Право на справедливость

В полдень к зданию городской администрации повалил народ. Пресс-служба губернатора выпустила релиз, в котором говорилось о том, что в деле Чумного Доктора появились новые обстоятельства. Возможно, преступления совершались хорошо организованной группировкой с Разумовским во главе. Следственный комитет ведёт расследование, и всем надо соблюдать спокойствие. Но можно было не стараться, никто уже не верил ни во что. Над новой ролью Разумовского — глава преступного мира Готэмбурга, эдакий профессор Мориарти под прикрытием — народ откровенно ржал. Губернатор, надо отдать ему должное, не побоялся и решил выступить перед собравшимися лично, но даже не успел начать: из толпы над головами оцепившего трибуну ОМОНа полетели бутылки с пивом, падавшие на асфальт и лопающиеся маленькими бомбами, яблоки — целые и не очень — и традиционные сырые яйца, которые услужливо протягивали парням, что повыше и посильней, предприимчивые студентки, по дороге завернувшие в соседний супермаркет. Быстро стало понятно, что мнение губернатора Щеглова никого не волнует, а в его способностях сделать что-либо хорошее все надёжно разочаровались. Константин Михайлович пораскинул мозгами, лезть на трибуну передумал и серьёзно задумался. Положение стало критическим. Городская элита не простит ему бессилия перед лицом ситуации и новое явление Чумного Доктора. Теперь уж точно по их душу, — запершись в богатых особняках и окружив себя охраной так теперь думал каждый, кого по новостным каналам льстиво называли «голубая кровь». От лютой ярости Щеглову очень хотелось кого-нибудь придушить. Какая, нахрен, элита? Какая такая «голубая кровь»? Ворьё, неплохо присосавшееся к кормушке при его власти, платившее дань и до недавнего времени уверенное в своей безнаказанности. Завтра на его место придёт другой, и сколько из этих — с голубой кровью — убедятся, что она у них красная и не стоит понюшки кокса, когда толчками вытекает из перерезанного горла или из дырок от пуль в груди. Затаились, сволочи. Ждут, когда по Неве проплывёт его труп, и надеются, что смогут прижиться, присосаться при новой власти и снова забуреть. Народ... Народ — вон он, под стенами администрации. А выборы через три дня, и спасти его может только чудо. Константин Михайлович тяжело вздохнул и, затаив дыхание, набрал заветный телефонный номер. Разговор вышел коротким и очень безрадостным. «Стареешь, Константин Михалыч. Зубы затупились, когти обломались». Ну да, ну да, сам виноват. Имел и время, и ресурс. «Смотрю, народ тобой недоволен». Акела промахнулся, народ недоволен, так и есть. И рейтинги, мать его, за неполных два месяца упали с отметки «блестящая победа» до «полный провал». А всё этот проклятый Чумной Доктор! «У тебя есть три дня, чтобы решить вопрос. Иначе он решится сам». До выборов три дня — он и сам знает. И свои проблемы придётся решать без чьей-либо помощи: ловить Чумного Доктора, разговаривать с избирателями и толпой под окнами. Хер с маслом тебе, Щеглов, а не Росгвардия, и только попробуй устроить в городе заваруху с полицией и мирными демонстрантами. Достаточно прошлого раза. И если ты думаешь, что в Москве не в курсе, кто устроил прошлые безобразия, зря надеешься. Стрелков может вытрясти показания и признания из кого угодно. Только ситуацию это не изменит и бюллетеней с твоей фамилией в урны на избирательных участках не досыплет. У Стрелкова другая задача, не лезь к нему, он и так помог тебе больше, чем ты заслужил. В общем, ты битая карта, Щеглов. Если не можешь помочь себе сам, находясь на таком посту, то не нужен ты никому. С Константином Михайловичем вежливо попрощались. Пришлось выслушать доброжелательные пожелания победы на предстоящих выборах, дождаться, когда абонент нажмёт отбой, и только тогда опуститься в кресло. Пальцы разжались с