившийся по ласке вечно занятого студента. — Если ревнуешь, то так и скажи, — Ким улыбается уже немного пьяно, тянется к раковине смыть эту улыбку с лица, наклоняется, набирая теплую воду в ладони, и вдруг осознаёт, что делает. Парень за его спиной горит от смущения наверняка, но почему-то не отходит, и Чону едва заметно выгибается, вскидывая бёдрами и демонстрируя аккуратное тело под задравшемся худи. Он выпрямляется, снова оказываясь чуть выше возлюбленного, и поправляет намокшие пряди руками, разбивая их на пробор. Улыбка с его лица так и не сходит, но обретает более сдержанную форму, зато алкоголь только сильнее ударяет в голову, а румянец расходится по бледному ранее лицу. Марк замирает, изучая внешний вид развернувшегося к нему парня, тянется поправить ему спадающие от недостатка влаги для послушности волосы и задерживается на алых губах взглядом. Чону за его взглядом следит, заводит ладони за спину, нащупывая столешницу, но недовольно оглядывается, прерывая зрительный контакт, и вырывается из объятий, утягивая младшего к подоконнику, на который моментально запрыгивает и обхватывает шею младшего руками, требовательно целуя. — Донхёк с Тэилем, моим другом, если тебе всё ещё интересно. За него можно не переживать, теперь — только за Донхёка. Марк долго смотрит на Кима, будто пытаясь осознать, что тот несёт, а поняв, отрезает, обхватывая торс старшего и притягивая ближе: — Ни капли не интересно, — и снова торопится заткнуть своему парню рот, а тот улыбается в поцелуй и придвигается ещё ближе, чтобы сцепить ноги за спиной шатена и запустить пальцы в отросшие волосы. За спиной Чону метель, но в объятиях Марка тепло и спокойно, а ещё не нужно играть и сдерживаться, чем Ким пользуется, тихо, едва слышно выстанывая. Доён и Донхёк встречаются на пороге кухни, оба в поисках Чону, только его смех и шёпот доносится оттуда настолько явственно, что они переглядываются и не решают входить. Они не сговариваются, но следуют друг за другом, когда Доён молча указывает младшему на шатена, чьего имени он ещё не знает, а Донхёк на беседующего с ним Муна. А потом скрываются на улице, где Ли снова курит, а Ким молча смотрит куда-то дальше видимого, вглубь снежных фигур, парящих в воздухе. — Поссорились? — брюнет оборачивается к незнакомцу, а русоволосый хмыкает: — Ещё не знакомы. А вы, так понимаю, знакомы. От вас сексом за километр разит, — Доён бы смутился, но не может поспорить. Проницательность младшего поражает. — Каким образом? — брюнет плотнее кутается от ветра в чёрную куртку, натягивает капюшон, задыхаясь дымом сигареты. — Я видел, как вы разговаривали. Ты бы ещё на колени к нему сел. Вы смотрите друг на друга так. Как те, кто не раз спали. — Отвратительно, — вставляет замечание студент, скорчив брезгливую мордашку, чем смешит Ли. — В чём проблема? — А? — В чём проблема? — повторяет Донхёк, заглядывая в ясные глаза. Они тоже чёрные, как у Чону, только лишённые мутной поволоки, выдающей хитрость, а блестящие, будто игрушечные. Доён едва хмурится, пытаясь сформулировать ответ, но мысли не слушаются, уродливо деформируясь под прессом довольного хихиканья Чону и полуулыбки Тэиля. Только Донхёк не улыбается, устремив всё внимание на случайного знакомого. — Не знаю. Наверное, со мной что-то не так. — Понимаю, — школьник кивает, выдыхая белый пар и усмехаясь неясно. — Что делать будем? — Мы теперь команда? — он хмыкает, ждёт ответа, а брюнет в ответ кивает: — Да. Команда отчаянных друзей Чону. — Отлично. Предлагаю надраться до бессознательного состояния и пожалеть о том, что мы ещё живы. Как тебе план? — Потрясающе, мой друг, — Доён впервые за вечер коротко улыбается, чем снова вызывает у русого смешок. — Ли Донхёк, — он протягивает холодную ладонь, а тот пожимает её неуверенно: — Ким Доён.

