После похорон

Во время похорон пошёл снег. Гарри зябко поёжился, безуспешно кутаясь в слишком лёгкую для такой погоды мантию, и посмотрел в небо. Серые, слишком низкие тучи не предвещали ничего хорошего. За его плечом кто-то всхлипывал, действуя на нервы. Быстрее бы всё уже закончилось. Многочисленные рыжие родственники толпились вокруг гроба, чтобы последний раз поцеловать Джинни в лоб и попрощаться. Многие из них торопились обратно на работу, расталкивали остальных, бормотали что-то бессмысленное, вроде — «как жаль» или «она была так молода», торопливо клали увядшие от холода цветы в изголовье. Гарри обернулся, чтобы посмотреть на Нору. Семейное кладбище Уизли находилось недалеко, и всё равно дом будто терялся в тумане, еле видимый на горизонте. Гарри подумал, виноват ли в этом снег, или не очень чистые очки. — Гарри, — раздался решительный шёпот совсем рядом. — Ты должен подойти попрощаться. Он легко усмехнулся в ответ. — Какой в этом смысл, Гермиона? Ей уже всё равно. — Не будь ты настолько циничным, Гарри, пожалуйста, — с нажимом повторила она, взглядом указывая на миссис Уизли. Та смотрела на него покрасневшими глазами, не отрываясь, и Гарри был уверен, что дай ей такую возможность, она его немедленно проклянет. Нехотя, он приблизился к своей жене. Мёртвая, Джинни была совсем непохожа на живую, бледная, неподвижная, с ввалившимися щеками. Рыжие волосы скрывала слишком цветастая для похорон шаль, повязанная на голову, отчего лицо её казалось слишком маленьким. Сейчас эта шлюха выглядела праведницей. Склоняясь над ней, Гарри сморщился от отвращения. Лоб покойницы был сух и холоден. Потом, повинуясь волшебной палочке поседевшего от горя мистера Уизли, гроб опустился в могилу, и земля сразу засыпала её, образуя аккуратный холмик. Гарри было отошёл в сторону, надеясь трансгрессировать никем не замеченным, но вездесущая Гермиона поймала его запястье. — Ты как? — она обеспокоенно заглянула в его лицо. — Нормально. Теперь я наконец-то буду всегда знать, где находится моя жена, если она, конечно, и здесь не подцепит маньяка-некрофила, — грубовато пошутил Гарри, пытаясь высвободиться. Гермиона свела брови, вид у неё был серьёзный и обеспокоенный. — Да будет тебе известно, Рон тебя не винит, — наконец сказала она. — В конце концов, она сама выбрала свою участь. Ты ничего не знал. Гарри пожал плечами. — Если бы знал, не стал бы её останавливать, —ответил он с неожиданной злостью. Гермиона замотала головой. — Я понимаю, тебе пришлось непросто… С такой, как она… Но… — она запнулась, подбирая слова, и Гарри вскинул руку, чтобы её остановить. — О мёртвых или хорошо, или ничего, так? — Он улыбнулся. — Извини, что не останусь на поминки. Он наконец освободил руку от её хватки и трансгрессировал раньше, чем она успела что-то сказать. Первый раз Гарри помнил лучше всех остальных. Возможно, потому, что долго не мог принять. Потому что, увидев, как его жена держит руку какого-то хмыря и, хихикая и жеманничая, облизывает ложечку от мороженого, убедил себя, что обознался. Или потому, что безоговорочно поверил её встрече с давней подругой, когда она явилась к нему на свидание, благоухая мужским одеколоном и с дорогим колечком на пальце — какого у неё точно не могло быть, и какое он ей не дарил. Или потому, что все их знакомые вокруг старались оклеветать её, завидуя семейному счастью. Но главное, потому что она тогда облизнулась. Он оставил её в том кафе на грёбаный час, чтобы съездить по работе, а когда вернулся, нашёл с каким-то (уже другим!) молодым человеком — они почти не скрывались в том злополучном закоулке, она обхватывала его талию длинными ногами, её выкрашенные красным лаком ногти царапали его спину сквозь пиджак. А потом она открыла глаза и увидела, что он смотрит на них. И, вместо того, чтобы смутиться, смешаться и начать оправдываться, она, мать её, облизнулась. Потом она, конечно, изображала святую невинность, округляла свои шлюшьи глазки и плакала, пока он в бешенстве бил её аккуратно расставленные по дому фарфоровые статуэтки и велел ей выметаться прочь. После он много раз жалел, что не развёлся ещё тогда, испугавшись осуждения. В магическом мире браки имели большее значение, чем в магловском. Сильнее всего он об этом пожалел, когда нашёл в окровавленной ванной её труп. В доме без Джинни было не то что грустно, но пусто и непривычно, и Гарри теперь ждала куча дел. Одним из самых неотложных было