Первый и решающий шаг

Хорошо, что фамильяр парень, думает Бакуго, пока они неспешно едут по протоптанной тысячами ног и копыт дороге в лесу. Это одно из самых популярных направлений, и время от времени они пересекаются с другими путниками, которые так же возвращаются домой после турнира. В целом ему безразличен пол фамильяра, но то, что он сейчас без заморочек и упреков со стороны половинчатого сходил облегчиться, не снимая того с капюшона, — определенно плюс. Не придется отворачиваться во время превращений Котошото и можно меньше возить с собой вещей, если подберут универсальную по размеру одежду для них обоих. Ему многое хочется спросить у Шото: почему он его выбрал, как хочет с ним сотрудничать и строить отношения, остался ли у него в городе кто-то важный, помимо сестры, и должны ли они скоро туда вернуться, но Бакуго пока молчит, ведь лошадь одна и двоих не выдержит, учитывая привязанные сумки. Можно пойти пешком, но Шото нужно одеться и половинчатый за все утро не выказывал особого желания пообщаться или размяться. Бакуго оборачивается, заглядывая в оттянутый приятной тяжестью капюшон — кажется, мохнатый спит. Поэтому он его не тревожит. В любом случае ему следует поговорить с фамильяром и задать прямые вопросы о его планах и намерениях до того, как ночью заснет сам Бакуго. Если откинуть эйфорию и глупое желание немедленно отправить Деку и остальным статистам письмо с известием, что он таки нашел своего партнера, то остаются сомнения, не навредит ли ему почти незнакомец, когда Бакуго будет наиболее уязвим. До тех пор, пока они не принесут магические клятвы, это вполне возможно, и неумение Шото лгать — единственный шанс получить сейчас какие-то гарантии. Бакуго, наклонившись в седле, оттягивает карман ближайшей из привязанных сумок и достает небольшой сверток. — Ты не проголодался? Развернув ткань, он подцепляет зубами один из кусков, на которые заранее в таверне порезал говяжий окорок. Запах копченостей быстро наполняет воздух. Бакуго тут же чувствует, как привычный у лопаток вес смещается и над левым плечом появляется мохнатая половинчатая морда. — Не спишь, значит. Кошачий взгляд впивается в мясо, и донесшийся прямо у уха мявк вполне красноречив и понятен даже без переводчика в лице Фуюми. Не подумав, Бакуго приближает к коту руку, но вместо того, чтобы взять кусок, фамильяр выжидающе смотрит ему в лицо, а затем мягко толкает лапой в челюсть. — Что? А… — Сняв зубами перчатку и засунув ее под ремень у седла, он вытягивает один из ломтиков и на ладони подносит к кошачьей пасти. Такая подача мохнатому по душе. Бакуго один за другим скармливает ему четыре куска, следя, чтобы еда не упала, и удивляясь ощущению шершавого языка на коже, когда кот по окончании внезапно начинает очищать свою импровизированную «тарелку». — Еще будешь? Подтверждающий мявк — ему ответ, и Бакуго усмехается, доставая очередной кусок. У него явно не скромник. Наблюдая, как Шотокот, балансируя на плече, наклоняет голову и по чуть-чуть откусывает от мяса, а потом облизывает морду маленьким розовым языком, Бакуго не верит, что у фамильяра плохие намерения. Интуиция молчит, и он решает набраться терпения до вечера, как бы сильно ни подмывало разговорить спутника сейчас. Шото утыкается влажным носом ему в щеку и, посчитав обмен любезностями достаточным, возвращается в облюбованное на спине мага место. На миг смутившись от проявленной к нему благодарности, Бакуго опускает руку и переводит глаза на дорогу. Он подождет. Да, определенно подождет с расспросами до вечера. Он спешивается еще несколько раз: вблизи почти высохшего ручья, где