Золотая клетка.

      Мне разрешили покинуть больницу уже на следующий день, с условием того, что на дом к нам будет приходить медсестра и ставить капельницы. В мою жизнь потихоньку приходил токсикоз, печень не справлялась с интоксикацией в организме и было необходимо прибегнуть к помощи лекарств, после которых мне на время становилось значительно лучше.       Выписанный постельный режим мною и так соблюдался. В таком состоянии, да и после таких новостей, у меня, признаться, не было сил и желания ни на что. Я просто целыми днями лежала в кровати, немного читая и постоянно засыпая. Врач говорил, что сонливость это нормальное явление, плюс моему организму нужно было восстановить силы.       С Александром всё было по-прежнему напряжённо. Наша последняя ссора в больнице, кажется, сожгла последние крупицы нормального общения между нами. Он не общался напрямую со мной, но в те моменты, когда меня не рвало, он просил служанок приносить мне фрукты, горячий шоколад и какао, накрывал меня одеялом, когда я засыпала раньше его прихода, а иногда по вечерам даже выгуливал собаку. Последнее для меня было шоком, но говорю как есть, хотя в первый раз я готова была свалить всё на то, что вместе с тошнотой, ко мне пришли еще и галлюцинации.       – Агата, дети это огромное счастье, – сидя на краю моей кровати, проговорила Рейчел. – В своё время я тоже боялась стать мамой, но теперь не представляю своей жизни без Майка.       – Рейч, это совсем разное. Ты любишь Сэма, ты сама решила выйти за него замуж. А что я? У меня такое чувство, что меня здесь вообще никто не слышит и есть только мнение Нильсена. Я же теперь привязана к нему на всю жизнь.       – Мне правда жаль, что ты через всё это проходишь, но я очень надеюсь, что ты не натворишь глупостей. Ваш ребенок очень важен для Алекса. Всю беременность он будет носить тебя на руках, поверь мне. Я… ещё раз прошу тебя, присмотрись к нему, он хороший человек. Просто поговорите, услышьте друг друга. Нам всем больно от того, что творится между вами.       – Теперь уже поздно что-то менять.       – Это ты так думаешь. У вас как раз всё только начинается. Поверь мне, отношения проверяются при двух ситуациях: ремонте и беременности. Алекс тянется к тебе и очень переживает когда сталкивается со стеной. Он эгоист, он до мозга костей перфекционист, любит, чтобы всё было, как он сказал, но он переступает через себя ради тебя. Я знаю его не первый год и, поверь, весь особняк в шоке с того, каким мягким порой он становится в твоем присутствии. Да, он, можно сказать, запер тебя в башне, но в то же время он обеспечил деньгами и работой всю твою семью, да он бывает резок, но и ты делаешь ему больно. Я ни в коем случае не становлюсь на его сторону. Просто… ты и ваш ребёнок - это последнее и единственное, что есть у него в этой жизни. В старости деньги потеряют ту потребность и блеск.       – Я подумаю над твоими словами, – кивнула я.       – Спасибо, – девушка провела рукой по моей ладони. – Не забудь, завтра вы уже поедете слушать сердечко.       – Помню-помню, – устало улыбнулась я.       – Ну, хорошо, тогда я пошла, – девушка потрепала меня по волосам, выходя из комнаты.       Впервые за последнюю неделю я вышла на улицу. После утренних капельниц даже дышалось легче. Пока Александр раздавал последние указания горничным на время нашего отсутствия, я дышала свежим морозным воздухом, прислушиваясь к тишине вокруг и скрипу снега под ногами. Хорошо... Уже за эту морозную свежесть, стоит любить зиму.       – Не замерзла? – Немного сухо, но всё-таки спрашивает вышедший из особняка муж.       – Нет, – качаю головой я, вглядываясь в лицо Нильсена.       – Нам нужно ехать, приём через полчаса. Если хочешь на обратной дороге можем заехать куда-нибудь.       – У меня же вроде домашний арест и все дела? – выгнула бровь я. – Или теперь это не имеет смысла?       – Считай небольшим послаблением в режиме.       – Хорошо, тогда хочу в парк.       – В парк так в парк, – кивнул Нильсен и показал рукой в сторону машины.       В этот раз ехали медленно. За рулем уже был водитель, а не Сэм. На случай моей тошноты в машине предусмотрительно лежали специальные пакетики и мятные леденцы.       До меня совсем не доходило, что внутри меня уже зародилась жизнь и что прямо сейчас мы едем слушать сердечко нашего ребенка. Всё казалось каким-то нереальным.       Узист нанесла на живот прохладный гель, от которого я покрылась мурашками, и приложила датчик, обращая свой взор к экрану. Нильсен тоже смотрел в него не отрываясь. Лишь я смотрела куда-то в пустоту, просто ожидая, когда закончится процедура.       – Вот, видите эту маленькую точку, – женщина-врач показала мужу пальчиком на экран, – это ваш малыш, сейчас послушаем биение сердца, чтобы убедиться, что все хорошо.       Тук…тук…тук – звук бьющегося сердца начал всё чаще звучать из колонок аппарата, оседая в моей голове. Это правда. Я беременна. Внутри меня бьётся ещё одно сердце.       – Великолепно. Сто двадцать ударов, очень хороший результат для вашего срока. На данном этапе ваш малыш полностью здоров, на другие отклонения мы сможем проверить уже немного позже. Насчёт пола пока, естественно, никаких предположений не строим. Наиболее оптимальное время для этого – двадцать пять недель. Но до этого времени ваша жена должна будет сдать ещё много анализов и пройти скрининг.       – Спасибо, доктор, вы нас очень обрадовали, – улыбнулся Алекс, а я даже не знала, как на всё это реагировать. В голове до сих пор звучал стук бьющегося сердца. Алекс взял мою ладонь в свою, сжимая её и оставляя легкий поцелуй. Я чувствовала, насколько он рад и даже становилось мерзко от того, как воспринимаю эти новости я.       Я вышла из больницы на негнущихся ногах. Нильсен сам открыл мне дверь машины, помогая забраться внутрь.       – Сразу в парк или хочешь поесть?       – Хочу куриные крылышки из Макдональдса, – выдала я, и сама удивленно посмотрел на Нильсена. А ведь действительно я была бы не против их съесть, ибо дома меня уже закормили кашами и супами, от которых меня не так сильно рвало. Пусть меня потом замучает изжога и тошнота, но я обязана их съесть.       – Хорошо, – протянул Нильсен, – крылышки так крылышки. Поищем какой-нибудь Макдональдс, где есть рядом парк, – водитель начал рыться в навигаторе, а я повернулась к мужу.       – Будешь гулять со мной?       – А ты хотела побыть одна? Если да, то пожалуйста.       – Откуда у тебя столько свободного времени?       – Свалил всё на своего заместителя и немного освободил расписание, – пожал плечами Александр.       – Слишком большие жертвы ради меня одной.       – Ну, во-первых, ты теперь не одна, а во-вторых, совсем малые. Ты прибедняешься.       – Ничуть, – хмыкнула я.       Глядя на то, с каким аппетитом я уплетаю куриные ножки, сидя в машине, Нильсен не мог сдержать улыбки. Я словно годами не кормленная тигрица, накинулась на запечённое мясо и блаженно прикрывала глаза от удовольствия.       – Аккуратно, смотри не подавись, – произнёс муж, – запей, не ешь всухомятку, – он протянул мне стакан с соком.       – Странно, что ты поощряешь моё желание есть такую вредную пищу, – приподняла бровь я.       – Я не помню, когда ты последний раз ела с таким аппетитом, поэтому немного можно.       – Спасибо за разрешение, – сморщила носик я, а Нильсен со вздохом закатил глаза. – Но потом мне явно будет плохо.       – Будет, – кивнул муж.       – Но к унитазу побегу донельзя счастливой, – вздохнула я, откусывая очередной кусочек и облизывая губы, замечая как за этим жестом проскальзывает взгляд Александра, но он резко отводит его и тянется к салфеткам, подавая их мне.       – В парк? Он здесь буквально за углом.       – Угу, – киваю я, и машина трогается с места.       В парке хорошо. Лёгкий ветер обдаёт кожу лица, снежинки танцуют в воздухе, а вокруг ни души. На весь парк лишь мы одни. Нильсен идёт слегка сзади, молчит, не зная с чего начать разговор, и нужны ли сейчас вообще слова.       В голове витала куча мыслей. Нужно было начинать привыкать к новому состоянию и статусу, как бы я не отторгала эту мысль. Теперь внутри меня живет жизнь, и я ответственна не только за себя. Головой то я понимала, что ребёнок ни в чем не виноват, но внутри щемило от того, что не было у меня той радости, которую должна вызывать такая новость. Я боялась. Боялась, что сяду на месте и не смогу сделать и увидеть то, о чём мечтала, боялась остаться привязанной к Нильсену на всю жизнь, ведь втайне я лелеяла мечту о том, что однажды он сможет дать мне развод.       Алексу нужна была жена, которая сможет позаботиться о нём и очаге его дома. Та, которая будет безропотно выполнять все его указы, а я лишь полная противоположность всему этому, постоянно доставляющая проблемы.       – Мне страшно, – выдаю я. Мы останавливаемся возле замёрзшего озера. Я вглядываюсь куда -то вдаль, чувствуя, как Нильсен встаёт немного позади меня.       – Я знаю. Как ни странно, но я чувствую свою вину.       – Я боюсь быть мамой, боюсь осесть на всю жизнь дома, не отучиться, не увидеть мир. До меня совершенно не доходит, что внутри меня жизнь, что кто-то будет настолько во мне нуждаться. Я ещё долго не смогу принять всё это. Я долго обманывала тебя из-за этих страхов.       – Каждый из нас виноват по-своему. Когда ты заплакала после того, как отошла от обморока, я вспылил, но в душе чувствовал себя такой свиньей. В твоих глазах больше не горел тот огонь, который зацепил меня в день нашей первой встречи. Именно такой необузданности мне и не хватало все эти годы. Я чувствовал себя мёртвым ровно до того момента, пока не переступил порог вашего дома, – я долго молчала, не зная, что ответить на его слова.       – Всё могло быть совсем по-другому. Мы могли бы получше узнать друг друга, я бы закончила учёбу и быть может за это время я действительно смогла бы полюбить тебя, хотя бы попытаться.       – Могла бы - это ключевое. Я боялся, что ты уйдёшь в учёбу, после найдёшь ещё тысячу и одну отговорку, лишь бы не заводить детей. Ты ведь как птица, всегда стремишься узнать что-то новое, со всеми дружелюбна, ты хочешь путешествовать и искать себя.       – А ты слишком эгоист, чтобы дать этому случиться. Но твой самый главный страх в том, что ты боишься одиночества, Александр, – я повернулась к нему, заглядывая в эти нереально голубые глаза.       Он промолчал, и мы двинулись в обратную сторону. Диалог не ладился, и мы просто продолжали молчать, садясь в машину и отправляясь домой. Сегодня, на удивление, больше не тошнило, лишь изжога не давала в полной мере жить спокойно.       До вечера я была предоставлена сама себе. Я немного поиграла с Майком, погуляла с Мело, а после спряталась в библиотеке с новой книжкой, но мыслями была где-то далеко.       Я всё размышляла о том, смогла бы я полюбить Нильсена, встреться мы при других обстоятельствах. В нём была харизматичность, врождённая мужественность и даже некая брутальность. Он был очень начитанным, уверенным в себе и своих знаниях собеседником. Как любовник швед был просто шикарен, легко находил мои самые чувствительные точки, мастерски доводил до пика удовольствия.       – Я присяду? – я так зачиталась, что когда над моим ухом раздался мужской голос, я подскочила на месте, поворачивая голову.       Передо мной стоял Александр, одетый в домашние штаны и футболку. Я слишком редко видела его в таком облике, поэтому каждый раз передо мной словно стоял новый человек.       – Конечно, – кивнула я, замечая в его руках кружки с горячим шоколадом. – Это взятка?       – Я думал, вдруг ты хочешь побыть одна.       – Когда ты ворвался ко мне в комнату, тебя это не очень волновало, – выгнула бровь я, а муж сел напротив       – Прости, это был правда не очень красивый поступок.       – Если бы ты тогда спокойно дал мне остыть, той ссоры бы не было, и я не засыпала с самой настоящей истерикой.       – Знаю. Я не спал в ту ночь, слышал, как ты всхлипывала и не дал себе тебя успокоить. Обида из-за твоего поступка хлестала из меня через край.       – Ты говоришь всё это только потому что я жду от тебя ребёнка? – тихо спросила я, боясь, что все эти слова неискренни.       – Ты моя жена, ты мать нашего будущего ребёнка, я хочу чтобы в этом доме царил мир и покой, а не те войны, что происходят между нами ежедневно. Перестань искать в каждом слове подвох. Я последняя сволочь и эгоист с кучей комплексов из детства, признаюсь, но и ты не подарок, – он взял мои ладошки в свои, убирая книгу в сторону, замечая как в уголках моих глаз скапливаются слёзы. – Кэра, ну сейчас-то по какому поводу слёзы?       – Гормоны, наверное, – смешно шмыгнув носом, пожала плечами я, чувствуя маленькие слезинки скатывающиеся по щекам. – Неужели я теперь плакать буду по любому поводу? – швед засмеялся, вытирая мои слёзы большими пальцами. – Я тоже во многом была не права. Но… ты же понимаешь, что я не могу обещать тебе любовь до гроба и любовь вообще в целом.       – Как и я тебе, – кивнул он, – но я правда устал от того, что происходит у нас дома. Давай хоть попытаемся найти общий язык, Когда ребёнок родится подумаем, что можно будет сделать с твоим образованием. Обещаю, ты не осядешь дома. Я же вижу, что ты изводишь себя этими мыслями и с каждым днём становишься всё более убитой.       – У меня нет выбора, только как согласиться с этим.       – Не утрируй, – он погладил большим пальцем тыльную сторону моей ладони, а я закусила губу, прикрывая глаза. Этот контраст чувств добивал меня. Вот мы только бросали друг в друга громкими фразами и криками, как теперь сидим напротив друг друга и между нами скользит нежность. А я, благодаря беременности, теперь любое чувство могу умножать на два и ждать очередного потока слез. Этот гормональный фон сведёт меня с ума. – Нам нужно научиться ладить друг с другом.       – Нам стоит извиниться друг перед другом, как минимум.       – Извини за мои срывы, я правда постараюсь держать себя в руках.       – Тебе нужно к психологу, я не хочу становиться жертвой твоих детских травм. Если ты не начнешь работать над этим, всё что мы будем делать, будет без толку, лишь пустые слова на ветер. И может стоит всё-таки дать твоей матери шанс?       – Она не из тех женщин, которые будут нянчиться с внуками и вязать пинетки, – фыркнул Нильсен, отворачивая лицо к панорамному окну справа.       – Возможно, – кивнула я, – но мне кажется, что она поняла, какие ошибки совершила в молодости и теперь просто не знает, как извиниться перед тобой.       – Я не требую извинений от неё, я больше тебе скажу, мы даже никогда не ссорились. Ей просто было всё равно.       – Алекс, ей в любом случае придётся узнать про этого ребенка.       – Как и Аннет, – приподнял бровь муж, и я поняла, что мы два самых настоящих упёртых барана.       – Это другое, но да, тётушке тоже придётся узнать об этом, – хмыкнула я. Не уверена только, хочу ли я сообщать ей эту новость, к которой у самой непонятное отношение.       – Мы оба пока не готовы сообщить им об этом, – подытожил Нильсен. – Расскажем, как придёт время.       Я лишь кивнула, тяжело вздыхая.       И время это, поверьте, настало очень скоро. Когда мой срок подступил к пятнадцати неделям, я застала Нильсена весьма задумчивым при поедании завтрака. В последнее время мы редко принимали пищу вместе, ибо с появлением в моём теле новой жизни, я постоянно хотела только одного - спать.       Муж уже не удивлялся, когда находил меня в библиотеке, гостиной с книгой или телефоном на груди, в спящем состоянии. Кажется, Нильсен уже просто привык таскать меня на руках до спальни и для моего удобства даже купил подушку для беременных.       Честно, если посмотреть со стороны, он превращался в курицу-наседку. Постоянно контролировал поела ли, не замерзла ли, холодильник на кухне был забит фруктами, особенно ананасами, к которым я неожиданно прониклась любовью. Токсикоз, слава Богу, отступил, осталась только лёгкая тошнота по утрам. Хотя с некоторых продуктов рвало до сих пор, поэтому приходилось их исключать. Например, на морепродукты я смотреть не могла от слова совсем. Когда первый раз за беременность повар приготовил нам лобстеров, я буквально истекала слюной в ожидании их готовности, но стоило мне только начать есть, когда со скоростью света всё проглоченное устремилось в обратную сторону.       Я до сих пор не могла привыкнуть к своему состоянию. Не знала, как его воспринимать, рассматривала свой живот, который стал немного округлым. Всё это было настолько странным. А иногда прямо накатывала апатия от того, что я перестала быть хозяйкой своей жизни и не знаю, чего ждать дальше. В такие моменты я плакала, тихо, пока никто не видит. В душе, или просто закрывшись в ванной.       – Что-то случилось? – тихо спрашиваю я, кутаясь в домашний плюшевый костюм.       – Случилось, – потёр виски Нильсен, вытаскивая из нагрудного кармана небольшую открытку, а точнее приглашение.       Прочитав содержание, я лишь выгнула бровь.       – У твоей матери юбилей, в чём проблема? Не хочешь идти?       – Не хочу, – вздохнул Нильсен. – Это будет очередной цирк, где мы должны будем изображать счастливую семью. Она не отмечает свои праздники в Англии, только юбилеи. У неё здесь много партнёров по бизнесу и акционеров, которые ещё и мои партнеры тоже.       – У твоей матери много филиалов в Англии?       – Не так много, как у меня, но есть. Это не совсем филиалы. Моя мать занимается химической промышленностью. У неё около трёх крупных заводов здесь.       – Понятно, – протянула я.       – Ну, и к тому же, я уже успел узнать от твоей тётушки, что ей тоже пришло такое приглашение.       – Аннет звонила тебе?       – Да, буквально десять минут назад. Она никогда не имела дел с моей матерью, да и все дела по поводу свадьбы решались сугубо со мной, так что её, можно сказать, удивил этот акт невиданной щедрости. Видимо, мама решила для приличия познакомиться с новой родней.       – Данте и Элиза тоже будут?       – Да, но твоей сестрице лучше не попадаться мне на глаза.       – Прошу тебя, не нужно ей ничего говорить, – я умоляюще посмотрела на мужа. – Она еще ни о чем не знает.       – Я подумаю, над этим, – хмыкнул муж. – Ты сможешь пойти, как себя чувствуешь?       – Сносно, так что думаю да. Нужно только найти платье посвободнее, не хочу, чтобы завтра меня обсуждали в светской хронике.       – Рано или поздно нам это всё равно грозит, – вздохнул Алекс. – Кстати, там, вероятнее всего, будет твой одноклассник, Кристофер, кажется. Их семья является мамиными партнёрами.       – Уже хорошо, значит будет не так скучно, – кивнула я.       – Только без глупостей, каттен, – хищно взглянув на меня, произнёс муж.       – Это ревность? – усмехнулась я.       – Это предупреждение, кэра.       Разглаживая невидимые складки на платье, я любовалась своим отражением в зеркале. Волосы завиты в голливудские локоны, на лице естественный аккуратный макияж. Платье выгодно скрывает моё положение, а аккуратные чёрные туфли на невысоком каблуке придают образу элегантности. Давненько я не выглядела настолько хорошо и свежо. За последние три с небольшим месяца я уже привыкла видеть в зеркале растрёпанную и слегка бледно-зеленую Агату, организм которой упорно боролся с токсикозом. Мы не стали вызывать стилиста, я просто доверилась в руки Рейчел, которая могла бы вполне работать в салоне красоты, а не следить за прислугой. Но она говорит, что это лишь хобби, которое иногда выручает её саму и существенно экономит деньги.       Занимаясь самолюбованием, я не заметила в дверях Александра, который с улыбкой разглядывал меня, облокачиваясь о косяк. Его взгляд вполне открыто скользил моему телу, любовался и даже немного раздевал. К лицу прилил румянец. Признаться, за всё это время у нас не было нормального секса, ибо мы сначала ругались, потом мирились, потом меня полоскало каждый божий день, и он меня уже трогать просто боялся. Не знаю, справлялся ли Нильсен своими силами или прибегал к помощи дам, но именно в тот момент меня это мало интересовало. Трудно о чём-то думать, когда ты даже поесть нормально не можешь.       – Очень красивая, – тихо сказал муж, подходя ко мне и зарываясь носом мои волосы.       – Это временно, – сморщила носик я. – Ещё пару месяцев и ты изменишь свое мнение.       – Дурочка, – шепнул Нильсен, проходя кончиком носа по моему ушку, левой рукой обнимая меня за талию, а правую складывая на еще маленький животик. – Самая красивая фигура. Ты становишься очень аппетитной, – мурлыкнул швед, а я покрылась мурашками. Вы же помните, что любую эмоцию нужно помножить на два?       – Я бы поспорила, – вздохнула я.       – В другой раз, – ответил муж. – Нам нужно идти, машина уже ожидает.       Оливия Нильсен решила не мелочиться, сняв для празднества, можно сказать, практически замок. Мы прибыли далеко не первые. Машины уезжали и приезжали, люди в красивых одеяниях сменяли друг друга, а вспышки камер не уставали мельтешить перед глазами.       Убранство внутри особняка было невероятное. Возможно, этому дому исполнился уже не один век и арендовать стоило огромных денег. С чем проблем у Нильсенов однозначно не было.       – Агата, Александр, – стоило мужу только взять бокал шампанского в руки, как из ниоткуда выплыла его мать, облачённая в красивое коралловое платье. А на трезвую голову Нильсен мать переваривать был совсем не готов.       – Здравствуй, мама, – кивнул Александр, обнимая мать, прекрасно зная, что позади на них уже нацелены десятки камер.       – Здравствуйте, миссис Нильсен, – улыбнулась я.       – Прекрасно выглядишь, Агата, – отметила свекровь, разглядывая меня.       – Это взаимно, – слегка закусила губу я.       – Проходите внутрь, мнe ещё нужно поздороваться с несколькими важными гостями, но я обещаю, что подойду к вам, – кивнув женщина скрылась в толпе.       – Это совсем не обязательно, мама, – вздохнул куда-то в пустоту муж.       – Прекрати, – насупилась я.       – Прекрати, – изобразил меня с усмешкой Нильсен и повёл мою персону здороваться со всеми своими знакомыми, чего требовал их бизнесменский этикет. По-другому это не назовёшь. Я лишь всем улыбалась, принимала поцелуи в руки от самых смелых, думая о том, сколько же микробов за этот вечер скопится на моей коже.       – Аннет, – Александр отсалютовал тётушке бокалом, когда они вместе с братом и сестрой появились на горизонте. – Элиза, Данте, – мужчины обменялись рукопожатиями, а я слегка приобняла сестру. Тётушке Нильсен поцеловал руку, мне же пришлось её обнять, чтобы не вызывать вопросов в обществе. Сейчас всем это было ни к чему.       – Мы очень удивились, когда получили приглашение от вашей матери, Александр.       – Видимо, почти спустя год моя матушка решила познакомиться с новой родней. Хотя, вероятнее всего, просто не хочет вопросов в обществе. Так что улыбаемся и машем, господа, – ухмыльнулся Нильсен, отпивая шампанское из бокала и морщась. – Нет, чтобы переварить этот вечер, мне определённо нужно что-то покрепче.       В начале вечера Оливия произнесла небольшую речь, после чего все гости разбились на маленькие группки, к которым хозяйка вечера порхала по очереди.       Александр уже откровенно зевал. Но его значительно взбодрило, когда официант зацепив кого-то из гостей подносом, уронил рядом с ним два бокала и содержимое естественно выплеснулось на ткань дорогих брюк шведа.       – Чёрт, – тихо рыкнул Нильсен. – Откуда же вы такие берётесь.       – Извините, – забормотал испуганный парнишка, который умудрился испачкать одежду не просто гостя, а сына хозяйки вечера. – Я сейчас принесу салфетки.       – Не нужно, – отрезал швед. – Лучше покажи где уборная. Каттен, я сейчас вернусь.       Я лишь кивнула, отпивая из стакана сок, ибо Нильсен даже бокал шампанского мне не дал выпить, видите ли я беременна.       – Агата, – ко мне тут же подошла хозяйка вечера, которая похоже только и ждала ухода Александра, прекрасно зная, что он и близко ей не даст ко мне нормально приблизиться. – Как тебе вечер?       – Он прекрасен, как и этот особняк.       – Было целой проблемой его арендовать, – улыбнулась миссис Нильсен. – Памятник культуры и все дела. Пройдёмся?       – Не уверена, что Александру это понравится, но пойдемте, – кивнула я.       Мы направились в один из коридоров, в конце которого виднелось огромное панорамное окно, с которого вся заснеженная территория особняка была как на ладони.       – Александр очень оберегает тебя, – улыбнулась Оливия. – Мне было трудно дождаться его ухода. Пришлось даже заплатить официанту.       – Я так и думала, что это не с проста, – ухмыльнулась я.       – Эти люди обучены так, что подобные ситуации у них происходят раз в пятилетку, а то и реже.       – Но, Алекс да, порой, как курица-наседка, – со скромной улыбкой вздохнула я, и мы подошли к окну, вглядываясь вдаль.       – Я рада, что ты появилась у него. Его одиночество закончилось, – не отрываясь от видов за окном, произнесла свекровь.       – Я же вижу, вы скучаете по нему. Почему нельзя просто сесть и поговорить?       – Слишком много воды утекло, Агата. Я уже потеряла его как сына. Я много раз пыталась, но он уже вырос и стал взрослым мужчиной, который сам знает чего хочет от жизни, и сам решает, какие люди его будут окружать, – она немного помолчала, видимо решая, стоит ли мне знать это или нет, но вдруг достала из своего клатча небольшую фотографию, протягивая её мне. На фото был изображен Александр в возрасте где-то пяти лет, молодая Оливия и мужчина, копией которого являлся мой муж, видимо это был отец семейства. – Когда умер Ульрик, я чуть не лишилась рассудка. Я так горевала, что забыла практически обо всём: о бизнесе, сыне, друзьях. По вечерам начал проскальзывать алкоголь, снотворные. Позже я поняла, что так не нужно жить и ушла в работу. Ты сама заметила уже, что у Алекса от меня только цвет глаз, во всём остальном это Ульрик. Внешность, повадки, слова. Мой сын настолько похож на своего отца, что когда я приходила домой и видела копию мужа перед собой, меня накрывало. Я стала ещё больше работать, Александр остался полностью на попечении гувернанток. В других мужчинах я пыталась забыться, но всё это было не то. Как видишь, я до сих пор не замужем. В мой дом до сих пор не вхож ни один другой мужчина.       – Своей скорбью по мужу, вы заставили своего ребенка повзрослеть раньше времени, но даже не спросили насколько сильна его скорбь.       – Что Александр полностью выбился из-под моих рук, я осознала, когда ему было уже где-то пятнадцать. В восемнадцать он поступил в университет, отучился на кораблестроительное дело, попутно изучая менеджмент. Он очень хорошо чертил, смог изобрести несколько новых марок и не стал просить помощи у меня, а сам нашёл себе первых инвесторов. Весь свой путь он построил себе сам. В университете он жил в обычном общежитии, после сразу снял квартиру. С тех пор мы видимся от силы пару раз в год.       – Вам нужно поговорить друг с другом. У Алекса столько детских травм, что ему впору посетить психолога, – закусила губу я, – и все эти травмы он выплескивает на меня.       – Мне жаль, – опустила голову Оливия.       – У вас есть шанс всё исправить, – я не знала имею ли право на это, но она обязана знать. – Мы с Александром ждём ребенка, постарайтесь стать ему хорошей бабушкой, – свекровь подняла на меня свои глаза цвета норвежских озёр.       – Агата, ты серьёзно? – на её губах появилась родительская улыбка, которая моментально погасла, потому что из коридора, освещаемого лишь несколькими небольшими светильниками стилизованными под свечи, вышел Александр.       – Серьёзно, мама, – сказал он. – Кэра, кажется, мы уже говорили об этом. Почему я должен искать тебя по всему особняку?       – Извини, – виновато улыбнулась я.       – С твоего позволения, мама, мы пойдём. Агата устала, нам уже пора, – он предложил мне свой локоть, глядя на меня таким взглядом, что отказы, кажется, не принимались от слова совсем, поэтому решив не рисковать, я обхватила его, напоследок виновато посмотрев на мать Александра, которая после появления сына совсем поникла.       Молча мы вышли из здания, садясь в машину и следуя домой. Нильсен был напряжён, это чувствовалось за версту. Напряжение словно повисло в воздухе. Я решила раньше времени не открывать рот, чтобы не навлечь на себя скандал, ещё и при постороннем человеке.       – Я не доходчиво объяснил тебе свою позицию по поводу моей матери? – выгнул бровь Нильсен, когда мы зашли в дом и сняли верхнюю одежду.       – Алекс, она скучает по тебе и в праве быть бабушкой этому ребёнку.       – Нужно было быть для начала нормальной матерью своему ребёнку. Она свой шанс упустила. Я её и на йоту не подпущу к нашему ребенку.       – Она же хочет всё исправить, – немного громче сказала я.       – Раньше нужно было всё исправлять, – сжал челюсть Нильсен. – А теперь уже поздно. Отправляйся в кровать, я скоро подойду.       – Но…       – Агата, – громко и твёрдо сказал муж. – Я не хочу с тобой ругаться, и не хочу, чтобы ты расстраивалась и плакала, просто ступай наверх. Это не твоя забота.       Поджав губы, я развернулась и направилась в сторону лестницы.       Сначала ты кричишь о том, что я твоя жена и твоя семья, а потом, что это не моё дело. Где твоя логика, Нильсен?       Несмотря на то, что мою жизнь их отношения в корне не поменяют, я осознавала, что ещё не родившемуся ребенку нужна семья. Нужны родители, бабушки, тепло домашнего очага. Всё то, чего по сути не было ни у меня, ни у Александра. В душе я боялась, что материнский инстинкт во мне так и не проснётся, и в итоге вырастет второй Александр. Холодный, жёсткий и с кучей комплексов человек.