выгрести её вещи и вынести на помойку. Поначалу он думал отдать их нуждающимся, но от мысли о том, что тогда придётся перебрать все её платья и туфли ему стало дурно. Он остановился на пороге их комнаты и долго смотрел на шкаф, и ему казалось, что смерть оставила на вещах свой отпечаток, что они покрылись трупными пятнами, проросли мхом и теперь кишат червями… Гарри с трудом подавил рвотный рефлекс. Нет, определённо, сегодня он этим заниматься не будет. Он примет горячий душ, выпьет чашку кофе с коньяком и ляжет в постель. Потом он подумал, что постель неплохо бы перестелить, чтобы не осталось и малейшего присутствия её запаха. Жаль, что Кикимера не стало год назад, он бы сейчас очень пригодился… Вздохнув, Гарри призвал к себе свежее белье, постоял, подумал, сможет ли он всё сделать при помощи магии и пришёл к выводу, что вручную будет проще. Он содрал старые наволочки и пододеяльник и принялся за простыню. Джинни, при всех своих недостатках, отменно владела хозяйственной магией, и простыня была заправлена под матрас на совесть. Матрас пришлось приподнять, из-под него вывалилась толстенькая потрёпанная тетрадка и упала на пол. Гарри бросил своё занятие и уставился на находку. Неужели его шлюха-жена вела дневник и наивно прятала его под матрасом? Воистину, иногда интересные вещи о человеке узнаешь только после его смерти, это было подтверждено самим Дамблдором… Он поднял тетрадку и пролистал её. Потом — ещё раз, помедленнее. И ещё, с бОльшим интересом. Если бы кто-то сейчас мог видеть Гарри, то наблюдал бы, как выражение его лица меняется с ехидно-снисходительного на непонимающее, а потом - почти испуганное. «Дорогой дневник… Мне кажется, Гарри сошёл с ума. Сегодня он прибежал с работы раньше времени, а потом начал орать как ненормальный. Бил посуду, разрушал комнаты, уничтожал всё вокруг. Требовал, чтобы я немедленно покинула дом, только вот куда мне идти? К папе с мамой? Они не выдержат такого позора. Гарри сказал, что видел меня с каким-то мужчиной. Скорее всего, он просто обознался, и это была девушка, похожая на меня. Но он не стал меня слушать. Кричал что-то про духи и кольца с бриллиантами, каких у меня нет и в жизни не было. Сейчас он немного успокоился и спит. Мне страшно, дорогой дневник. Что если это повторится?» «Дорогой дневник. Сегодня был чудесный день. Мы с Гарри провели его дома. Наконец-то он взял выходной, чтобы побыть со мной. Но самое главное, он на меня не кричал. Я постаралась изо всех сил и приготовила ему такой ужин, что он рассмеялся и спросил, не рождество ли сегодня? В такие моменты я безумно люблю его. Вот бы он всегда был таким.» «Дневничок, про меня ходят нехорошие слухи. Я слышала их и раньше, но не обращала внимания. Я думаю, Гарри нахватался их где-то, и почему-то поверил. Почему он не верит мне, своей любимой жене? Я не знаю.» «Дневник, сегодня было ещё хуже чем обычно. Он использовал магию. Я не могла пошевелиться, а он кричал, что я шлюха, и что меня видели ночью в Лютном переулке. В откровенной одежде и компании парней. Я боялась, что он убьёт меня. Но тогда я была дома, дневничок, а он не знает этого, потому что его опять вызвали на работу. Когда он немного остыл и отпустил меня, я предложила ему использовать сыворотку правды, и он рассмеялся надо мной. «Конечно, — сказал он, — ты приняла противоядие сразу как я вошёл в дом, или припрятала его где-то, чтобы принять сейчас?» Потом он ударил меня…» «Дорогой мой любимый дневничок. Это последний раз, когда мы с тобой разговариваем. Гарри больше не кричит. Наоборот, мы с ним больше почти не общаемся друг с другом. Он стал холоден ко мне. Знаешь, дневник, только недавно я думала, что не могу больше с ним жить, а как оказалось, без него не могу ещё больше. Я люблю его. Я любила его с одиннадцати лет. Сейчас я чувствую, что во многих ситуациях должна была поступить иначе, но уже слишком поздно. Сегодня я узнала от Лаванды Браун, что Чжоу Чанг говорила, что я участвовала в оргии на этой неделе. Казалось бы, чушь и ерунда, но если Гарри в неё поверит, я не представляю, что он может сделать со мной. Надеюсь, я успею закончить до того, как он вернётся. Спасибо, что был со мной. Люблю тебя, маму, папу, братьев и Гарри.» Гарри опрокинулся на спину прямо на незаправленную кровать. Потолок плыл перед глазами, разбегался цветными пятнами и пульсировал. Ему пришлось прикусить собственную ладонь, чтобы сдержать рвущийся из груди вой.