трудом. Телефон глухо стукнул о дубовую столешницу. Глупо. Глупо было всё, что он сделал. Но тогда казалось очень даже хитро и правильно — запустить своих заранее проинструктированных людей впереди протестующих в ночь, когда Чумной Доктор призвал к неповиновению. Ребята выполнили поставленную задачу отменно. Разозлили полицию, настроили против демонстрантов гражданское население, потом получили по шее и тихо слились. А Стрелков и его люди помогли подчистить хвосты: отпустили, кого надо было отпустить из тех, кто попался. Естественно, только из организаторов, простые боевики никого не волновали. Да, сурово, зато быстро и без продолжения. А если бы нет — до сих пор бы с плакатами ходили. Вон, как в Хабаровске и Владике. Щеглов, когда увидел, что там творится — сразу придумал, как, если что, избежать подобной канители. Перед выборами ему только этого не хватало! Но кто же знал, что всё это выйдет ему боком. Руководство промолчало, сделало вид, что ничего не знает. Даже Стрелкова к нему направили: «расследовать и искать зачинщиков». Неформально, конечно. Просто попросили помочь. Тот помог: сделал, что требовалось. Естественно, знал, что суёт в сейф в ГУ МВД. Когда рвануло — ОМОН и полицию упрашивать разгонять народишко дубинками и слезоточивым газом не пришлось. Злые все были, как черти. Ещё бы, проклятые маргиналы на святое покусились: дружбанов-ментов во главе с генералом Прокопенко чуть на тот свет не отправили. Справедливое негодование, как и ожидалось. Стрелкову на выборы плевать. Ему Разумовского на нары отправить нужно было, чтобы спокойно колоть насчёт прибрать к рукам его соцсеть. Ясно же, что не для себя старался, для очень серьёзных людей. А чтобы добраться до Разумовского, надо было помочь Щеглову повесить на упёртого фрика организацию массовых беспорядков. Протесты же Чумной Доктор организовал! Это потом Щеглов немного повернул их в нужном ключе. Ну а теперь оказалось, что никто ни сном, ни духом про его намерения и план не знал. Стрелков в том числе. И если за три дня ты, Константин Михайлович, не придумаешь, как закопать Разумовского — закопают тебя самого. Меньшов? А что Меньшов? Пока пустое место без власти и положения, депутат, каких до хрена. и кандидат на твой пост, а там — посмотрим. Меньшов гопоту не нанимал и полиции за задержание невиновных награды не раздавал. Всё это прозвучало контекстом, но обманываться не стоило. Или ты — или тебя, и единственная надежда — это Фёдор Иванович Прокопенко и его бесноватый опер — майор Гром. Который, кстати вспомнить, на данный момент чуть ли не уволен, но это сейчас исправим. Пусть легавый копает, ему за это платят, в конце концов. Щеглов снова схватил телефон: надежда умирает последней. *** — Когда Стрелков сказал, что в клинике Серёжа будет под присмотром ФСБ, я никак не думал, что они устроят там форменный бедлам! — бушевал Рубинштейн. — Перевернули вверх дном всю психлечебницу, блокпост — по всей водной границе с островом. Как будто ждут атаки торпедных катеров и боевых дельфинов. Вход по пропускам, кругом видеокамеры. — А что Серёжа? — нетерпеливо перебил Артём. — Серёжа — плохо, но могло быть и хуже, — махнул рукой Вениамин Самуилович. — Очень сужен коридор восприятия, не ест, но пьёт. На внешние раздражители почти не реагирует, людей «не видит и не слышит», практически всё время сидит в одной позе на полу, как будто медитирует, обняв себя руками. Смирительную рубашку снимают, только когда он под присмотром. Поверьте, Артём, — Рубинштейн поднял руку в успокаивающем жесте, — это исключительно для его же безопасности. Тем более, пока она его не беспокоит. Он её просто не замечает. Сознание Серёжи спит, но утверждать что-либо рано. Нужно время. Допрашивать его я не разрешаю, да это и бессмысленно. А вот с Птицей мне удалось поговорить. Вы не