ОСЕННИЕ СКАЗКИ

      Тэхен любит, чтобы было чисто. Он, конечно, не из тех блюстителей порядка, которые придираются к каждой пылинке, но первозданная чистота, к примеру, цвета или фактуры, — это то, что сохраняет вещь вещью, а явление — явлением.       Именно поэтому Тэхен следит за тем, чтобы грозовые тучи имели глубокий серый цвет, чтобы их обрамляли сиреневатые подпалины, и чтобы дождевые струи серебрились, и в них красиво отзеркаливалось шелково серое небо.       Это профессия. Как любая другая профессия на свете, и Тэхен выполняет свои профессиональные задачи лучше многих. Наверное, не идеально, но близко к тому.       Поэтому слова какого-то земного мальчишки про «дурацкий дождь» и «жуткую небесную грязь» его, если честно, сильно злят.       Впрочем, насколько Тэхен успел разглядеть, мальчишка этот — из тех разноцветных, которые, не умея совладать с собственной внутренней палитрой, раздаривают её окружающему пространству щедро и немного бездумно. — Почему ты так переживаешь о том, что скажут люди? — философски рассуждает Намджун.       С тех пор, как он приставлен ветром к своей пустыне Гоби, характер Намджуна сильно изменился. Чимин говорит, что это потому, что в пустыне мало, что происходит, поэтому времени на философские размышления у Намджуна с лихвой. Чимину легко рассуждать, у его подшефного побережья всегда какая-нибудь тусня, там скучно не бывает: держи ухо востро, а то того и гляди какое-нибудь непослушное цунами в порыве расцветающего пубертата перерастет в локальный апокалипсис.       Однако, Тэхен не согласен с Намджуном. Тэхену, что скажут люди, всегда интересно: что они думают, как воспринимают, на что их, к примеру, вдохновляют так старательно выращиваемые и воспитываемые Тэхеном грозы.       Но вот этот пацан… Он, конечно, не любит дожди. Ему мокро, некомфортно и печально, а печалиться он не любит. Ему нравится разукрашенный мир и не нравится мир в серых тонах. Наверное, именно поэтому он разрисовал свое тело цветными рисунками, чтобы все время носить с собой немного цвета.       В очередной раз, когда пацан этот, вынужденный стоять на сцене и петь под струями дождя, каждая из которых — на вес золота (для Тэхена, во всяком случае), возмущается о серости и безликости природы, Тэхен решается спуститься вниз. — Не делай этого, — предупреждает его Хосок.       Хосоку легко рассуждать: его рассветы и закаты никто не ругает, разве что, земледельцы в полях, не успевающие к темноте завершить какие-то свои работы, но те ругают любую погоду, и ветер, и солнце, и раннюю зиму, и позднюю весну, так что их мнение в расчет не принимается. Хосок отвечает за то, что однозначно красиво, и в этом плане ему проще нравиться людям.       Тэхен же любит неоднозначную красоту, ту, к которой надо присмотреться и принять ее для себя. В этом вопросе его способен понять, разве что, Юнги, который заведует ночной тьмой. Да еще, может, Чонгук, у которого в ведении — землетрясения, и к ним отношение у людей еще более предвзятое. — Я вообще не слышал, чтобы кто-нибудь когда-нибудь восхищался величием и совершенством дрожи земной, хён, — хихикает Чонгук. — Меня всегда ругают, я уже привык. Не придавай такого уж большого значения людскому мнению — они всегда всем недовольны.       Юнги только посмеивается тихо, у него задача — укрывать от людских глаз всё, чего им знать не положено и лучше не видеть. Однако, конечно, любители глубокой чернильной темени, все же, находятся. Так что Юнги способен понять грусть Тэхена, но сильно вообще на эту тему не заморачивается. — Я тебя понимаю, — внезапно произносит Сокджин, когда к концу рабочего дня суета в небесном офисе стихает, и есть возможность отдохнуть и выпить чашечку кофе — лучшее из изобретений человечества. — Понимаю, потому что моим огнем люди восхищаются, но восхищаются до поры до времени. И в этом — главная мерзость. — Что же в этом такого мерзкого? — удивляется Тэхен, раскрывая шкаф и прикидывая, что бы такого на себя надеть, чтобы не показаться людям существом не от мира сего, каким он, по сути, и является. — Ну, вот, смотри, — поясняет Сокджин, регулируя мышкой на мониторе силу лесного пожара чуть левее и ниже экватора. — Пока мой огонь согревает их жилище и красиво мерцает в их каминах и очагах, они любуются и благодарят небеса за то, что этот огонь был им когда-то подарен. И, казалось бы, тебе должно хотеться больше того, что нравится и что ты считаешь красивым, разве нет? Но стоит только огню войти в свою настоящую силу, как люди поднимают крики, впадают в панику и начинают клясть меня, на чем свет стоит. — Но ты ведь делаешь для них много хорошего? — напоминает Тэхен. — Взять, хотя бы, ту самую китайскую деревеньку… как там ее? Ну, где огонь горит постоянно, и людям не нужно ничего делать, чтобы добыть его, приготовить себе пищу и согреться? — Дихуо, — кивает Сокджин. — Ну да, так, небольшой презентик человечеству… Но ты ведь тоже делаешь много хорошего? Без тебя, твоих грозовых туч и ливней они давно уже умерли бы с голоду и от жажды.       Люди неблагодарны. — Я это знаю, но почему-то… — Почему-то тебе хочется, чтобы именно этот пацан оценил твои старания и полюбил дождь? — понимающе кивает Сокджин. — Я, пожалуй, пойду, — почему-то краснеет Тэхен и делает глубокий вдох, прежде чем спуститься в мир людей.       