снимает Шото и дает ему и лошади утолить жажду; затем ненадолго в тени высоких, стоящих в стороне от основной дороги кипарисов, когда чувствует, что на открытой, выгоревшей после одной из битв местности жаркое полуденное солнце начинает печь голову. Пока лошадь щиплет траву, а Бакуго разминает спину и приседает, половинчатый оббегает небольшую поляну и теряется в зарослях папоротника. У Бакуго против воли сводит беспокойством живот, и он исподтишка выискивает в зелени бело-красный хвост. Он сам не знает, что его тревожит. Если там спрятаны старые магические ловушки, фамильяр их, скорее всего, заметит. Должен, раз Бакуго их чувствует и разоружает, а Шото не должен быть слабее. И все же ему пока неизвестны сильные и слабые стороны половинчатого. Бакуго прислушивается, оглядывая мелкую листву кипарисов и на вид здоровую, коричневато-серую, с продольными трещинами кору. Папоротники кажутся слегка чахлыми, но подозрений тоже не вызывают. Следов битв и влияния грубой магии не видно. Бакуго продолжает разминку, не показывая, что ждет кота, и вскоре тот выбегает из зарослей и возвращается к нему. Странно и одновременно с тем отрадно ощущать на себе его внимательные неморгающие глаза, но, кажется, Бакуго придется к этому привыкнуть. Упираясь в кору дерева руками, Бакуго с едва слышным хрустом в спине поворачивает бедра в последний раз, и вскоре они продолжают путь с небольшими изменениями. На время он накидывает на голову капюшон, не рискуя получить солнечный удар, а для кота освобождает один из небольших мешков: перекладывает вещи по другим торбам, в этот стелит одну из своих рубах, и кот, пусть и с недовольством от куда более заметной качки, но перемещается туда и снова засыпает. Бакуго время от времени поглядывает, насколько широко открыта горловина мешка и не укачало ли кота, но тот, свернувшись клубком, больше не жалуется. — Еще немного. Солнце сядет за верхушки, и я выну тебя оттуда. Удлиняющиеся и сгущающиеся через пару часов тени деревьев становятся облегчением не столько для тела, сколько для теряющего терпение духа Бакуго. — Подъем, мохнатый! Будем устраиваться на ночлег, — громко объявляет он, наклоняясь к мешку и заглядывая внутрь. Глаза цепляются за острые маленькие клыки и бледно розовое нёбо зевающего половинчатого. — Вставай, лежебока. Чем ты будешь заниматься ночью? Он оставляет кота выбираться самому, пока спешивается и привязывает лошадь к дереву. — Дежурить, — хрипло отвечают ему. Бакуго, не ожидавший реального ответа, невольно вздрагивает. — Спать нам одновременно — плохая идея. — Ты сам вызвался, — не отказывается от предложения он, намеренно не отрывая глаз от завязок и холеных потных боков лошади. Бакуго сжимает ее кожу в середине шеи, высоко, а затем низко на плече, проверяя, как быстро выравниваются складки и насколько животное обезвожено. — Я напою ее, если дашь мне емкость. — Тут нет ручья, — отрезает Бакуго, поглаживая лошадь. — Мы используем запас из фляги, а она потерпит до завтра. — Зачем терпеть? Магия при мне. Вода — не проблема, — шуршит одеждой Шото. — Разве ты владеешь не огненными техниками? Или это была способность твоей сестры? — У меня несколько видов магии. Рука Бакуго замирает на боку лошади. — Ты… — Я не работал на Все За Одного, — опережает его Шото. — И отец клялся, тот никогда не брал меня на руки. Так что это врожденное. Бакуго кивает и указывает на один из мешков: — Поищи емкость там. — Но не отходит и наблюдает за действиями фамильяра. Порывшись там несколько секунд и выудив старую походную миску, Шото ставит ее на ладонь, вторую заносит сверху, и до Бакуго долетает звонкий