ОСЕННИЕ СКАЗКИ

      Взять на воспитание маленького великана — это было самое плохое решение из всех плохих решений в жизни Юнги. Просто, вот, НУ О ЧЕМ ОН ДУМАЛ???       И теперь сидит на коврике рядом с печкой это маленькое довольно крупненькое существо и раздражающе канючит. — Я есть хочу, сонбэ-э-э… — Ты уже съел в моем доме абсолютно все припасы на зиму, — набравшись терпения, напоминает Юнги. — И на следующую зиму тоже. Я еще даже не посеял урожай, а уже задолжал его сам себе, понимаешь?       Маленький великан вздыхает, смотрит своими круглыми блестящими глазищами, а в глазах — такой лютый голод, что просто сердце сжимается. — Ты уже подумал, где будешь обустраивать его, когда он вырастет? — интересуется Намджун, заглянув в дом к Юнги по пути на полянку. Юнги на полянку сегодня не пойдет: нельзя этого недоросля оставлять без присмотра, так он может и мебель всю изгрызть, и от самого дома, пожалуй, кусок отгрызет — с него станется.       Хосок к вечеру приводит корову. Молча привязывает ее к частоколу и взмахивает руками: мол, пользуйтесь. — Гляди-ка, — тычет пальцем в бедное животное Юнги. — Еда пришла.       Маленький великан вскакивает и подбегает к окну, по дороге разнося в щепки попавшуюся под ногу табуретку: — Ее как лучше съесть? Поджарить? — Эй, — одергивает его Юнги. — Утром поведешь ее на луг, она поест там травы, вдоволь нагуляется, а вечером я возьму у нее молока и сварю тебе кашу. Каша питательная, сладкая, тебе понравится. Особенно если ты, пока будешь приглядывать за коровой на лугу, насобираешь земляники. Или грибов. С грибами тоже каша вкусная.       Вечером этот рослый малыш возвращается, уныло ведя за собой корову на веревочке. — Чего ты такой хмурый? — интересуется Чимин, заглянувший к Юнги по пути с поля: на своей огромной телеге он привез два мешка прекрасного зерна, так что Юнги посчитал правильным угостить Чимина вкусными блинами. — Она молока мне не дала, — поясняет великан и кивает в сторону такой же хмурой, но еще и испуганной и рассерженной коровы. — Я просил. Угрожал даже.       Юнги качает головой: — Видимо, недостаточно вежливо просил.       Маленький великан разводит руками: — Ну как еще просить-то? Я ее даже стукнул пару раз, все равно не дает…       Юнги с беспокойством осматривает корову: видимых следов повреждения, вроде, не видно.       Юнги наклоняется и ласково целует корову в теплое темечко. — Что ты делаешь? — недоумевающе склоняет голову набок великан. — Уравновешиваю добром то зло, которое ты причинил ей, — вздыхает Юнги. — Не всего и не всегда надо добиваться силой. — Сила — это все, что у меня есть, — машет рукой маленький великан. — Я больше ничего и не умею. — Научишься, — Юнги вручает ребенку-великану большое ведро. — Смотри, я научу тебя, как нужно просить молока у коровы.       Так проходит лето.       Маленький великан подрос, научился чистить стойло и заготавливать сено, научился молотить зерно и вязать снопы, научился просить у коровы молоко — вежливо и без применения силы. Но он продолжал расти, и Юнги все чаще вздыхал. — Он скоро перестанет помещаться в твоем домике, — качал головой Тэхен. — Ты бы поручил ему сделать пристройку повыше, хоть какая-то разминка для мускулов…       Идея оказалась гениальной: маленький великан сначала с азартом валил деревья, таская их на плече и складывая из стволов стены, а из веток сплетая крышу, а потом в дом к Юнги потянулись соседи, которым, всем сразу, срочно понадобились такие же пристройки. — За еду! — сурово предупреждал Юнги и без зазрения совести сдавал своего маленького великана внаймы всем, кому нужна была грубая сила и помощь. — Твой Чонгукки такой молодец! — хвалили соседи. — Целый терем нам выстроил!       И притаскивали к крыльцу: кто — мешок зерна, кто — вязанку сушеных грибов, а кто и несколько караваев хлеба.       