🦠

Донхёк устало падает на плечо хёна. Нужно передохнуть. От голоса Тэиля у него в ушах мелко звенит, а ещё тонко трепещут и завязываются в узел атласные ленты в его животе, когда он внимательным взглядом следит за болтающим по телефону и широко улыбающимся Муном в нескольких метрах от него. Он смотрит неотрывно, не замечает даже мелькающих рядом знакомых, но шатен так и не оборачивается на него, а скрывается в одной из комнат. Даже голубые волосы Куна не сразу попадаются на глаза лежащему на его плече Донхёку. — Устал? — Цянь звучит ласково, старшим братом приобнимает младшего, отчего плечи и бок Ли приятно нагреваются. — Да нет, — неопределённо мотает головой русый, хотя слабость на самом деле накатывает медленно. — Сколько времени? Школьник переводит взгляд с собственных потёртых кроссовок на экран телефона старшего, который он достаёт из кармана джинсовки. Яркий свет режется в полуосвещённой комнате, но больше цифр на дисплее Ли интересует чужая фотография на заставке. Случайная, сразу видно, на ней брюнет улыбается слишком искренне, явно готовится сделать фото изысканнее, но на обоях старшего всё же оказывается это и… Экран гаснет так же быстро, как загорелся. — Это Тэн-хён? — улыбка сама лезет на заметно просветлевшее от интереса лицо Донхёка. — Половина двенадцатого, — отрезает голубоволосый, игнорируя уместное замечание. Ли не давит, но улыбку с лица не стирает, потому что «кто бы мог подумать?» — А где сам Тэн? — Я ему не нянька, не знаю, — румянец на щеках то ли алкоголя, то ли смущения, но Донхёк понимает — у него нет права осуждать, потому что горит так же. — Хён, нужна помощь, — звучит где-то над ухом прокуренный бас Лукаса, и школьник хмурится, поднимаясь с плеча упомятого, потому что голубоволосый послушно кивает и встаёт, кидая на Ли строгий взгляд. Этот взгляд оседает на языке, потому что становится ясно, что болевые точки есть даже у таких, как Кун или Чону. Для хёна-китайца это его раскованный улыбчивый друг с кошачьими повадками. Русый вздыхает устало, опустошая давно забытый кем-то бокал с заветренным приторным шампанским на столе, и осоловелые глаза уже не могут найти для себя чего-то, за что можно было бы зацепиться, чтобы остаться в этой комнате ещё чуть дольше. Скорее наоборот, секундная относительная просторность помещения давит, хочется выйти, заполнить лёгкие ночным воздухом и, скорее всего, проблеваться от него, чтобы сбросить последние оковы тяжёлых мыслей о свежем расставании, о незаинтересованном взгляде того парня с серьгой и широкой улыбкой, о болезненном виде даже тех, кого он считал сильными. Кун очевидно страдал, Чону очевидно таял, и их образы рассыпаются в глазах опьяневшего школьника, за что он себя бы поругал, только вздохнуть даже не выходит. Вставать тяжело, но Донхёк встаёт, держится за стену и по памяти шагает туда, где должна быть улица. Мерзко, мерзко, мерзко. Он не ошибается, его рвёт нещадно. Опомниться ему удаётся уже через какое-то время, когда кто-то зовёт его по имени. На тот момент он стоит на коленях на жгучем снегу, проваливается в него дрожащими пальцами, под ним красуется пятно неопределенного цвета, потому что в животе ничего, кроме алкоголя и желудочного сока, так за вечер и не побывало. Только пара бабочек, вспорхнувших с места, когда он взглядом встретился с новым знакомым, да и те, вернее всего, сдохли от интоксикации. По губам стекает слюна, а по точёному носу — слёзы, и он чувствует себя ещё хуже, чем выглядит. Это и есть хвалёное взросление? Ли знает: через мгновение станет ещё хуже. Голос за спиной приятный, но всё такой же холодный. Сколько лет между ними разница? Или