стук, словно мелких камней, о ее дно. — Что это стучит? — Лед. — Фамильяр отводит ладонь и открывает его взгляду быстро тающую ледяную крошку. — Если я поделюсь с тобой магией, крошка дольше будет оставаться льдом? — предполагает Бакуго. Шото удивленно моргает. — Я нагреваю дно. Не думаю, что ты сделаешь лед плотнее, скорее я смогу создавать его больше и выше, возможно, быстрее. Мы позже проверим. Заинтригованный, Бакуго мысленно представляет их первую тренировку, но предвкушение огорчается сомнением в совместимости их техник. Фамильяр разочаруется, когда узнает, что ото льда и холода его маг слабеет. Это… может стать проблемой. Или настоящим вызовом и проверкой способностей, убеждает себя Бакуго. Он ведь должен стать сильнее при объединении магических сил. Он думает об этом, пока отстегивает скрученный рулоном спальный мешок и осматривает участок перед тем, как начать готовить лагерь, а фамильяр поит лошадь и создает воду для чая и будущей чечевичной похлебки. — Ты такое ешь? — мимоходом спрашивает Бакуго, мысленно прикидывая необходимое для двоих количество чечевицы, сухого лука и сухого картофеля. — Да. — В обоих формах? — В целом да. Но вкус ощущается по-разному, поэтому острые или невкусные блюда я предпочитаю есть в человеческой форме. Насыщение приходит быстрее в звериной форме. Если надо сэкономить, я трансформируюсь, — предлагает половинчатый. — Не надо. Завтра на ночлег остановимся в поселке и пополним запас. А послезавтра будем дома, поэтому подумай, что тебе нужно, докупим на рынке. — Хорошо… — Вода в миске, которую Шото держит в руках, начинает закипать. — Могу закинуть ингредиенты прямо в миску, но вряд ли получится вкусно, — признается он. — Сначала соберем ветки, пока не стемнело, — говорит Бакуго у старых углей, оставленных другими путниками, и поднимается с корточек на ноги. — Разведешь костер, и я сам приготовлю. Идем. Фамильяр не перечит и следует за ним в заросли. — Тут часто останавливаются, место хорошее. Поэтому за палками пройдем дальше, вблизи голяк. — Он ведет Шото глубже в лес. — Тогда у нас могут появиться соседи? — Надеюсь, не появятся, — фырчит он. — Ненавижу приставал, которым обязательно нужно, чтобы ты спел с ними песню у костра и вывалил всю подноготную: кто ты, откуда родом, куда держишь путь и не одолжишь ли специй для их бурды. — Хотел сказать, ты само радушие, но язык не поворачивается. Аж больно, — жалуется фамильяр на ограничения. — Какой есть. Что поделать, Ушастая, уломав его на песню однажды, теперь не дает покоя на каждый мало мальский праздник, по поводу, а то и без повода. Как и болтливая Тупая Рожа, выяснив, откуда он, увязался следом «погостить», «поглазеть на настоящих кочевников», да так и остался колесить с ними по стране. Даже намек на радушие Бакуго заканчивается катастрофами. Пока они собирают сухие палки, он решает сменить тему и озвучить весь день не дававшие ему покоя мысли: — Твоя сестра сказала, мол, твой отъезд ожидаем после всех турниров. Ты ходил на них? — Да. Мне не нужно отправляться вдаль ради них, поэтому почему бы и нет. — Значит, ты видел меня. И не раз? — уточняет Бакуго. — Да. Бакуго выпрямляется, сжимая горсть веток и чувствуя поднимающуюся волну злости от столь легко произнесенного беспечного согласия. Словно Шото не понимает, насколько мучительным был каждый год промедления, наполненный сомнениями и гаданиями, почему никто не хочет с ним связываться и что такого фамильяры видят в Бакуго, что это их отворачивает от него. — Почему тогда не подошел раньше? Сегодня утром моя магия отличалась от вчерашней? Или той, что была четыре месяца