А однажды маленький великан не вернулся домой вечером. Юнги забеспокоился. Не столько потому, что думал, будто с ним могло что-нибудь случиться (что могло случиться с великаном? смешно даже думать!), сколько потому, что опасался, как бы этот силач не впутался в какое-то нехорошее дело. — Ни в какое дело он не впутался, — успокоил его Джин, появляясь у крыльца, и за его широкой спиной Юнги явственно разглядел странно пошатывающую фигуру маленького великана. — Мы просто выпили с ним по кружечке медовой наливки, отметили окончание строительства моего амбара. Мы и тебе принесли, да, Чонгукки?       Джин обернулся, говоря это, но ответа не услышал: тело великана грузно свалилось под куст, и скоро оттуда начали доноситься звуки сладкого храпа. — Ты, что, напоил ребенка? — накинулся на Джина Юнги. — Совсем из ума выжил? — Да какой он там ребенок! — усмехнулся Джин. — Он скоро будет в два раза выше меня ростом, я не говорю уже про его мускулы.       В дом Чонгука, спящего сном подвыпившего младенца, затаскивали вместе, позвав на подмогу жившего по соседству Хосока. Правда, Хосоку пришлось позвать еще на подмогу жившего по соседству с ним Чимина, а Чимину — жившего по соседству с ним Намджуна. Тэхен вызвался помогать сам: очень удачно проходил мимо.       Маленький великан Чонгук в процессе транспортировки проснулся, потянулся и, не дав себя дотащить до конечного пункта назначения, кинулся на поиски приключений, обняв перед этим Юнги и протянув нечленораздельное: «Сонбэ, я тя уважаю!».       К утру поиски приключений оформились в следующий перечень ущерба: — три вырванных с корнем плодовых дерева — в порыве строительства Чонгук собирался построить из них «дворец для сонбэ», — замерзший на верхушке дерева, откуда его удалось снять только к утру, Чимин, — Чонгуку непременно хотелось переселить маленького хена в дупло на постоянное место жительства по двум причинам: во-первых, он такой же маленький, как птичка, во-вторых, он все время задалбывает своими нравоучениями, — развороченная ограда Намджуна — Чонгуку срочно понадобились все более-менее крупные валуны в округе, чтобы соорудить на ручье плотину и сделать озеро, — разбежавшиеся по лесу телята из стада Хосока — Чонгук пришел в своем стеснительном подшофе в коровник, потому что соскучился по животным и хотел о них ПОЗАБОТИТЬСЯ.       Виновник всех этих преступлений проснулся только к обеду, вышел из сарая, куда его определили спать, пока не протрезвеет, и увидел Юнги, который сидел на корточках у забора Намджуна и с большим трудом и крайне несчастным выражением лица укладывал на место валуны, восстанавливая ограду. — Что ты делаешь, сонбэ? — краснея (видимо, что-то подозревая), спросил несмело маленький великан и присел рядышком. — Уравновешиваю добром то зло, которое ты причинил, — ответил Юнги со вздохом. — И буду делать это всякий раз, когда твоя силища вырвется из-под контроля. — Что это значит — уравновешивать зло? — хрипло спросил Чонгук, оглядываясь на Чимина, который сидел на своем крыльце, закутавшись в теплое одеяло до самого носа. — Это значит, что зло не сможет победить в этом мире, когда добра будет хотя бы столько же. Но лучше, чтобы его было больше.       Юнги встал, разогнулся, потер коленки и продолжил: — Вот у тебя есть сила. Внутри твоей силы есть и добро, и зло. Добрая сила способна выращивать хлеб, строить дома, помогать людям жить лучше. А злая сила способна причинять неудобства и приносить несчастье. Совсем искоренить зло мы с тобой не можем: пока есть сила, у нее есть и ВОЗМОЖНОСТИ. Ты еще маленький великан и не можешь (или не хочешь пока?) самостоятельно уравновешивать свою силу.       Поэтому я, как сонбэ, делаю это за тебя. Ты разрушаешь — я исправляю, ты обижаешь — я утешаю. Но твоя сила уже больше меня, и однажды я просто не справлюсь. Но пока я в силах — я буду.       Чонгук слушал внимательно, затаив дыхание. Ему казалось, что он понимает все, что говорит ему сонбэ, но в то же время не понимает ничего. — Что я могу сделать, чтобы… как ты это говоришь? Уравновесить? — наконец, спросил он. — Для начала, исправить все, что ты натворил, и извиниться перед всеми, кого обидел. Включая телят.       Так промелькнула осень и наступила зима.       