With(out) bloodshed

      — Аманда, куда ты вечно бежишь? — стоит подбоченясь, разглядывая луг, оставленный сзади. На тропе мои увязшие в грязи следы, ботинки кажутся грубыми и маслянистыми от серости налипшей мокрой пыли.       — За ветром, Руби, — выдыхаю, когда проношусь мимо неё, не смея мешать. — Быстрей.       Обе знаем, куда идти. У двоих в корзинках по серпу и накрытый тканью перекус. Ячменя осталось мало.       Рассветные лучи ласкают бескрайние поля. Пробираться сюда по сумеркам — ненавистное занятие. Делать всё нужно скрытно, незаметно, тайно, чтобы никто из дворцовой охраны не увидел исчезновения, а потому…       — Утро доброе, Аманда, — кивает он в знак приветствия.       — И тебе солнца светлого, — мну корзинку, неотрывно следя за движениями пальцев.       — И что это Оливер с тебя глаз не сводит? — шутливо шепчет Руби, заставляя щёки вспыхнуть. Одёргиваю её руку, неслучайно лёгшую на плечо, и чуть ускоряю шаг. Ещё чего… — Влюбился, чудной?       Стоп. Что она задумала? Нет, знать того не хочу. Или?..       Продолжаю идти дальше, но бархатистый густой голос всё равно настигает.       — Твоё ль дело, рыжая морда? — Руби краснеет, когда злиться, отчего её лицо становится одного оттенка с кудрявой копной. — А ежели и да, то твой длинный нос узнал бы об этом последним.       Бородавка, недавно выскочившая на самом кончике, распухла от слёз, катящихся по щекам. Тонкие губы дрожат, а фальшивая смелость улетучилась.       Опускает голову, признавая словесное поражение, и плетётся дальше.       — Ну что ты расстроилась? — пытаюсь положить ладонь на ей плечо, но Руби изворачивается.       — Нет, — мнёт платье, до скрежета сжимая зубы.       — Вот и славно, — хлопаю в ладоши и влеку за собой. День предстоит долгий.       Солнце сияет зенитом, на одежде вырисовываются грубые пятна пота. Сухой ветер одувает лицо, заставляя точки веснушек проявиться. Измученные, мы смотрим на уже убранное поле из тени дерева. Мы с Руби любим быть именно тут, под дубом: и не так жарко, и есть нижние ветки, на которые можно присесть.       — Оливер, садись к нам, — приветливо машет Руби.       Тот лишь ухмыляется, но оставляет работу и подходит ближе.       — Что у тебя? — знаю ответ наперёд, но всё же.       — Что и всегда: хлеб да каша, — Оливер, ополоснув руки, расправляет салфетку.       — Тогда позволь тебя угостить, — Руби достаёт из своей корзинки кусочек яблочного пирога. Пряный запах корицы и ванили, пышное тесто и румяная корочка. Слюнки так и капают с уголков рта.       Грубая от работы рука застывает прямо над протянутым кусочком.       — А с чего бы это? — приподнимает бровь.       — Мне надоели наши вечные перепалки, вот и решила сегодня примириться угощением, — скромная улыбка и опущенные глаза.       — С этих пор, — Оливер откусывает кусок и продолжает с набитым ртом, — Руби, ты — мой лучший друг.       — Приятно слышать.       — Вы не знаете, по какому поводу сегодня праздник в городе? — влезаю в диалог. — Все весь день что-то обсуждают.       — А, да, — Оливер проглатывает кусок и сразу же тянется за новым. — Сегодня бал при дворе. Простому люду туда, конечно, проходу нет, но гуляния на площади должны быть знатными.       — Я думаю пойти, — ухмыляется Руби. — Как раз новый передник закончила.       — Я тоже, — крошки сыпятся на одежду. — А ты?       — Нет.       — Почему? — спрашивают они одновременно.       — Не хочу. Разве нужны ещё причины?       — Нет, но такие торжества бывают так редко, — задумывается Оливер. — Может, передумаешь?       — Может, но это произойдёт только если мы прямо сейчас пойдём домой.       Они выглядят, будто я озвучила их запретные мысли. Бегло осмотревшись, Оливер и Руби понимают, что наше внезапное исчезновение никто и не заметит.       — Твоя взяла, — подмигивает парень. Кусочки яблок остались в плешивых усиках. — Пошли.       Через поле прямо к селению. Руби то и дело поглядывает на Оливера. Тот улыбается, но едва заметные изменения выхватить всё же можно: крепкая спина сгорбливается, тонкий нос будто ломается, сам он будто тянется к земле.       Пару шагов, и он замечает изменения. Оливер тянется потрогать лицо, но Руби толкает его в ещё не убранное поле. Пшеница укрывает их с головой. Я кидаюсь за ними.       Руби, склонившись над изуродованным неподвижным телом, шепчет странные слова, больше похожие на молитвы, но только то тёмное, страшное, липкое.       — Что ты?..       Она поворачивает голову на меня. В её глазах бушует огонь. Красный, испепеляющий, он не знает пощады. Падаю на колени, обхватывая её руки, направленные прямо на грудь Оливера.       — Зачем? Он друг. Не враг. Незачем его так уродовать.       — Но он… — злость вскипает в её крови, но я сильнее сжимаю кисти.       — Знаю. Чувства не всегда взаимны, и ты это понимаешь, так к чему ж этот спектакль? — Дыхание приходит в норму, но ладони до сих пор горят огнём. — Оставим его тут. Пойдём.       Руби послушно встаёт и плетётся. Её легко подчинить, даже слишком для такой взрослой ведьмы.       — Как ты это делаешь? — спрашивает тихо, пиная камушек.       — Немного практики, и ты тоже этому научишься.       — Но ведь открыто магией владеет только король с королевой.       — И их наследники.       — И их наследники?..       — Да.       — Но ты же…       — Изменять облик ты тоже научишься.       — Как?       — Со временем к тебе придёт это знание, Руби. Только сохраним это всё в секрете, идёт? — разрезаю кожу ладони, чтобы скрепить клятву.       — Да, — уверенно и крепко пожимает руку, будто не впервые заключает подобные сделки. Будто и раньше знала, на что способна. Будто её тьме и не нужны барьеры.       Расстаёмся там, где и встретились: у последнего дома селенья.       — До завтра, Руби.       — До завтра, принцесса Андервильская, графиня Монленда. Да пребудет с вами наше Солнце, Луна и Кометы.       — Да пребудет с тобой Любовь, Терпение и Вера.