назад? — Голос выходит грубее и резче, чем он хотел, но Бакуго плевать. Ему нужен ответ. — Я не буду называть тебя господином, — невпопад вставляет Шото. — Да я и не просил тебя! — Хорошо, тогда Бакуго. Ты сложный, — напрямую говорит фамильяр, тоже прекращая собирать ветки. — Во всех смыслах. И требуешь от фамильяра определенных навыков и уровня. Это вызов для тех, у кого ты будешь первым, но ты также слишком молод и непослушен для вдовцов, у которых стал бы вторым. Их и так сжирает неуверенность после потери предыдущего, а ты не подчинялся даже судьям турнира. — Так дело в моем характере? — А хочешь сказать — это не важно, если нам вместе жить, есть, спать и драться? Это та самая уловка и пробел в клятве «не навредить умышленно», — цитирует Шото. Его голос ровный и кажется спокойным, но оттого слова не становятся более приятны уху. — Я не ощущаю в тебе злобы, но с виду ты вполне упрямый и самоуверенный. И приближающаяся тогда война явно не давала дополнительного времени присмотреться и неспешно притереться друг к другу. Так в бой не идут, а сидеть сложа руки или намеренно разделяться до лучших времен после клятвы — чем это предпочтительнее? — Жалкие оправдания, говоришь так, словно я монстр какой! — шипит Бакуго. — Нет. Это лишь факт: я не был готов с тобой связываться. И до войны я не знал, хочу ли в нее вступать и помогать героям или хочу остаться с семьей и сосредоточиться исключительно на ее защите. Если я сам себе не мог ответить, чего я должен был требовать от тебя? Взять меня за руку и самому повести? Лицо фамильяра морщится от омерзения, и гнев Бакуго немного спадает. Эти сомнения и нежелание, чтобы все решали за него, он понимает и знает по себе. — Война закончилась. Ты мог подойти вчера, — глухо и с горечью говорит он. — Я хотел, — тише отвечает Шото, и у Бакуго невольно сжимается сердце надеждой. Правда хотел? — Но я так долго тянул, что снова подумал: может, в следующий раз? Помогу Фуюми с магазином, мы только открыли его. А ты придешь на следующий турнир. Всегда ведь приходишь. Бакуго сжимает зубы. «А если бы не пришел?» — предательски спрашивает голос в голове. Он не планировал сдаваться, конечно, нет. Но все же… — А утром, — продолжает фамильяр, — ты стоял возле меня — впервые так близко, и я подумал, как же чешутся руки схватить эти потоки, я заслуживаю их больше, чем безразличные земля и ветер. Я точно знаю, куда их пустить. Бакуго ловит каждое его слово, пытаясь понять, что именно он в нем увидел и что переубедило фамильяра. — И куда? — подходит к нему ближе Бакуго. Он вглядывается в лицо половинчатого, забыв о спешке со сбором и не замечая наступления темноты. — Твои взрывы легко синхронизируются с моим огнем и подпитают его. — Шото зажигает слабый огонек на своей щеке. Он мелькает, освещая его лицо, — и тут же гаснет. Ни одной лишней искры не сорвалось вниз на ветки, и Бакуго задумывается, чистый ли это контроль стихии без дополнительных средств, как у него самого с помощью пота, или нет. В сгущающихся сумерках не видно испарения газа с его кожи. Если тот есть, то запах не уловить. — …Как и я, в свою очередь, хорошо смогу тебя разогреть и увеличить их мощность. С твоим потом на руках так же: мне нужна жидкость для льда — любая, пот подойдет. И затем, когда твои ладони перегреются из-за частых взрывов, я их охлажу. — Звучит круто. — И достаточно складно и логично, чтобы сомнения Бакуго по поводу льда отступили. Похоже, половинчатый знает, что с этим делать. Хотя бы в теории. — Думаю, не только звучит, — соглашается половинчатый. — Впрочем, это не единственная причина, почему я пошел с