После тебя

Все вы, думы, знаете, Все вы, думы, помните, Для чего ж вы мое сердце Этим беспокоите? Поманю я голубя, Позову я сизого, Пошлю дролечке письмо, — И мы начнем все сызнова!..

Русская народная песня

***

      Хлопнула входная дверь, зашуршал старенький замок, звякнула, упав на тумбочку, медная связка ключей. И — тишина. Ни звука… Павел прислонился затылком к двери и устало прикрыл глаза.       Цезарь пробежал на кухню. Проверив миску на полу и не обнаружив в ней ничего, он сердито заворчал.       — Иду!       Кравцов прошел на кухню и открыл холодильник. Куриный суп. Еще остался. По ее рецепту.       Павел взглянул на Цезаря. Тот, казалось, погрустнел на секунду-другую, но все же облизнулся с нетерпением. Больше Павла Сергеевича и прогулок он любил только куриный суп. Павел тоже умел его готовить, но так, как готовила его она — любезная Людмила Евгеньевна — никто не мог.       Вспыхнул синий огонек, зашумела темная кастрюлька, и в миске Цезаря запахло куриным бульоном. Он принялся за еду.       Павел присел рядом и задумчиво погладил его по круглой голове. Затем, словно очнувшись, он поднялся на ноги и прошел в маленькую гостиную. Остановившись у окна, открыл форточку. В комнату проник душноватый вечерний воздух, и откуда-то издалека до слуха донеслись обрывки незамысловатой песни.       Цезарь, доев суп, повернулся в сторону Павла Сергеевича и внимательно взглянул на него. Тонкий профиль Кравцова освещал желтоватый свет уличных фонарей, его голубые глаза устало смотрели в окно, губы были плотно сжаты. «Страдает», — мысленно заключил Цезарь.       Павел повернул голову и с легкой улыбкой кивнул ему:       — Что? Грустно, да?       «Грустно», — согласился Цезарь и прилег на пол. Положив голову на передние лапы, он продолжил все так же внимательно смотреть на Павла Сергеевича.       Кравцов взглянул на арку между гостиной и кухней и вздохнул. Тихо. Слишком тихо. И горько, пусто. Горько не видеть стройный силуэт, мягкие проворные руки, смешной пучок рыжеватых волос, собранных на затылке… Когда она готовила на кухне, пучок подпрыгивал от энергичных движений и чем-то напоминал ему веселый огонек. После ее ухода прошел почти месяц, но легче не стало ни через неделю, ни через две и даже ни через три. Все, как в первый день. Или почти…       «Ох, любезная Людмила Евгеньевна! Зачем же вы ушли? Неужели он лучше Павла Сергеевича? И чем? Право, не понимаю я вас… А наш Павел Сергеевич все о вас думает. Я это ясно вижу. Эх, Людмила Евгеньевна, если б вы только вернулись…»       Ее уход он воспринял почти спокойно. Или ему только показалось? Она сказала, четко отделяя каждое слово, что полюбила другого, просила понять и простить ее… Говорила, а на глазах были слезы. Говорила так, как будто боролась с собой. Но не отступала. Его, Паши, почти не бывает дома, она устала от ожидания, от неизвестности, от разрывающих тишину ночных звонков… Боролась с собой, но не смогла смириться с его постоянным отсутствием. Он простил. И правда не держал на нее зла. Пусть будет счастлива.       А после… После — суд, бумаги, процесс. Все так четко, ясно и просто. Как-то даже не по-настоящему, по-книжному, что ли… Когда за ней закрылась входная дверь, а терпкий запах духов выветрился через распахнутое окно, пришла пустота.       Было ли обидно, зло? Да, было. Но неизменным оставалось одно: ладно, пусть так… Пусть она будет счастлива с другим, а он, может быть, когда-то с другой. А брак… что брак? Их ошибка. Теперь пусть каждый идет своей дорогой. Так правильно, наверное, и так нужно, так будет лучше обоим…       Павел прошел вглубь комнаты. Включив лампу на тумбочке у старенького кресла, он взял в руки томик стихотворений Блока, лежавший обложкой наверх. Задумчиво посмотрев на золотистые инициалы, он открыл первую попавшуюся страницу. «Незнакомка».       «И странной близостью закованный,       Смотрю за темную вуаль,       И вижу берег очарованный       И очарованную даль».       Ах ты, черт!..

***

      Утро началось с резкого, визгливого звука. Звонил домашний телефон. Услышав его, Цезарь сердито залаял. «Ох! Ну когда же он его починит? Неужели так можно каждый день? Слушать это страшное "д-з-з-з!"»       — Фу, Цезарь, фу! — проговорил Павел и снял трубку.       Цезарь внимательно прислушался.       — Да, Илья Сергеевич. Понял. Скоро буду.       «Опять на службу. Снова что-то расследовать», — подумал Цезарь.       Но в этот раз Павел Сергеевич шел на службу не для того, чтобы что-то расследовать.       Кравцова ждал у дверей отделения капитан милиции — Илья Сергеевич Терепаев, мужчина средних лет, с одутловатыми щеками и маленькими веселыми глазками.       — Здравствуй! — кивнул он на приветствие Кравцова. — Есть для тебя хорошая новость.       — Какая? — спросил Павел.       — В Анисовке снова освободилось место участкового. Не хочешь поехать?       — А что с Кублаковым?       — Уволился. Теперь тут, в городе, вахтует. А на выходные едет к семье. Нового участкового ищут. Андрей Шаров мне про тебя, кстати, говорил. Кому как, мол, не Павлу Сергеевичу, довериться? Места тебе известны, жилье дадим, работу выполняешь добросовестно. Людей знаешь, опять же. Ну так? Поедешь?       Павел задумчиво нахмурился. Снова, как год назад, в глушь…       — Паш, ты, конечно, сам решай, но я тебе советую поехать. Не как начальник советую, — Терепаев вздохнул, и его круглые щеки тихо задрожали. — Знаю, у тебя недавно был трудный развод. Может, не стоит теперь о ней думать-то? Ты бы поехал… Смена обстановки, туда-сюда. Можешь потом вернуться. Найдем на твое место постоянного участкового, а ты пока побудь… ну, вроде и.о.       Кравцов кивнул:       — Я подумаю, спасибо.       Анисовка вспомнилась почти мгновенно. Год назад, когда Павел возвращался в город вместе с Людмилой, ему не было радостно, и он с горькой усмешкой вспоминал, что мечтал каждый день, чуть не сразу после приезда, уехать назад, да поскорее. Но все стало привычным, почти родным. И старенький дом, и колодец, и веранда со стеклянными окнами, и кусты дикой малины в саду.       И самое главное — люди. Простые, добрые, душевные. Жители Анисовки искренне жалели об его отъезде. Особенно расстроились Вадик, Нина, Марья Антоновна и Суриковы. Пусть и не сразу, но его приняли и полюбили там. И Павел тоже привык к Анисовке и к каждому жителю по-отдельности. Привязался…       А и правда, все лучше оставить, как есть, и поехать. Не цепляться за прошлое. Может, в этом и смысл какой-то будет… Да, ехать, стало быть!