поверите, но мне помогли ваш, Артём, опыт и протекция. Птица, наконец, поверил, что я его друг. Это очень облегчило ситуацию. От сухарей, чипсов и сладких напитков он не отказывается, вполне может позаботиться о своей гигиене и иногда совсем не против поболтать. Настроение у него обычно ужасное, и выносить его довольно сложно. Если бы я не радовался каждому его появлению. Видите ли, он очень одинок и страшно боится, что Серёжа больше не очнётся. Очень тоскует и даже переступил через свой максимализм: просил меня помочь. Даже Тряпкой его называть перестал. Обычно Птица возбуждён, рассказывает, какой он умный, хитрый, что скоро он вырвется на свободу, что ему никто не нужен. Но после этого впадает в уныние. Тоскует, и даже однажды спросил, когда вернётся Волк. Понимаете, Артём, субличность не может захватить тело и стать самостоятельной, полностью заменив основную. Наоборот, Птица потерял смысл жизни: защищать и оберегать Серёжу. Субличность фрустрирует и постепенно становится всё менее структурной, расплывается и примитивизируется. Птица чувствует это и боится. Ищет поддержку. Надеется, что, если не он, то я достучусь до Серёжи. Я тоже на это надеюсь, но мне нужно время, а Стрелков рвётся в бой, требует интенсивной терапии. Электрошока и допроса под гипнозом, грозит поменять лечащего врача. Но это ему не обломится. По крайней мере, неделю я его в палату к Серёже точно не пущу, а потом придётся что-то придумать. — Неделя — это очень мало, — мрачно заметил Артём. Рубинштейн досадливо кивнул. История с дракой в камере имела очень плохие последствия. Серёжино состояние резко ухудшилось. Но это позволило защите ускорить проведение психолого-психиатрической экспертизы, а авторитет Рубинштейна, угрозы жаловаться и особое желание сотрудников СИЗО избавиться от сложного подопечного позволили подготовить необходимые документы в два дня, игнорируя правила и руководствуясь особым мнением специалистов о сохранности здоровья пациента. Серёжу перевели в психиатрическую клинику, главврачом в которой был профессор Рубинштейн. Под неё был перестроен и переоборудован Чумной Форт — одна из крепостей Невской Губы, возведённая на искусственном острове в Финском заливе еще во времена Петра Первого. Вода со всех сторон, доступ только на плавсредствах или по воздуху. Идеальное место для содержания лиц, представляющих опасность для общества. Возможно, именно поэтому решение о переводе было одобрено так быстро. — Как вы думаете, Артём, — осторожно спросил Рубинштейн, комкая в руках платок. — Чумной Доктор... Тот, который судью Лещенко?.. — Вы хотите спросить, не думаю ли я, что Олег Волков вернулся? Думаю. В любом случае, нужно ему звонить. Или, когда он узнает всё сам... Рубинштейн обречённо кивнул и полез за телефоном. Волков ответил почти сразу и первое, что он спросил, было: «Серёжа»? Ответ дался Артёму с трудом. Пришлось коротко рассказать про нападение и про то, что Разумовский теперь в психиатрической лечебнице. Про перегрызенные вены говорить не стал, побоялся реакции. Это ничего не меняло и не добавляло к рассказу, но могло подтолкнуть Волкова к необдуманным поступкам. — Олег, вы... вернулись? — он, наконец, решился задать главный вопрос. — Вы в Готэмбурге? — С чего это? — Волков сразу насторожился, почуяв неладное. — Вылет через неделю. Раньше — никак. Артём, что случилось? — Чумной Доктор вернулся. И я подумал... — Я знаю, — перебил Волков. — Слышал по новостям. Вы решили, что он — это я? Включите видеосвязь, — резко приказал, не дожидаясь ответа. Сейчас, как и в прошлый раз, они разговаривали по Vmeste, риска никакого не было, и Артём нажал значок «камера». Заросший, как басмач, Волков в пятнистом костюме стоял на улице в лучах заходящего солнца. Ряды больших армейских палаток, пара грузовиков, люди в форме и песок. — Это не