тобой. — Да? А что еще? — Мне понравилось, что ты думал обо мне. Ждал меня. Готовился. Гадал, как мне будет удобно, — перечисляет Шото, с каждым словом загоняя Бакуго в угол неловкости и раскаяния за то, что начал разговаривать с продавцом. — Ты жаждал меня так сильно, что плевал на мои размеры, теплокровность или породу. Ты чувствовал мою близость и даже перестал принимать четкие решения без оглядки на меня. Издали ты не казался тем, кого волнует чужое — в том числе мое — мнение. Я думал, ты… авторитарнее. Ошибся. Лицо Бакуго горит, и не различить, использует ли Шото на нем свою огненную магию. Возможно, какую-то другую, но не менее опасную. Самое убийственное в его мини-речи — абсолютная уверенность Шото в правдивости каждого слова, и до Бакуго начинает доходить, что ему на долю выпал говнюк, у которого чувства стыда или такта отбиты напрочь. Он подозревал это, но истинные масштабы лишь начинают приоткрываться. Тем не менее и сам Бакуго не пальцем сделан. — Оу, и ты так обрадовался, что тут же бросил все и, раздевшись догола, побежал в мои объятия? — усмехается Бакуго. — Ты говоришь, я вызов для фамильяра. У меня сложилось впечатление, ты был решительно настроен его принять. — Не догола, до набедренной повязки, — поправляет Шото, но Бакуго все равно засчитывает это за свою победу. — Считай, вызов принят. — Значит, ты останешься со мной? На все время? — Бакуго закусывает губу. Утром он собирался задать недвусмысленный вопрос, чтобы окончательно убедиться в намерениях фамильяра, а этот вполне сойдет за «останешься ли ты со мной до последнего вдоха этой ночью, пока не задушишь моим собственным плащом». Но язык не особо слушался и сначала спросил, а мозг додумал детали следом. — Да, если произнесешь магическую клятву заботиться обо мне, — без увиливаний говорит Шото. — Если ты с такой же самоотдачей и страстью будешь сражаться за меня, как я видел на состязаниях, то я, так уж и быть, смирюсь с некоторыми твоими недостатками. — Ах ты задница! — выкрикивает Бакуго, пугая зверей в лесу. — Смиришься? Да я самый лучший маг и партнер, ты будешь кипятком ссать от счастья, что стал моей парой! — Я могу ссать кипятком, но не уверен в таких причинно-следственных связях. Вряд ли меня вынудит это сделать счастье. — Шото задумчиво поднимает глаза к небу. — Хм, как-то я простыл, и, кажется, было достаточно горячо… — Бакуго не знает, какое у него выражение лица, но Шото замолкает, глядя на него. — Ладно, Фуюми говорила подобное рассказывать исключительно лекарям. Бакуго сильно зажмуривает глаза, а затем расслабляет. Медленно вдыхает и выдыхает. — Лекарю и мне. Мне можешь говорить все, — делает акцент он. — Чем ты болеешь и отчего в том числе. Просто… наверное, не прямо сейчас. Давай… закончим с ветками. Бакуго наклоняется за новой. — Хорошо. Но я все. Нам должно этого хватить, — указывает подбородком Шото на свою охапку. — Этого хватит лишь на пару часов, — качает головой Бакуго, — к утру околеем. Оставь их в лагере и возвращайся, сделаем несколько ходок. — Я согрею тебя. И я дежурю. Костер не нужен, раз твой фамильяр и так прекрасно видит в темноте. То, как твердо Шото произносит «твой фамильяр», убеждает Бакуго куда сильнее любых логических доводов, и он возвращается с ним в лагерь с бьющим через край самодовольством и взволнованно трепещущим сердцем. Вероятно, когда-нибудь он привыкнет и это начнет казаться само собой разумеющимся. «Мой фамильяр». Мой. Не абстрактный некто в будущем неизвестной дальности. Этот. Тут. Возможно, скоро. Когда? — Когда ты хочешь провести ритуал? По прибытии домой? — Он произносит это так, словно