Маленький великан Чонгук заготавливал дрова для всего поселения, и благодаря его доброй силе в каждом доме ярко горел камин и пеклись в печах ароматные булочки. Он утеплял сосновыми ветками стены хлева у дома Хосока, чтобы корове с ее телятами было зимой не холодно. Он починил большую телегу Чимина и приладил на нее огромные бочки, чтобы можно было привозить воды из ручья сразу для всех.       Большая добрая сила его сверкала на фоне первого снега как самая яркая драгоценность.       А потом случилось это.       Волчий вой услышали не сразу. Не верили, не хотелось верить: казалось, что это завывает ветер в сосновых ветках.       И только когда яркие желтые глаза сверкнули в темени леса, пришел ужас. Такой же точно волк-великан однажды уже приходил к селению. После той зимы не выжил никто, кроме шестерых маленьких детишек: именно поэтому в деревне кроме них никого больше и не было. Все они были совсем маленькими, когда волк разорил селение, и сейчас съежились, понимая, что противостоять этому злу у них нет никакой надежды. — Мы все погибнем, — шептал Чимин, прижавшись к Хосоку.       Они укрылись позади коровника и заперли тяжелые двери, забаррикадировали их телегой, чтобы волк не смог пробраться к корове с телятами. — Так же, как погибли наши отцы, — закивал Хосок. — Если они не смогли победить волка, то где уж нам… — Но у них не было Чонгука, — напомнил Джин, который прятался тут же, неподалеку, в старом дровяном сарае. — Ты хочешь, чтобы я послал ребенка на верную смерть? — сдвинул брови Юнги и так сверкнул глазами, что Джину стало не по себе. — Ребенок, судя по всему, твоего мнения спрашивать и не собирался, — кивнул в сторону леса Намджун. — Все-таки, эту гору мускулов назвать ребенком очень трудно…       Юнги в ужасе обернулся.       Чонгук стоял на опушке леса, зажав в руке здоровенную дубину, которая еще недавно, судя по измазанным в земле корням, была стройной молодой сосенкой.       Он стоял, а напротив него, затаившись в смутной тени леса, стоял волк.       И они смотрели друг на друга внимательно. Пристально. И оба почти не дышали. — Я убью тебя, ребенок, — мрачно проговорил волк. — Убью, как убивал всех людей, какие когда-либо попадались на моем пути…       Чонгук стоял молча, только пальцы его, обхватившие дубину, сжимались все крепче.       И тогда волк кинулся.       Он взлетел, оттолкнувшись задними лапами от земли, и из-под его когтей брызнул в разные стороны снег вперемешку с черными земляными комьями. Он взлетел, и его серебристо-серая фигура расчертила хмурое ночное небо пополам.       Юнги закрыл глаза.       Ну вот и все.       Понимание приближающегося конца оглушило его, затопило ватой его мысли, и только яркие круглые глаза его маленького великана словно горели во тьме, как единственный якорь, за который можно было зацепиться и не дать шторму снести тебя.       Раздался треск. — Ого! — взвизгнул Чимин, и Юнги распахнул глаза.       Огромный волк извивался, насаженный на острый конец дубины в руках Чонгука, и его серебристо-серая шерсть вздыбливалась волнами на сильном ветру, как складки огромного зловещего стяга. Чонгук держал свою дубину с огромным хищником на острие как огромный победный меч, и в эту минуту он как никогда ярко напоминал своих предков-великанов.       Чонгук опустил руку, и безвольная туша волка глухо ударилась о землю. Волк был еще жив, однако, из его брюха толчками выстреливала черная кровь.       Чонгук поморщился.       Юнги смотрел на него, не отрывая взгляда.       Чонгук, будто повинуясь каким-то своим напряженным мыслям, поднял над головой руку, все еще сжимающую дубину. — Что ты делаешь, Гукки? — позвал тихо Юнги.       Маленький великан обернулся.       Его глаза смотрели холодно и спокойно, но это был все еще тот самый Гукки, которого Юнги когда-то принес с поля боя.       Тогда все тоже начиналось с волка.       Сначала в селение, где только-только возмужавшие жители обустроили свой быт, пришел свирепый зверь. Его не интересовал маленький народец, питающийся зерном и кореньями: его целью был хлев Хосока, в котором спокойно стояла в стойле главная ценность крохотного селения — корова.       