With(out) bloodshed

      — Никто не тронет тебя безнаказанно! Клянусь!       Вспышка молнии пульсом бьёт небосвод.       — Верь мне, верь! Мы выживем. Справимся. Выстоим.       Она хрипит у меня на руках. Тёмно-зелёная мантия, в которую она замотана, измарана непонятной смесью цвета яшмы. Пахнет железом, дождём и страхом. Прижимаю ближе и уклоняюсь от атаки. Над позвонками шипит металл. Её звезда ордена врезается в мою.       Быстрее капель несусь к лагерю. Ноги утопают в грязи, шпаги недругов то и дело касаются тела, но бегу. Излечу. Спасу.       Комок мантии опускается на пол главной палатки. Сёстры милосердия сказали, что так будет лучше. Не позволяют войти дальше и выставляют меня прочь. С неба льёт стеной. На душе одно — месть.       Обе руки кладу на рукоять меча и несусь на поле. Взмах, и чужая голова с противным хлюпом падает в лужу. Рык вырывается из груди, когда пронзаю второго насквозь. Летят запястья, локти, плечи. Шмякаются грудой обезображенные тела.       Кричу так, что даже гром затихает. Дышу пламенем ярости. Бегу.       Враг сам бросается на меч. Перерубаю его по диагонали. Руки окроплены рубинами крови, лицо перепачкано, волосы лезут в глаза. Всё равно. Я найду их даже по запаху.       Раз она лежит там, на холодном полу, среди сестёр милосердия, то и их примет почва. Эта земля станет им братской могилой.       Новая вспышка на небе, новый враг бежит на меня. Разрезаю его пополам. Неровные части плюхаются в грязь. Подношу тыльную сторону ладони к лицу и улыбаюсь. Кончиком языка касаюсь багровой жижи и закатываю глаза от удовольствия.       Сладкая кровь стекает по пищеводу, и в теле что-то меняется. Сил становится в тридцать раз больше. Широкая тёмно-зелёная перевязь, продетая через левое плечо до правого бедра, рвётся. Звезда откалывается: серебряный крест Святого Андрея с пучками лучей между руками падает в лужу. В центре — зелёный круг с девизом: «Nemo me impune lacessit», а внутри круга тоскует чертополох.       Чужая кровь струится по венам, а сам возвышаюсь над кучей трупов. В крови руки, глаза, губы. Сам я — кровь.       Величие дышит сквозь лёгкие, властью полны мысли. Орден Чертополоха разбит, наши соперники тоже. Один стою ровно в центре бескрайнего поля.       Только я, ветер и гроза. Кровь, сила и власть. Целый мир.       Крик проносится по пустоши. Вою не от боли, отчаяния, нет. Рёв вседозволенности, вызова, господства.       Кусаю тела, фонтанирующие кровью. Пью глаза, прокусывая яблоки. Лижу смертельные разрезы, что нанёс сам.       — Мартин? — её голос отвлекает от пиршества. Не может быть. Причудилось. — Это т-ты?       Вскидываю голову, обнажая клыки, и она шарахается. Грудь вздымается часто-часто, и я слышу запертое под рёбрами сердце. Тук-тук-тук.       — Да, — голос стал басистее и глуше.       — Что? Как?       Качаю космами, запачканными в алости, и сжимаю кулаки.       Я должен сопротивляться. Должен бороться. Выжить. Ради неё, ордена, всех нас.       Её дрожащие тёплые руки обнимают со спины. Льнёт, хоть и боится, переживает, хоть и знает, что ждёт таких, как я. Смерть. Долгая и мучительная.       Сидим, прижавшись друг к другу, минуту, час, день. Дыхание давно уже стало общим, клыки ушли внутрь челюсти. Глубокий вдох и плавный выдох. Вдох и выдох.       Поднимаю её и поворачиваюсь. Красивое лицо измазано бурым, вечно смеющиеся глаза пусты. Неловким движением обхватываю её плечи и прижимаю ближе.       Тёплое дыхание теряется в ключице, волосы щекочут нос. Качаюсь из стороны в сторону в попытке найти покой, а она гладит по предплечью. Тонкие пальчики скользят вверх и опускаются. Снова. Снова. Снова.       Отнимаю её от себя и смотрю в эти голубые бездны.       — Никто тебя не тронет, — шепчу в приоткрытые губы и подаюсь вперёд.       Понимаю, что она завела руку мне за спину. Знаю, что приготовила серебряный клинок. Чувствую, как больно он вонзается меж позвонков.       Её губы на вкус как кровь. В спине разгорается адское пекло, но молчу. Это всё для неё. Это всё для рыцарей. Нас.       Слеза катится у неё по щеке, когда она проворачивает рукоятку. Боль становится невыносимой, и я теряюсь.       — Никто не тронет тебя безнаказанно, — покрывает белёсое лицо поцелуями и закрывает ничего не видящие глаза.