Записки на полях

— Ты меня всё ещё любишь? — Сичэнь кусает губы и медленно, едва заметно топчется на месте, пинает мелкие камушки на дальнем тренировочном поле. Минцзюэ, стоящий у него за спиной, хмурится. Лань Хуань не видит этого, но догадывается, что так и есть. Друг всегда хмурился, когда чего-то не понимал. Он вообще часто хмурился, но всегда по-особенному, как-то отличительно и понятно. По ситуации.       Когда Сичэнь поворачивается, он видит его хмурым ровно в той же степени, что и месяцы назад, когда наследник Цинхэ Не увёл его в горы и спокойно, в меру нежно, в меру требовательно сказал, что влюблён — и его глаза сияли от искреннего чувства. Тогда Лань Хуань растерялся, и эту же потерянность ощутил сейчас. Они словно бы повторяли то, через что уже проходили.       «Я не знаю, что отвечать, Минцзюэ-сюн», — говорит тогда Сичэнь, опуская взгляд, краснея, бледнея, и пятясь назад. Ему хочется убежать и спрятаться: такие слова он слышал разве что от матери и младшего брата. Редко и трепетно. Он просто не знал, что это такое — любовь не братская, не материнская, и не был уверен, что имеет право знать. Дядя всегда говорил, что чувства будущему главе ордена лишь помешают, и он не задумывался о них.       Друг хмурится. Берёт его за руки, словно хочет удержать, но делает это нежно, осторожно, и вырывать ладони из огрубевших от сабли пальцев не хочется. «Я тебя не тороплю и не требую ответа, — это слова, Лань Хуань помнит, дались ему с трудом. — Ты в любом случае будешь дорог мне».       Сичэнь это принял, не стал убегать, и враз развеялись его страхи. Он просто остался стоять, позволяя держать себя за руки.       В тот вечер они вместе смотрят на звёзды, и наследник Лань чувствует в себе что-то тёпло-удивлённое, когда Минцзюэ почти ласково, пусть и с ворчанием, накрывает его своим плащом на обратном пути, когда воздух холодеет. Он сам тянется к чужой горячей ладони, не замечая того.       Сичэнь не сразу заметил, но с самого начала чувствовал: о нём заботятся. Не только родные, но и Минцзюэ. С момента, как в душе поселилось осознание чужой по-своему кроткой, приятной симпатии, он честно старался понять, что это такое. И не был уверен, что достоин быть любимым: за что? за то, что он хороший воин? хороший друг? сын? наследник?       Лань Хуань не понимал.       «Ты не должен заслуживать любовь, как всё время заслуживал признание и одобрение старших, — говорит ему мама, мягко, осторожно перебирая смоляные прядки. Она была бледной, как сама смерть. Дядя говорил, что она болеет, и поэтому виделись дети с матерью ещё реже. Сичэнь почти плачет, но сдерживается. — Тебя любят просто за то, что ты есть. За то, что ты — это ты, мой чудесный светлый мальчик».       А-Чжань спит у мамы под боком, свернувшись клубочком. Ему уже десять, и он всё ещё ребёнок, даже если кажется взрослым. Сичэнь понимает, что любит маму и брата. Просто потому что они есть.       Через полгода мама умирает, и в сердце появляется пустое, болезненно зудящее чувство.       Сичэнь с удивлением понимает, что пустоту не полностью, но хотя бы немного, заполняет чувство грустного счастья, когда на церемонии похорон он видит Минцзюэ и его родителей.       Они уходят в горы, и Сичэнь позволяет обнять себя, плачет в чужое плечо, — он должен быть сильным, для брата и дяди, но сейчас, перед Минцзюэ, он хочет быть слабым.       Со временем боль уходит. Он привыкает, что мама ушла, что её больше нет.       Но у него всё ещё был брат и лучший друг.       Встреч с ним он ждёт так же трепетно, как они с А-Чжанем ждали трепетных материнских объятий.       Он понимает, что и Минцзюэ он любит. — К чему ты спросил? — Наследник Не, слишком похожий в своей уверенности и твёрдости на отца, складывает руки на груди. — Мне кажется, я знаю, что должен ответить, — неловко сознаётся Сичэнь, тянется к Минцзюэ, берёт его за руки. Гладит. — Мне… было тяжело. — Я знаю, — отвечает тот. Смотрит прямо и искренне. — Не оправдывайся передо мной. Никогда.       Сичэнь смотрит в его красивые глаза, и видит в них беспокойство. И первым подаётся вперёд, целуя обветренные, сухие, потрескавшиеся губы. Минцзюэ застывает на месте на долгие секунды, прежде чем сомкнуть руки вокруг его талии и ответить. — Я плох в этом, — тихо, рвано, в самые губы шепчет ему Лань Хуань. Руки поднимает к лицу, гладит по щекам и чувствует, что снова хочет плакать. Ему тяжело и легко, счастливо и грустно, и всё вместе. — Я не уверен, что достоин любви, не уверен, что до конца понимаю, что делать… Но хочу любить. И быть любимым. Можно?..       Минцзюэ целует его щёки, нежно, осторожно, стирая губами короткие дорожки от слёз, гладит его по спине и шепчет: — Нужно.       Потому что Сичэнь заслужил это право больше, чем кто-либо.