запись, — рыкнул Волков. — Хотите убедиться? — Нет. Нет, Олег. Спасибо, что опровергли мои опасения. Я должен был знать. — Вы знаете. Что теперь? — Возвращайтесь. Вы нам очень нужны. — Через неделю, — коротко кивнул Волков. — Продержитесь, — и отключился. Артём пожал плечами. Что собирается делать Волков по прилёту, он даже не догадывался. Но уверенность в том, что стоит ему появиться — и всё решится, настораживала. В одном Артём не сомневался: действовать он будет быстро и эффективно. А закон... У волков свои законы. К сожалению, в создавшейся ситуации вполне возможно, что других вариантов не будет. Только принять план Олега. Они с Рубинштейном сделали всё, что могли. Но даже если обвинения с Серёжи снять удастся — ФСБ его не выпустит. *** — Так ты будешь работать или нет? — Фёдор Иванович, вы же понимаете... — Я всё понимаю, Игорь, — Прокопенко устало вытер лоб рукой. — Если не хочешь — скажи. Отправим тебя в отпуск на пару недель. Пиши рапорт вчерашним числом. — Я знаю, что Чумной Доктор — Разумовский. Гром хмуро смотрел из-под надвинутой на глаза кепки. Недавний выход Чумного Доктора снимал с него все подозрения, но существенно усложнял дело. За три дня до выборов найти прямые доказательства вины Разумовского не получится, а найти тех или того, кто так удачно его косплеит, и подавно. От полиции требовали и ждали чуда. Вот только зачем это надо ему, Игорю Грому? Доказать свою правоту? Наказать преступника? Посадить Разумовского уже не получится. Тот в психушке, и останется там надолго. Суд вернул дело для производства дополнительного расследования. Костюм Чумного Доктора? Так он, как выяснилось, существует не в единственном экземпляре. Да в таком костюме по Готэмбургу бегает уйма народу! Вот вы, товарищ майор, утверждаете, что вас в него нарядили без вашего на то согласия? Допустим. Но Разумовский утверждает про себя то же самое. Если верить вам — почему не верить ему? И тут адвокат прав, как ни крути. А кто это сделал — ищите. Маньяк с огнемётами продолжает жечь людей, значит, где-то вы крупно прокололись. — Буду работать, — в правильности решения — никакой уверенности, но сдаваться — не в его характере. Три дня — нереально! Губернатор хочет сесть в кресло на второй срок, его понять можно, а такое возможно в одном случае: если обещания навести в городе порядок будут выполнены, а вина Разумовского доказана. Уж слишком громко губернатор пиарился на поимке Чумного Доктора, к которой, кстати сказать, никакого отношения не имел. А «Holt Intеrnational» впаяла иски куче народа. Всем СМИ, которые упомянули фирму в связи с делом Чумного Доктора, и на крупные суммы. Ну и самый серьёзный — Юле. На блог Пчёлкиной ссылались многие, как на первоисточник, и тут теперь никакой адвокат не поможет. Как бы не пришлось квартиру продавать. — Не надо в отпуск. Только в три дня я вряд ли уложусь. — Вот и хорошо, — Прокопенко явно испытал облегчение. — Копай потихоньку и осторожно. На рожон не лезь, мы служим не губернатору, а закону. — А закон нас имеет. — Ты меня понял? — игнорировал выпад генерал. — Осторожно. Сам никуда не суйся. Если что нароешь — сразу ко мне. Никакой самодеятельности. — Да понял я, понял, — Гром поднялся. — Буду докладывать. Разрешите идти? — Иди. *** Вечер у Вениамина Самуиловича традиционно начался с коньяка. Артём не возражал. День выдался тяжёлый и ещё не закончился. — Сегодня Стрелков поставил меня в известность, что вечером по делу о массовых беспорядках и в связи с особой важностью данного вопроса из Москвы, якобы мне в помощь, прибывает специалист. Рубинштейн говорил спокойно, но было видно, что он в ярости. — Некий профессор Лебедев. Личность довольно известная в узких кругах. Из тех, кого называют нерукопожатными. В профессиональных сферах. Из-за того, что ходит на поводке ФСБ и, как говорят