Проводник

Спешно стуча лакированными каблуками, к автомобилю подошла невысокая молодая женщина. Она нервно оглянулась, когда дверь парадной с резким звуком захлопнулась за её спиной, и, также нервно вглядевшись в переднее стекло машины, кивнула водителю. — Добрый день, сэр, — сказала она слегка смущённо. — Добрый, миссис Манда, — кивнул водитель в ответ. Он несколько подождал, докуривая, прежде чем открыть дверь и впустить женщину внутрь салона. Они продолжали неловко молчать, когда автомобиль поехал. Кирпичные дома за окном редели, узкие улочки становились шире и после превратились одну большую дорогу, по обе стороны от которой густел лес. Вскоре наблюдение за древесными стволами, выстраивающимися за окном косым заборчиком надоело женщине. Она недолго теребила розовую юбку, желая завязать диалог. — Вы знаете, сегодня очень прохладно для лета, — сказала она, когда всё-таки решилась. — В такую погоду только и рыбачить, — хмыкнул водитель. Он продолжал вести машину, навалившись на сиденье и лениво посматривая в боковое зеркало. Его, казалось, совершенно не интересовал разговор. — Здесь недалеко есть речка, где нерестится окунь. Мне так муж говорит. — Он рыбак? — Нет, скорее купец, — смеётся Манда. — Мы скупаем рыбу, храним её до тёмных времён. Водитель пожимает плечами, трёт щетину на своём подбородке. Он кажется более заинтересованным, чем минуту назад. — В последнее время на горизонте ни одной тучи, миссис, — наконец говорит он слегка удивлённо. — Мой муж говорит, что это затишье перед бурей. — Что ещё он говорит? — Он... Почти ничего мне не говорит. Я думаю, он в последнее время слишком одержим ожиданием войны, чтобы обращать внимание на супругу... — отвечает Манда. Её голос звучит подавленно и отчего-то отчаянно. — Знаете, я не думаю, что война начнётся. За двадцать веков люди уже научились жить в мире. — Полагаю, — кивает водитель. Его ответ тонет в тишине, как ягода в сиропе невысказанных сомнений. Женщина отвлекается и смотрит в окно, но ничего интересного всё ещё не видит. Густой лес превращается там в большое жёлтое поле, рядами усеянное пшеницей. От дороги его отделяют уже не деревья, а только редкий кустарник. — Знаете, мой муж боится потерять работу из-за этого. Он слишком труслив, чтобы брать в руки оружие, — Манда смущается, когда понимает, что отвлеклась и не заметила, как сказала что-то не то. — Если бы он сейчас ехал со мной, он бы меня ударил... Она неловко смеётся, пусть это и совершенно не смешно. — А Вы? Вы не боитесь лишиться работы из-за войны? — спрашивает она, пытаясь сменить тему. — Ну что вы, миссис, — отвечает водитель. — Во время войны работы у меня будет достаточно. ... Однако не кажется, что это хорошо. Водитель обращает внимание к дороге, машину немного трясёт на ямах. Неловкое молчание настигает их снова. — Вы доктор? — тихо спрашивает Манда. — В каком-то смысле, — усмехается тот в ответ. Проходит несколько часов, прежде чем они говорят снова. Погода за окном меняется, солнце тускнеет, скрываясь за слоем тугих туч. Поднимается ветер. Начинает покрапывать лёгкий дождь, но быстро проходит, едва раскрасив дорогу тёмными пятнышками. Манда мечтает, прислонив голову к холодному стеклу. Поездка немного выматывает её, но мысль о том, что скоро она, наконец, будет дома, греет сердце. — Ваш муж, он бъёт Вас? Внезапный глухой голос выдёргивает Манду из лёгкой дрёмы. Она поднимает взгляд, убирая за ухо прядь чёрных кудрявых волос. — Нет. Никогда, — отвечает она надломленно. Они продолжают ехать в тишине, но Манда уже не может отвлечся. Она чувствует ложь в своих словах, но не может заставить себя сказать что-то ещё. То, что хочет сказать мужу. Или, может, себе. Машина сворачивает с большой асфальтированной дороги на маленькую. Колёса приглушённо шумят о гравий, сбавляя скорость. Вдалеке начинают виднеться косые дома с жёлтыми окнами-фонариками, огороды. — Это было всего лишь раз, — сдаётся Манда, вздыхая. — Он ударил