не в этом дело? «Поднимайся, ты замёрзнешь», — чуть более обеспокоенно, чем русый ожидал, но руки, тянущие его вверх, сильнее, чем кажутся. Он не может посмотреть на шатена, как и хоть слово в своё оправдание сказать, потому что язык во рту ватой размякает, последовав примеру ног. Но это старшему не мешает, он крепче обхватывает талию Ли, закидывая его руку себе на плечо: «Ты что, первый раз так надрался? А если бы меня здесь не было?» Тэиль говорить ещё что-то, но напряжение стучит в висках младшего, уши закладывает от надрывного звона. Хочется закрыть глаза и хотя бы сном прервать невыносимую головную боль и глухо отдающиеся в глубине души позывы совести. Волочить ноги не получается, и неожиданно возникшее под ним сиденье Донхёка радует. Только тогда он открывает глаза, убеждаясь, что влага с его лица никуда не испарилась, а мягкое сиденье для него — пассажирское место в чьей-то машине. Судя по всему, Тэиля, раз тот свойски хлопает дверьми и шарится в бардачке в поисках влажных салфеток, чтобы подать их младшему. Взгляд Ли говорит за него, пьяный, бессознательный и бесконечно печальный. И Тэиль задерживается на нём ненадолго, о чём-то размышляя. Руки не слушаются, хотя русый пытается, но старший отталкивает чужие ладони, помогая стереть с подбородка слюну и остатки полувысохших слёз, убирая с лица растрёпанные запутанные пряди и заставляя набрать в рот воды, бутылка которой всегда лежит у Муна в машине. Теплая ладонь настойчиво давит на шею школьника, и тот послушно наклоняется за пределы автомобиля, чтобы выплюнуть жидкость на снег. — Легче? — через несколько секунд, когда Ли жадно хватает ртом морозный прохладный воздух и кутается в тонкую рубашку сильнее. — Да, — Донхёк шмыгает носом, хотя взгляд его не проясняется, зато холод и частичное очищение организма заставляет прийти в сознание. — Ты без куртки приехал? Телефон твой где? — старший вместо ответа получается короткое пожимание плечами и тяжёлый вздох. Ещё не легче. Донхёк прикрывает глаза и понимает, что должен как-то выйти из этой ситуации: уйти, найти Чону или Марка и попросить помощи или остаться на ночь у Куна, как угодно. Он хочет что-то сказать, извиниться или попросить у шатена что-то, но в то же мгновение на его плечи ложится чужая кожанка, укрывающая замёрзшее тело, хлопает дверь. Ли остаётся сам с собой. Необычное для него Рождество, да. Без семьи, которая ему поверила и отпустила к друзьям, без Минхёна, который наверняка сейчас с Чону и совершенно о нём не помнит, отчего в груди щемит сильнее, чем раньше. Без фейерверков и медовых поцелуев. С давящим в груди комом ненависти к себе, головной болью и тошнотой, в незнакомом месте с почти незнакомыми людьми. Так не хотелось. И это обидно настолько, что Донхёк не замечает, как уголки губ тянутся вниз, уродливо украшая красное от холода и истерики лицо, и новая порция слёз стекает по щекам. Пальцы ледяные, неприятно касаются кожи, но школьник всё равно закрывает ими лицо, рвано вздыхая и снова разрываясь рыданиями. Мерзко и страшно. — Чону-я, — Ким находится рядом со своим парнем, увлечённо болтающим с Ютой, и Тэиль наконец выдыхает, потому что кто-то же должен взять на себя ответственность за подростка в его машине. — Ау? — рыжий вопросительно кивает, оборачиваясь к хёну и поднимаясь с дивана. — Парень, с которым ты меня познакомил… Ли Дон… Донхёк? — Ким кивает, а Мун примечает, как парень, чьё бедро Чону сжимал мгновение назад, оборачивается, услышав это имя. — У него проблемы. — Какие? — шатен подаёт голос, поднимаясь, только Чону ловит его руку своей, как бы убеждая, что всё в порядке. — Он немного перепил, нужно