Достойный революционер

Сабо кривится, глядя на развалившуюся на заляпанном полу девчонку. — Такой хороший фрукт, а достался хер пойми кому, — небрежным движением руки он размазывает чужую кровь по своей щеке и мерзко ухмыляется, — ну ничего, и из тебя сделаем бойца. Аляска — девчонка наивная, верящая в великую идею. Из таких людей лепить легче всего, они, словно мягкая глина, извиваются под умелыми пальцами Сабо. Создать достойного революционера непросто — иначе он не тратил бы свое заслуженное время для передышки между миссиями в этом затхлом, не пропускающем свет помещении. Добиться нужной физической подготовки это ещё половина дела, соткать из человека куклу, ведомую лишь идеей, гораздо сложнее. Нет ничего важнее революции. Все они лишь пешки, которые обязаны отдать свои ничтожные жизни во имя идеи. Сабо уже давно отрекся от мыслей о победе без жертв — нереалистичные картинки раскаявшихся Тенрьюбито больше не снятся в непродолжительных снах. Их заменили кошмары (кошмары ли?), где эти напыщенные ублюдки в попытках спасти свою бесполезную жизнь кланяются в ноги, целуют погрязжие в грязи и крови сапоги — молят о пощаде. А он, весь такой победитель, уничтоживший уродский мирской порядок, освободитель и разрушитель оков, смотрит на них с омерзением и стреляет в их пустые головы. Без сочувствия. Без сожаления. Аляска кряхтит и харкает кровью. Связанные жёсткими кожаными ремнями руки подергиваются в такт рыданиям. — Пожалуйста, хватит, — голос она сорвала час, а может два, назад, сейчас изо рта раздаются лишь тихие мольбы. Он нежно вытирает замершие слезы и тихо шепчет, будто забыл, что подслушивать никто не станет. — Ты слабая, — Сабо опускается на корточки, запускает руки в светлые волосы и оттягивает несопротивляющуюся голову назад. Заглядывает в светлые безжизненные глаза, — тебе нельзя быть слабой. Я не хочу видеть тебя такой. Хрупкое костлявое тело вздрагивает, на светлой ночнушке расцветает очередной кровавый цветок. — Не хнычь, — в его голосе сквозит напускное сочувствие, он отодвигает ткань и смотрит на треснувшую кожу, — кто знает, как тебя будут пытать, если попадешься. Райфу-райфу-но-ми — дьявольский фрукт, позволяющий его владельцу регенерировать. Аляска сожрала его в детстве, а после попала в рабство, где стала диковинной игрушкой: отрубленные конечности отрастали как у ящерицы, любая рана затягивалась без лечения — эти уроды не могли упустить подобный экземпляр. И плевать, что от боли этот фрукт не избавляет — так даже интереснее: смотреть как она верещит, должно быть, было занятно. Революционеры вытащили ее в ходе операции, она случайно попалась на глаза одному из них, но отпускать не планировали. Уж больно соблазнительной показалась идея, как этот фрукт использовать. Плеть вновь рассекает воздух, звук удара о металл разительно отличается от удара по телу — слишком звонкий звук застигает девушку врасплох: неужели пытки закончились? Сабо медленно усаживает обессиленное тело на хлипкий деревянный стул и расстегивает ремни, сковывающие руки. Аляска едва сдерживает рыдания — знает, что ему это не нравится. — Видишь, какая ты молодец, — он одобрительно кивает, глядя на затягивающуюся рану, — умничка. Пачкает перчатки из грубой кожи кровью, подходясь по бёдрам, раздвигает ноги, оказываясь между ними. Вновь тянет за волосы и, оказываясь в миллиметре от лица, улыбается. — Быстрее, — она жмурится, пытаясь сконцентрироваться, — ты должна идеально управлять способностями. А теперь… Резкая боль прошибает тело, рванный глухой вскрик прорезает наступившую было тишину. Аляска распахивает глаза и с ужасом смотрит то на Сабо, то на огромный тесак, мгновение назад отрубивший ей руку. — Не отращивай, — она заливается слезами, слыша этот ледяной тон, — хватит реветь! Щеку обжигает крепкая оплеуха. Сабо засекает время и внимательно смотрит на корчавшуюся от боли девушку. — Можешь же, когда хочешь, — говорит он по истечении пяти минут, — можешь вернуть ее. Регенерация занимает долгие полчаса, которые они проводят в тишине в разных углах комнаты. Аляска размазывает слезы, смешанные с грязью, по щекам и осторожно переводит взгляд на своего мучителя. — Прости, — ни нотки сожаления в голосе, — я перегнул палку? — Нет, — отвечает она, зная, как надо. — Я рад, что ты все понимаешь, — он быстро оказывается рядом, — молодец. Скоро тебе доверят миссию, поэтому надо трудиться усерднее. Все ради революции. — Все ради революции, — бесцветно повторяет она и вздрагивает, когда Сабо снимает перчатки, — все ради революции.