его не особо волнуют сроки. Но одновременно с тем не покидает чувство, что Шото может пожелать испытать его еще каким-то способом. Хочет ли он расспросить знакомых Бакуго о том, какой он человек? Сначала посмотреть, как он живет? Вдруг ему не понравится в горах? — А когда ты мне предложишь? — Шото начинает складывать ветки на старых углях. — Если боишься приводить в селение чужака без каких-либо гарантий, то я не против обменяться клятвами раньше. — Я не боюсь, там сумеют за себя постоять. — Бакуго достает горсть специй и овощи для похлебки. — У некоторых уже есть фамильяры. Вот почему мы не ищем защиты героев. — У вас есть свои, я понял, — улыбается Шото. — Расскажи мне о них. Бакуго тянется за миской с водой и придвигает ее к себе. — Ну, есть Деку — он единственный герой с разрешением, которое получил от прошлого короля. Я имею в виду Всемогущего, — чуть погодя добавляет он. — Ты не признаешь правление Старателя? — Признаю, — хмуро отвечает Бакуго. — Но не так много времени было на то, чтобы к нему привыкнуть. Год взамен целой эпохи Всемогущего… — Да, у меня тоже поначалу было такое чувство, но в городе смена власти ощущается быстрее и сильнее. — Тебе лучше знать. В любом случае после смерти Старателя мои люди не уверены, что стоит идти и просить разрешений у временного совета. Нужны ли герои вообще и кому они будут подчиняться теперь, когда выкошена вся главенствующая десятка? Мы не верим, что герои, которые не входили в топ, заслуживают сесть на трон. Пламя с пальца Шото тонким потоком накрывает ветки, и фамильяр удерживает его, пока дерево с тихим треском полностью не поддается огню. Свет открывает взгляду Бакуго испачканные тонкими темными полосами белые рукава синей рубахи фамильяра. Неподходящая вещь для леса. Он попросит родителей сшить ему более практичную для путешествий. Или купит на рынке завтра. — О каком количестве людей идет речь? — интересуется половинчатый, отрывая взгляд от огня. Тот играет искрами в его разноцветных глазах, притягивая смотреть в них и любоваться переливом оттенков и танцем стихии. Зачаровывает. — Сколько вас? Моргнув, Бакуго сосредотачивается и прикидывает: — Около трех тысяч. — Хм… — Немного, но с ними нужно считаться, — по-своему понимает его хмык Бакуго. Для городского жителя это мало. Но подобные настроения не только у них, но и в других городах бывшего единого королевства. — Ты хотел бы примкнуть к героям? Это одна из самых важных вещей, которые он хотел бы выяснить сразу, но Шото не дает четкого ответа: — Как сказать. Я хотел защищать людей, но не хотел становиться в очередь на престол из-за своих достижений. Поэтому… — Старался лишь наполовину, — обвиняет Бакуго. — …Не очень спешил связываться с амбициозным магом, которого везде сопровождает единственный ученик Всемогущего. — Так и знал! — взрывается Бакуго, вскакивая на ноги. — Деку несчастливый талисман! Это все он! Шото тихо смеется. Все еще кипя, Бакуго бубнит, что всем существом чувствовал: тот со своей заботой и переживаниями только хуже делает. Выпустив пар пинком по старому рыхлому пню, Бакуго снова садится на него. — Ты знаешь задрота? — Нет, просто не раз видел его в городе с Всемогущим. — Вот же ж… — Он ставит воду для похлебки на огонь. Шото дает ему время свыкнуться с новой информации и затем спрашивает: — А другие жители? — Тц… Увидишь их и познакомишься. Они очень разные. Я начал с Деку лишь потому, что он в отъезде и вернется нескоро. Какое-то время они сидят в тишине: Бакуго ждет, пока снова закипит вода, чтобы забросить ингредиенты, а Шото думает о чем-то своем. — Мы останемся на зиму в горах. Тебе