шёпотом, в методах неразборчив. Специалист по гипнозу. Работает с пациентами, имеющими провалы в памяти. Довольно успешно. Так называемый метод гипнорепродукции. Теоретически, должен проводиться с согласия пациента, и вопросы должны задаваться только из утверждённого им списка. Я практически уверен, что меня поставят перед дилеммой. Или я провожу сеанс гипноза сам, как доверенное лицо Серёжи, естественно, в их присутствии. Или меня отстраняют под каким-либо предлогом, и это делает Лебедев. — Мне подать жалобу? — Артём напрягся. Допрос под гипнозом не имеет юридической силы, но им доказывать ничего и не надо. Вряд ли Серёжу вообще будут спрашивать о совершённых преступлениях. Другие цели, другие задачи. Воевать с ФСБ сложно и практически бесполезно. Плевать они хотели на адвокатов. — Я попробую. Но, в лучшем случае, мы получим отписку про «вопрос государственной безопасности», в худшем — Сергея переведут в Москву. Тогда всё усложнится. Вы же понимаете, что они от него хотят? Контроль над соцсетью Vmeste. За такое не побоятся свернуть шею и вам, и мне, и кому угодно. Рубинштейн надолго задумался. — Есть у меня одна идея. Возможно, получится. Дело в том, Артём, что многие психиатры считают, что такого диагноза, как диссоциативное расстройство идентичности не существует вообще, а вторая личность — выдумки глупых коллег по цеху, просто голоса в голове шизофреника. Так вот. Неуважаемый профессор Лебедев как раз стоит на этой позиции. Причём уверенно и обеими ногами. Не стану его разочаровывать. Для таких, как он, в психиатрии всё просто. Слышишь голоса в голове — шизофреник. Страдаешь перепадами настроения — биполярное расстройство, а прячешься от собственных страхов — психопат, — Рубинштейн улыбнулся, как Чеширский кот. — Попробую воспользоваться тем, что воспоминания одной из личностей обычно недоступны другой. Именно отсюда при ДРС провалы в памяти. К счастью, господин Лебедев считает, что всё просто: они связаны со стрессом и с тем, что человек стремится спрятать травмирующие моменты в неосознанное. Главное — уметь их оттуда достать. Не стану развеивать его заблуждение. — Дураков учить — только портить, — кажется, Артём начал догадываться, что затеял Вениамин Самуилович. — Не подавайте жалобу. Если что-то пойдёт не так — вот тогда будете протестовать. Бурно и громко. *** — ...таким образом, — вещал и вещал господин Лебедев, — я убедительно доказал, что ДРС — исключительно выдумки западных психиатров-шарлатанов и мы имеем дело просто с ещё одним проявлением шизофрении, которое... Стрелков широко зевнул, закрыв рот рукой: — Давайте начнём, потом расскажете, уважаемый. Серёжа сидел на полу палаты почти в центре помещения, скрестив ноги, неестественно выпрямив спину и обняв себя руками. Было заметно, что его глазные яблоки под полуприкрытыми веками всё время двигаются. Лицо напряжённое, челюсти крепко сжаты. — Диссоциативный транс, — пояснил Артёму Рубинштейн. — Не совсем типичный. Обычно в состоянии транса пациент расслаблен. — Возражаю! — тут же встрял Лебедев. Невысокий, с непримечательной внешностью дядечка всё время потел и вытирал лысину и лоб большим платком. — Это не... — Достаточно, — раздражённо перебил Стрелков. — При всём уважении, профессор, но мы топчемся на месте. Вы два часа прыгали перед этим гиком и даже не смогли привлечь к себе внимание. Я начинаю сомневаться в вашей компетенции. Поэтому сейчас мы будем слушать профессора Рубинштейна. Но предупреждаю сразу, — он уничижительно выпятил нижнюю губу и некрасиво делано улыбнулся, показав большие, явно искусственные зубы. — Если у вас, Вениамин Самуилович, тоже ничего не получится, мы заберём Разумовского, и пусть о нём позаботятся более компетентные специалисты. — Психиатрия, молодой человек — это не из пистолетика стрелять, и два часа... — обиженно