меня чашкой, вчера. — Чашкой? — Просто попалась под руку, — Манда отводит виноватый взгляд, смотрит в окно, но ничего не видит. — Мы поспорили... Я была у подруги, и он разозлился, что меня не было долго. Я говорила ему, что уйду, но он, он забыл об этом. Её глаза покраснели, Манда стёрла рукавом несколько слёз, крупных, как яблоки, со щеки. Вспоминать их ссору почему-то совсем не хотелось. — Это всего лишь мелкое недопонимание, он не хотел бить меня. Это ничего не значит. Я уверена, завтра мы помиримся и... И я переживу одну нелепую ссору, — она улыбнулась неловко, но голос дрогнул, словно скрипичная струна, обличая внутренние сомнения. — Я боюсь, не переживёте, — глухо ответил водитель. — Что Вы имеете ввиду? Он остановил машину у дороги. Был день, но улицы города пустовали, словно ещё не тронуты человеком. — Мы приехали, — ровно оповестил водитель. Манда напряглась, понимая, что происходит что-то странное. За окном — улицы города, незнакомого ей. Дома, казалось, окружили машину, наблюдая за ней глазами-окнами. — Но... Это не мой дом, — настороженно сказала Манда. В её голосе легко читалась паника. — Да. — Что... Что происходит?! Манда судорожно схватилась за дверь и попыталась открыть её, но та так и осталась заперта. Она со страхом посмотрела на спину мужчины за водительским креслом, которого, казалось, видела впервые. — Успокойтесь, миссис Манда,— его голос был холоден, слишком холоден для кого-то, кто несколько минут назад с большим воодушевлением вёл беседу о рыбалке, — всё, что Вам нужно сделать — это открыть дверь и выйти из машины. — Она не открывается! — Откроется, когда Вы успокоитесь. Водитель впервые за всю поездку повернулся к Манде лицом. Оно было грубым, угловатым, кое-где на лбу выступали неглубокие морщины, густые чёрные брови были нахмурены, и в целом вся его мимика выражала особое недовольство. Однако большие ледяные глаза были наполнены спокойствием. Манду напугало это лицо. Она была похожа на мышку, загнанную в угол, дрожащую и беззащитную. Она ещё раз толкнула дверь, молясь, чтобы та открылась, но безрезультатно. — Кажется, я должен поведать вам правду, — всё так же холодно сказал человек напротив. Он протянул руку, чтобы успокоить женщину, но та резко отбила её. — Не трогай меня! — Наверное, в это трудно будет поверить, но Вы умерли, — человек отвернулся обратно, ожидая реакции женщины. Он положил руки на руль и стал отбивать пальцами лёгкий ритм. — Вы несёте какой-то бред, — сокрушённо отозвалась Манда. Она судорожно искала выход из машины. — Отнюдь, — водитель дёрнул плечами, устраиваясь поудобнее в кресле. — Просто вспомните, как всё было. Вспомните вашу ссору. Манда не хотела вспоминать. Не хотела, но перед глазами сами собой, без предупреждения, внезапными яркими вспышками засияли картинки из прошлого вечера. Её муж, стоящий перед ней в домашнем. Их разговор на кухне. Чайник, чашки с чаем. Неполная луна за окном. Она вспоминала. Раз за разом, картинка за картинкой — её маленький пазл о вчерашнем дне будто собирался сам, без постороннего участия. Чайник, чашки — пять штук и одна разбитая, лежит кровавыми осколками на полу. Манда смотрит в глаза мужа, в испуганные, наполненные паникой глаза и не понимает, отчего её голова болит, раскалывается, словно эта чашка. Она встречается с водителем взглядом, будто ища поддержку, всё ещё не веря в воспоминания, красной лентой бегущие на краю сознания. Сердце бьётся где-то в горле, словно живое, словно совсем живое. Манда дёргает дверь машины — в этот раз та поддаётся — и выбегает, вылетает из салона, будто подстреленная лань. — Вы умерли, Манда. Просто поверьте в это, — раздаётся где-то за спиной. Манда не верит. Манда знает. Она стоит среди пустующих серых улиц, и холодный пронизывающий ветер тормошит ей волосы. Когда она оборачивается, чтобы спросить у водителя, что же ей делать дальше, машины уже нет — и словно никогда не было. И не было никого, кто мог бы ей ответить.