нужно… куда-то или… что-то? — так и не подбирает слов Бакуго. — Ты сказал, у тебя есть семья — это только твоя сестра или есть супруг или супруга? Нам надо их навещать? Сколько тебе вообще лет? — Девятнадцать. Кроме сестры, есть брат, тоже старший. Больше никого. Бакуго с облегчением выдыхает. Конечно, не потому, что у него сирота. А потому, что так самому Шото будет легче на новом месте. Хотя он не знает, насколько половинчатый привязан к брату и сестре. — А у тебя, Бакуго? — Родители. Они оба маги, но слабые и давно ее не практикуют. Слава богам, они живут отдельно, мама та еще заноза в заднице. — Они тренировали тебя? — Нет, — фыркает Бакуго. — Они окрашивают ткани и шьют одежду, в том числе костюмы для героев. Поэтому мы платили им за мои уроки или устраивали обмен. Тебя ведь тоже кто-то тренировал? — Мой отец был магом. Он не мог обучить фамильяра самостоятельно, но нашел для меня учителей в столице. — Твои брат и сестра тоже маги или фамильяры? — Нет, обычные люди. — А мама? Она была фамильяром твоего отца? — Нет. Дальше разговор не идет, но Бакуго и не давит. Его волнует половинчатый, а не его родственники, поэтому он сосредотачивается на готовке и помешивает ложкой ароматно пахнущую пряную похлебку, ставя условие, что потом моет и скребет стенки грязной посуды Шото. Тот говорит, это справедливо, и в целом, несмотря на обрыв предыдущей темы, ужин проходит спокойно и ненапряжно с короткой, но искренней похвалой его еды. Бакуго становится не по себе, лишь когда он залезает в спальный мешок, а Шото остается у почти догоревшего костра. Холод постепенно подкрадывается со спины, и он спрашивает: — Как ты будешь согревать это место? Взял дополнительные кристаллы? — Я не буду согревать место, — поворачивает голову Шото, — только тебя и себя. Фамильяр кладет первую попавшуюся сумку у головы Бакуго и вытягивается рядом с ним на голой земле. — С ума сошел?! Шото удивленно моргает, устраивая голову на сумку: — А? — Пусть тебе не холодно, но одежду зачем пачкаешь, ты на смену же ничего не брал? Мы сможем постирать ее лишь завтра вечером в поселке, — громко шепчет Бакуго в полутьме, — и то, вдруг она не высохнет за ночь? — Не придумывай проблем. Тогда я останусь в теле кота. — Не логичнее превратиться в кота сейчас и одежду оставить чистой? — Нет. На этом объяснения Шото заканчиваются, но Бакуго не собирается оставлять его в покое. — Подстели мой плащ. — Я уже лег. И ты завтра будешь жаловаться, что я запачкал не только свою одежду, но и твою, — предсказывает Шото. — Подожди. Спальный мешок плотный. Скоро почувствуешь. А потом Бакуго чувствует через толстую, набитую шерстью ткань — тепло. Столь сильное, что удивляется, как оно достигает его сквозь все слои, а одежда на теле Шото при этом не воспламеняется. Фамильяр наваливается на него всем телом и обхватывает руками. Его разноцветные глаза — ярко голубой и серый — по-звериному светятся в темноте, осматривая ближние кусты и что-то вдали за стволами деревьев. — Хочешь ко мне в мешок? — спустя минуту сомнений спрашивает Бакуго. — Не сегодня. — Я так из-за тебя не усну. — Совесть грызет из-за односпального мешка? — Нет… Пообещай не навредить мне до принесения клятвы, — тихо требует Бакуго, привлекая внимание удивительных глаз. — Я не наврежу тебе до принесения клятвы, — послушно повторяет фамильяр, — если ты не нападешь на меня первым. Верно, думает Бакуго, закрывая глаза. Половинчатый тоже его опасается. Шото не просит дать обещание в ответ. Обычное слово мага вне ритуалов ничего не стоит, но фамильяр все равно обнимает его и греет до первых лучей восходящего солнца.