пропыхтел Лебедев. — Надоело! — Стрелков взял стул из рук стоящего за спиной санитара, поставил его и уселся, скрестив руки и закинув ногу на ногу. — Начинайте. — Голубчик, — тихо попросил Вениамин Самуилович санитара. — Будьте добры, принесите стулья всем. Мне — не нужно. И уходите. Он опустился перед Серёжей на колени на расстоянии не больше метра и достал что-то из кармана. Зажигалка, — сообразил Артём, когда из кулака Рубинштейна вырвался маленький огонёк. Так вот как он смог войти в контакт с Птицей! Несколько секунд ничего не происходило, а потом Серёжа вдруг поднял взгляд и не мигая уставился на пламя. Рубинштейн молчал, а Лебедев замер в той позе, в которой его застал этот момент, открыв рот и удивлённо уставившись на Разумовского. — Здравствуйте, Серёжа, — проговорил Рубинштейн. Разумовский молчал, на лице Стрелкова отобразилось недовольство, глаза Лебедева светились ликованием: ну как же! Коллега не смог превзойти его умения. А Артём внимательно следил за тем, как небесно-голубая радужка глаз Серёжи постепенно ржавеет, проступая жёлтым. — Как ты себя чувствуешь? — Плохо, — вдруг сварливо гаркнул Птица, а что это был именно он — Артём не сомневался. — Хочу вырвать тебе кадык. — Профессор, осторожно! — взвизгнул Лебедев. Рубинштейн даже не вздрогнул. Только тихо рассмеялся: — Шалун. — Я пошшутил, — прошипел Птица и широко заулыбался. — Ты обещщал помочь. — Я помогу, — душевно заверил Рубинштейн. — Я очень хочу помочь. Но для этого тебе надо ответить на несколько вопросов. Птица странно крутанул головой, потом нагнул её к одному плечу, ко второму и прошипел: — Сспрашивай. — Да, спрашивайте, — голосом победителя предложил Лебедев. Как будто это он всё организовал, а Рубинштейн — мальчик на подтанцовке. — В данный момент подопытный, простите, пациент никого из нас не видит и не слышит, только доктора Рубинштейна. Так называемый суженный коридор восприятия, что позволяет... — Заглохни, — уже без церемоний приказал Стрелков. — Спросите, может ли он получить доступ к личным данным пользователей сети Vmeste. Рубинштейн послушно повторил вопрос. — Нет, — немного подумав, ответил Птица. — Ч-ч-ч...! — Стрелков вскочил, крутнулся на месте, зарядил в стену кулаком так, что Артём от неожиданности подпрыгнул. — Попробуйте повторить вопрос в другой интерпретации, — испуганно предложил Лебедев. — Спросите, можно ли взломать Vmeste. — Не знаю, — ответил Птица на вопрос, заданный уже Рубинштейном, и нагло улыбнулся. — Пока не взломали. Артём закрыл лицо рукой, чтобы не выдать улыбку. Серёжа неоднократно заявлял о том, что предоставить кому-либо ключи шифрования Vmeste невозможно. Это обусловлено технической архитектурой сервиса. Он даже предложил триста тысяч долларов любому, кто взломает соцсеть. Старались многие, в том числе специалисты Центра оперативно-технических мероприятий ФСБ. Эффект оказался нулевой, но надежда оставалась. Слишком уж вкусным был пирожок. — Прикажите ему отвечать подробно, — потребовал Стрелков. — Это невозможно, — снова влез Лебедев. — Пациенты под гипнозом воспринимают только простые формулировки и такими же простыми фразами отвечают. Чаще всего «да» или «нет», поэтому... — Он только что вполне сознательно нас троллил, — перебил Стрелков. — Спросите, есть ли человек, который может предоставить нам информацию о ключах шифрования соцсети. — Может, где-нибудь и есть, — обнадёжил Птица и показал язык. Рубинштейн счастливо улыбнулся: — Хороший мальчик! — Ужимки шизофреника — не более, — столичный профессор был мудак ещё тот. Из тех, кого за дверь, а они — в окно. — Бесполезно, Евгений. Возможно, у пациента провалы в памяти, но нужной вам информацией он не владел изначально. — Заканчивайте, — Стрелков резко поднялся и ринулся к выходу. Рубинштейн потушил зажигалку, Птица закрыл глаза.