permission to exist

Промежуточные тесты Чимин пишет сносно. Даже хорошо. Может, потому что последний год старшей школы, нужно взять себя в руки и все такое. Может, потому что после того вечера с Юнги его гложет обида, и он пытается перекрыть ее возможной радостью от удовлетворительных результатов. С Юнги они не общаются после этого. У Чимина друзей много, много приятелей, много хороших знакомых. Каждый из них в какой-то степени дорог ему, и ему каждый раз неприятно, когда что-то плохое случается между. Но с Юнги как-то по-особенному болезненно. Дело ли в том, что он нравится Чимину? Возможно. Чимин выплакал все глаза за выходные, будни и праздники, которые успели пройти с того дня. Выглядит без слоя тоналки и ненавязчивого мейка так, будто попал в комбайн для сена и стаковался в шарофидную форму. Насморк прописывается надолго. Глаза опухают. Щеки опухают. Но скулы становятся отчетливее — все те дни он без пелены перед глазами и кома в горле смотреть не мог ни на что, кроме текста учебников. Каждый раз, когда он думает о своем ребяческом поведении, потому что был слегка расстроен тем, что важен для него не так сильно, как Юнги для него, он ужасно жалеет. Хотя поставить бы на место того же Тэхена или Хосока, с которыми он в дружбе по самые гланды, то такой бы ситуации вообще не произошло, скорее всего. Чимин прекрасно понимает, что ничего у них не выйдет. Хотя бы потому что у него достаточно строгая и консервативная семья, а идти против он не готов. Да и вряд ли стоит, Юнги он не нравится даже на капельку, даже на атом. Влюбленность его как тоненькие крылья бабочки, эфемерное касание ветерка к коже, вызывающее мурашки и вздыбленные волосинки. Не та, что обременяет потребностью в ответном внимании и тяжестью одиночества. Не та, что душит ревностью. Чимин просто счастлив, когда разговаривает с Юнги или смотрит за чужими трепещущими ресницами, когда тот засыпает на парте, сложив голову на руки. Ему не требуется что-то большее: он и сам не готов к трудностям отношений. Потому что это, безусловно, огромный труд. Как по закону всех романтических аниме, которые он смотрел на досуге на всех летних каникулах, они с Юнги сидят на самых последних партах, да еще и рядом. Но так выходит не потому, что их рассадила сама судьба: в начале года Чимин сам туда сел, потому что они оба вроде как друзья. Даже если для Юнги он не является романтическим объектом, тот никогда не говорил, что они не друзья. Да и общаются уже долго. Да и Юнги против не был. Чимин все это время старается не поворачивать к нему головы, хотя по привычке хочется ужасно. Ужасно хочется забыть про обиду — он уже забыл — и опять прицепиться к нему требующим ласки котенком. Но Юнги теперь словно в бункере — никакой реакции на Чимина, ни одного бездумного или лениво-разморенного взгляда в его сторону. Только вот, как по команде, непрошенные слезы каждый раз образовываются в глазах, когда он заходит в класс. Чимин решает, что больше не будет расстраиваться — за него волнуется даже отец, потому что сам он теперь невыносимо молчаливый. Юнги для него дорог, но он не стоит волнения его родителей и близких. Сегодня будет урок музыки. Учительница будет что-то объяснять, периодически ходя по классу и терпеливо разъясняя материал каждому, кто что-либо недопонял. Она ему нравится. Чимин ждет ее уроки не потому что любит музыку, а потому что любит атмосферу в классе, когда она там. Она умная, добрая, сердечная и похожа на тех людей, к которым кошки идут сами в поисках любви. И непременно ее получают. Чимину бы тоже любви. Он уверен, если бы ангелы и существовали на земле, она была бы одной из них. Мимические морщинки вокруг глаз и губ и теплая улыбка всегда заставляли его чувствовать себя лучше. Сегодня не будет исключением. Поэтому, когда утром, за пять минут до начала, появляется Юнги и молчаливо заваливается на соседнюю парту, Чимин не обращает на него внимания, сосредотачиваясь на вошедшей женщине. Он старается изо всех сил, вытягивая ноты, так, чтобы они были чистыми, округлыми и не сиплыми, когда они поют хором, столпившись всей кучей у чуть расстроенного рояля. Не может себя заставить не отметить по привычке в толпе голосов хриплый и фальшивый баритон Юнги. Улыбается и чувствует себя почти также, как и всегда, будто ничего и не произошло. Учительница подзывает его после урока, восторженно хвалит, берет за руки и смотрит в глаза. Ее глаза такие яркие и наполненные жизнью, что Чимин слепнет. Жутко смущенный из-за комплиментов, он почти ковыряет носком ботинок деревянный пол класса. Учительница ему улыбается добродушно и говорит идти заниматься вокалом профессионально, говорит, что он может всегда рассчитывать на ее помощь. Чимин оглушен, смятен и, кажется, немножечко влюблен в эту искрящуюся пузырьками света доброту. — Она права, — подает голос Юнги, когда Чимин возвращается за парту. — Ты очень хорошо поешь. Мне всегда, — запинается, — всегда нравился твой голос. Реальность вновь обрушивается Чимину на плечи, придавливая своим весом к асфальту и разбивая лицо в розовых очках вместе с ними же, мигом вытягивая весь свет, который он умудрился по крупинкам собрать. Он не знает, что должен сейчас чувствовать. Благодарность за комплимент? Радость от того, что Юнги с ним заговорил? Неприязнь, потому что тот не стал соответствовать ожиданиям? Неловкость от такой честности? Ну, неловкость он и так чувствует. Чимин решает не думать и отвечает простое: — Спасибо, Юнги. — И отворачивается, копаясь в рюкзаке. — Прости меня, Чимин-и, — Юнги говорит ему в спину не сразу, едва слышно, и в этот раз Чимину разбивает не только лицо, но и в щепки разносит все кости. — Я мудак. — Ты не мудак, — робко говорит Чимин, когда поворачивается, опорной ногой разворачивая корпус, застывший с кипой тетрадок и корешком удерживаемого рюкзака в руках. — Но не мог бы ты сказать мне это в лицо? У Чимина все обрывается от того, как сильно его штормит внутри, на грани с истерикой. Ему так важен этот контакт лицом к лицу, он сам не знает почему. — Пожалуйста, — добавляет. Голос дрожит и скачет в одном единственном слове. — Чимин, если сможешь, прости меня, — говорит Юнги, а Чимин вместо привычного безразличного пронизывающего взгляда и отсутствия эмоций на чужом лице видит закушенную губу и отведенные в сторону глаза. Он ему верит. Или нестерпимо хочет обмануться. Чувствует облегчение и жжение в уголках глаз, но смаргивает влагу. Берет Юнги за руки и счастливо шепчет: — Давно простил.