найти, в чём он пришёл, и отвезти его домой. — Ему нельзя домой, — отрезает Ли, и Чону вопросительно кивает, — его родители заживо закопают. В их семье так не принято. Чону-хён, может, я его к себе заберу? Даже Мун видит лёгкое раздражение в глазах рыжего и нервный смешок, но его возлюбленный, кажется, нет. Ким кивает: — Я пойду заберу Донхёка, — Тэиль молчит, хотя замечает, с какой резкостью Чону вырывает ладонь из чужих рук, и спускается к своей машине. Чону не обманывает, действительно собирается забрать Ли, только старший хватает его за локоть, останавливая у входа в дом чуть раньше, чем раздражение Кима выходит наружу. — Что у вас с этим парнем? — Чону пытается своё негодование скрыть, но оно сочится в прикушенном языке, опущенных веках и часто вздымающейся груди. — Я его пригласил, я и отвечаю за него, — Ким правда старается держать себя в руках, Тэиль видит. — Ощущение, будто ты трезв как стекло. — Так и есть. Ничего не смог в себя влить, от одного вида тошнить начинает, — сознаётся Мун, поглядывая в сторону припаркованной машины. — Слушай, Чону, может я его себе на ночь заберу? Просто переночевать. — Какая мерзость, — уголок губ вздымается, усмешка выходит доброй и пьяной, глуповатой. — Это не то, о чём ты бы хотел пошутить, знаешь же. У тебя с твоим бойфрендом что-то не клеится из-за этого парня, да? Позволь избавить тебя от одной из проблем. — Но… — Ким правда хочет возразить, только шатен мотает головой, не разрешая. — И прими это в качестве моего подарка на Рождество. На большее не надейся, — и Чону улыбается благодарно, потому что звучит слишком заманчиво, чтобы уже опьянённое алкоголем и сладостью губ Марка сознание взвесило все плюсы и минусы (и в итоге всё равно признать, что первых в разы больше, чем вторых). — Спасибо, — Чону скрывается в дверях, заверив, что Ли в таком виде и приехал, а на телефон он ему сейчас позвонит, чтобы найти. — Тебе ужасно повезло, — Мун садится в машину, следя взглядом за скрывшимся за дверью Чону и наконец оборачиваясь на младшего. Тот пустым взглядом сверлит дыру в полу, а в кармане джинсовки дисплей светится с тихим жужжанием. Тэилю хватает одного взгляда на красного, замёрзшего и зарёванного Ли, чтобы оценить его состояние снова. Поэтому на звонок он отвечает сам, оповещая Чону, что телефон на месте, и сам пристёгивает не сопротивляющегося заботе пассажира. — Правда? Всегда мечтал о таком празднике, — хмыкает саркастично каплю протрезвевший Донхёк. Он оглядывается на старшего, хмурясь и наблюдая, как тот заводит машину и выезжает на шоссе. На улице совсем темно, Ли не различает ничего дальше своей руки и даже удивлённо думает о том, как Мун умудряется ещё и водить в таких условиях. Зато на небе последние тучи скрываются за горизонтом, а белые звёзды приковывают всё внимание. Шатен опускает стекло, позволяя прохладному ветру обдать лицо полусонного подростка и ему полюбоваться ночным видом без бликов окна. — Куда мы едем? — А куда хочешь? — Донхёк растерянно моргает, бодриться становится всё сложнее, потому что опухшие веки закрываются. Вопрос странный, ставит его в тупик, а шатен катит по ещё пустой дороге, расслабленно откинувшись на спинку и изредка поглядывая на младшего. — Куда-нибудь, где буду нужен. Искренне и слабо настолько, что Муна мурашки пробирают, он горько усмехается, зная, что школьник не сводит с него взгляда. Тэиль не увидел на нём сегодня маски, может, из-за разбитого состояния Ли, может, из-за стечения обстоятельств или чувств. Так или иначе, он улыбается уже ярче, протягивая младшему руку и сжимая несильно, когда тот недоверчиво вкладывает свою ладонь: — Вот и узнаем.