permission to exist

Чонгук, сидя поверх подушек и одеял на кровати, всю ночь прокручивает присланную Сокджином музыку на репите, мозолит глаза о фотки костюмов в темной цветовой гамме со всполохами красного, декораций, участников, планируемую подачу и концепт в целом. Потому что если не будет этого делать, то совсем раскиснет, разбухнет и еще какой-нибудь глагол, отражающий внутреннюю разруху. Череп нагрет до температуры кипения мозга. Его слегка остужает холодный ночной воздух из открытого настежь окна, находящегося возле кровати. Не сказать, что сильно помогает. Не то чтобы он вообще ничего не придумал — наброски были. Он заштриховал пару движений и построений, которые сразу же пришли на ум, и попытался представить, как это будет смотреться на группе из пяти человек. Но ему все время что-то не нравилось. Или нравилось, но недостаточно, чтобы казаться идеальным. Периодически становится возле зеркальной дверцы шкафа, отрабатывая придуманную связку и проверяя, стоит ли вообще давать ей шанс. Таким образом разминается, чередуя умственную и физическую деятельность. Он отслеживает движения головы, которые планировал включить в хореографию, и невольно цепляется за мешки под глазами, семафорящие сине-черным. Если такое вообще возможно. Устало падает на матрас и оставшееся время лежит на боку, скрестив ноги и уткнувшись в ленту пинтереста для того, чтобы прийти к каким-то еще ассоциациям и идеям. В темноте светло-серым пятном подсвечивается его измученное лицо. Лучше бы, конечно, посмотреть, что из себя представляют те школьники, которых собирается задействовать Джин. Лучше бы, конечно, получить высшее образование в танцевальной сфере и усиленно заниматься, посещая различные мастер-классы и частные занятия у именитых педагогов, а не окончить колледж и ходить на любые мастер-классы, которые хоть как-то вписывались в его график. Лучше бы, конечно, никогда не знать ощущения безграничной любви к делу, которым еще и зарабатываешь. Ближе к семи утра, когда линзы в его глазах засыхают и по ощущениям напоминают мутное стекло, он решает, что надо бы прекратить. У него в запасе еще девяносто девять часов. Уснуть бы. В ванной он убито становится в под теплые струи воды, стягивает подсохшие линзы, кладя их в дурацкий розовый контейнер с кроликом, который слишком милый, чтобы начать покупать себе другие вместо него, и приводит себя в относительный порядок. Валится на кровать. От долгого прослушивания музыки гудит голова и мозги пытаются вытечь через уши. Он неторопливо ворочается, утыкаясь носом в подушку, и откидывает заблокированный телефон в сторону. Накрывается одеялом поверх. Потом. Все потом. Незаметно для себя засыпает. Снятся ему неприятные и напряженные сцены, связанные с работой. Там больше разговоров или картин, из-за которых он словно свинцом налит? Чонгук не помнит. Он несколько раз просыпается со стойким ощущением, что он не спит, а мешки тягает, а затем выпивает снотворное, устав каждый раз дергаться, как от кошмаров. Чонгук чуть не усирается от страха из-за громкого уведомления, вырвавшего из забвения. Во рту нагадили представители кошачьих. Да и тело нещадно ломает так, будто у него 37.1 или его избили. Ах, ну да, как же он мог забыть. Уведомление-смс «буду в 9. юнги» высвечивается на экране. Потому что Чонгук все-таки позвонил ему тогда. Он ставит будильник на шесть вечера, пытается уснуть вновь. Безуспешно метается на кровати — ни в одном глазу. Со сном Чонгук решает расстаться. Им явно не по пути. Остается пять часов до звонка в дверь и девяносто два до утра понедельника.