Этого пацана Тэхен встречает в дождливом парке. И понимает, почему тот не любит дождь: сырой воздух делает все эти ухоженные парковые дорожки холодными и неуютными. Наверное, в этом всё и дело: внутренне ёжась, очень сложно разглядеть чистые, умытые дождем цвета листьев и оттенки древесной коры, сложно восхищаться глубоким графитным оттенком камней вдоль тротуара, сложно прочувствовать каждую каплю сиреневого в неподвижном влажном воздухе. — Не нравится дождь? — улыбаясь, уточняет Тэхен, подходя ближе и наблюдая, как зябко кутается в свою объемную куртку этот разноцветный парень.       Тот смотрит настороженно, пожимает плечами: — А что в нем может нравиться? Я уличный артист, для моей профессии дождь — это катастрофа. Будь сейчас хорошая погода, я заработал бы немного денег, а теперь надо придумывать, на что купить себе еды. — Ну, — Тэхен пожимает плечами, — из дождя можно выстроить неплохие декорации. Очень впечатляющие, если постараться. — Ты декоратор? — парень смотрит внимательнее, все так же кутаясь в свой ярко-зеленый пуховик. — Скорее, художник, — качает головой Тэхен. — Смотри, как дождь отмыл все эти листья. Разве бывают они такими изумрудными в сухую погоду?       Паренек оглядывается вокруг и недоверчиво хмыкает. Наверное, никогда не обращал внимания на такие мелочи. — Меня зовут Тэхен, — протягивает ладошку куратор дождей и гроз планеты Земля. — А тебя? — Джиён, — представляет парень. — А еще, — продолжает Тэхен свои объяснения, — дождь очень здорово отмывает небо. Таким глубоко синим оно бывает только после хорошего ливня, не замечал?       Красивые губы Джиёна немного трогает улыбка, и Тэхен внутренне вспыхивает оттого, насколько это внезапно… ярко. — Вряд ли кто-то заметит такое, когда вода льется за шиворот, — замечает разноцветный парень. — И уж тем более вряд ли кто-то заплатит деньги, чтобы посмотреть концерт под дождем. — Я заплачу, — предлагает Тэхен неожиданно сам для себя.       Джиён поднимает глаза. — Серьезно? — он немного хмурится. — Я должен петь для тебя одного?       Тэхен радостно кивает: — Споешь? Только я сначала покажу тебе самые лучшие декорации в мире, согласен? Это здесь, недалеко.       И достает из кошелька пачку новеньких хрустящих купюр.       Им идти недолго: всего лишь подняться на один из уровней пологой горы в самом центре окруженного грозовыми тучами города.       Джиён перехватывает поудобнее свою гитару в чехле и кивком просит показывать дорогу.       Тэхен приводит его на небольшую площадку, с которой открывается вид на город, на его колючие маковками небоскребов деловые кварталы и извивающиеся любопытными гусеницами улочки старого центра. — Вот, — указывает Тэхен на плиты позади высокого серого плоского камня, испещренного старинными надписями, который, наверное, когда-то был частью стены. — Думаю, здесь. — Не вижу ничего, похожего на «лучшие декорации в мире», — бормочет парень, — но, раз ты платишь, я, конечно, спою.       Он берет первый аккорд, поворачиваясь лицом к Тэхену, но тот мотает головой и указывает: — Нет, смотри туда, в сторону горизонта, и ты увидишь…       Он умолкает, показывая, что готов слушать.       Джиён берет пару аккордов и начинает петь что-то про A Fool's Only Tears. Дождь усиливается, но на строчках «Я лишь дурак со слезами» стихает, струи становятся легче, как будто невесомее. Они перерастают в редкие осторожные капли, и несколько таких, хрустальных, мягко ложатся на щеки Джиёна, становясь восхитительным украшением.       Небо растворяет в себе остатки великолепно серых грозовых туч, и с каждой новой строчкой песни вспыхивают сначала пронзительно синим, а после — слабым и нежным сиреневым. — Хосоки, — шепчет Тэхен, — твой выход.       Джиён берет еще один сильный аккорд, и чисто умытое небо решительно сдается во власть малинового заката. Смешение цветов, на фоне которого штрихи дождевых остатков кажутся мазками всемогущего художника, потрясает воображение. Это слышно по дрогнувшему голосу Джиена, по его распахнувшимся от удивления глазам. Парень продолжает петь, но его дыхание перехватывает. — Я никогда такого не видел! — вдруг прерывает он песню и оборачивается к Тэхену. — Радуга на фоне малинового заката — это… я не знаю… это как… — Как самая пронзительная песня, какую только способно спеть тебе небо? — подсказывает Тэхен. — Ты это хотел сказать?       Джиён кивает и молча смотрит, как в небе встречаются друг с другом уходящее солнце и только что вышедшая на небо, как на сцену, огромная радуга. — В этом и есть красота дождя, — тихо, почти шепотом говорит ему Тэхен, — после него всё становится чище и ярче, всё выглядит совсем по-новому, как будто… — Как будто все начинается заново, — глухо говорит Джиён. — Как будто всё… как будто всё теперь будет хорошо… — Всё и будет, — кивает Тэхен и улыбается.       Джиён оборачивается и смотрит на него внимательно. — Кто ты? — спрашивает он, тоже тихо, почти шепотом. — Художник, — смеется Тэхен. — Я не отсюда… ты не знаешь… но…       Джиен перехватывает гитару и вопросительно хмурит брови. — Но, — продолжает Тэхен, — если ты иногда будешь приходить сюда после дождя и петь, я обязательно услышу.