Но поживиться хищник не успел: с северной стороны леса к селению начали стекаться другие волки: эти волки были белыми, и их хозяевами, хоть волки и считают, что они сами по себе, были огромные свирепые великаны. Волки сошлись на поляне, но уступать ни одна сторона не хотела. Серый волк вышел против белого волка, а за их спинами на поляну стекались две стаи. В самый разгар сражения на опушку леса вышли хозяева волков великаны. Сначала они потешались над забавами своих волков, но потом злость поражения и азарт победы стали брать верх. И теперь в яростном бою сошлись великаны, страстно желая доказать друг другу, чей волк сильнее.       Маленький народец, объятый ужасом, прятался за хлевом, стараясь ни словом, ни движением себя не обнаружить. Там был Хосок и Намджун, там были Чимин и Тэхен, и Джин там тоже был. Юнги стоял с самого края, ему было хорошо видно поле битвы, а еще ему был хорошо виден край леса. Он видел, как появились на тропе великаны из Северного леса, видел, как важно ступал их вождь, как гордо несла на руках своего ребенка жена вождя. Юнги видел, как, не желая оставаться в стороне от битвы, сначала к сражающимся великанам примкнул вождь, а потом, усадив ребенка на траву под деревом, присоединилась к сражению и его жена.       Из той битвы никто не вернулся живым.       Маленькие жители селения сутки напролет рыли ямы, в которых можно было захоронить погибших на поляне волков и их огромных хозяев. И только к вечеру второго дня Юнги, уставший настолько, что ноги едва несли его к дому, услышал в траве звонкий детский плач.       Так он познакомился с Чонгуком.       А теперь тот самый Чонгук стоял здесь, на этой же самой поляне, и ставил точку в той, прошлой, безумной и глупой битве. За корову. — Что ты собираешься сделать, Гукки? — снова спросил Юнги. — Волк повержен. Ты победил. Ты защитил всех нас, ты спас селение. — Я собираюсь, — сказал отрывисто Чонгук и резким движением отшвырнул свою дубину в сторону так, что она вонзилась в землю как большое копье, — дотащить эту бесполезную тушу до дома Джина. Волку надо перевязать раны, и, может быть, он еще сможет выжить.       Волк, распластанный по земле, приоткрыл глаза. — Убей меня, великан, — произнес волк тихо. — Добей меня, таковы законы войны. — У меня другие законы, — хмыкнул Чонгук. — Я защитник, а не убийца. В этом большая разница, знаешь?       Волк снова прикрыл глаза. — Будешь держать меня на привязи как позорного цепного пса? — попытался улыбнуться зверь, но улыбка получилась кривая и болезненная. — Если выживешь, сможешь уйти, куда захочешь, — покачал головой Чонгук, взваливая тушу волка на плечо и широкими шагами направляясь к дому Джина. Юнги едва-едва поспевал следом за ним. — Но если уйдешь, не смей возвращаться: в следующий раз я ничего уравновешивать не буду, понятно?       Волк что-то обреченно простонал. — Впрочем, — задумчиво добавил Чонгук, — вряд ли ты выживешь… Разве что, мне назло.       Юнги уселся на крыльцо, проводил их взглядом и задумался. Через минуту Хосок аккуратно присел рядом.       Молчали. Думали о чем-то: Юнги, кажется, немного тревожился, а Хосок, наверное, думал о хорошем — улыбался.       Ни эти двое, ни Чимин, копошащийся с Намджуном вокруг телеги, ни Тэхен, помогающий Джину зашивать рваные раны на брюхе волка, ни Чонгук, ни даже сам волк не знали, что когда-нибудь к этому крошечному затерянному в лесу селению снова придет враг. Будет ли он волком с севера или его хозяином великаном, будет ли это грозный воинственный народ, прилетающий с юга или совсем из чужих земель, но кто-то всегда будет приходить. Не знали они и того, что в следующий раз на маленькой поляне, усеянной могилами и воспоминаниями, будет, кому встретить нового врага: расправив плечи и зажав дубину в руке, встанет лицом к врагу маленький великан, и рядом с ним обнажит клыки серо-серебряный волк. Потому что, увидев однажды в глазах друг друга ту острую, режущую грань, за которой сила добра переходит в силу зла, оба прочитали во взгляде напротив что-то очень важное и терпкое, — то, что всегда знал маленький народец, живущий в селении, о чем говорил Юнги и о чем молчал Намджун, то, что можно узнать и почувствовать, только заглянув в глаза своему врагу.