Искупление

***

      Встречи Кирилла с отцом уже давно имели сугубо деловой формат и вовсе не походили на семейные ужины. Последний их неформальный разговор состоялся ещё когда парень учился в школе. Да и то, дежурные вопросы про оценки и друзей с большой натяжкой можно было назвать полноценной беседой отца с сыном. Всеволоду порой гораздо легче просто снабдить Кирилла всем необходимым, думая, что тот сам справится и сам разберётся. И Кирилл справлялся, и разбирался. Но так, как умел сам. Грубо, жёстко и бесчестно. Деликатность при решении проблем — это не про Гречкина-младшего, совсем нет. И если раньше такой подход Всеволода не устраивал, то сейчас же он находил его уместным в некоторых ситуациях. Так что, с недавних пор, Кирилл был посвящён в кое-какие дела отца и гармонично вливался в его тёмный бизнес. Был ли Кирилл от этого в восторге? Он не мог сказать наверняка. Да, определённо, парень ловил с этого кайф и адреналин, осознавая свою власть и безнаказанность. Но всё же какое-то нелепое, совершенно глупое чувство несоответствия, которое периодически скреблось где-то глубоко внутри, не давало Гречкину наслаждаться этим в полной мере. — Ты же понимаешь, что я не просто так тебя сюда позвал. — Голос Всеволода звучал ровно и безэмоционально. Мужчина сидел в своём кожаном кресле, облокотившись на спинку с золотыми заклёпками. Кирилл сидел на диване напротив, на другом конце кабинета, по-хозяйски закинув ноги на кофейный столик. — Очевидно, не для того, чтоб узнать, как мои дела. — Язвит парень, но Всеволод старается пропустить это мимо своих ушей. — Очевидно. — Вкрадчиво повторяет он за сыном. — У меня для тебя есть поручение. — Поручение? — Кирилл выгибает бровь и вопросительно смотрит на отца. Парень не думал, что Гречкин-старший так скоро позволит ему обратно влиться в бизнес после ситуации с Макаровыми. Это, впрочем, было правильно — Кирилл был у всех на виду из-за того ДТП, так что светить его в каких-то тёмных делах весьма опрометчиво. Сейчас же, эта ситуация улеглась, особенно после того, как Всеволод оплатил детдому сегодняшний выпускной. И будто бы Кирилл уже не сбивал маленькую Лизу. — Тебе нужно слетать в Москву. Сегодня я отправляю важный груз, однако наши «партнёры» решили в последний момент отказать в складском помещении, поджав свои хвосты. Поэтому тебе нужно договориться с ними, убедить. — Мужчина поставил сильный акцент на последнем слове не просто так, и Кирилл это прекрасно заметил. — И проследить, чтобы со склада уехало всё в таком же количестве, в котором туда и поступило. Иначе я потеряю крупный контракт. — И сколько мне нужно там проторчать? — Не думаю, что больше недели. — Заверил сына Всеволод. — Всё зависит от того, когда заказчики смогут перехватить товар. — Ну, ок. — Пожимает плечами Кирилл, не чувствуя той взволнованности, что была раньше, когда отец поручал ему выполнение подобных вопросов. — И когда вылет? — Завтра, в шесть утра. — Всеволод достает из ящика несколько бумаг и кредитную карту. — Здесь все необходимые документы и твоя новая кредитка, билет отошлю на электронную почту. Гостиница уже забронирована. Кирилл расплывается в улыбке при слове «кредитка» и поднимается с дивана, подходя к столу. — Наконец-то — мой ключик от клетки. — Ухмыляется парень, забирая карту и документы. — Это ещё не значит, что наш договор теряет силу. Ты всё ещё на испытательном сроке. — Строго произносит Всеволод, словно перед ним его подчинённый, а не родной сын. Кирилл недовольно фыркает и направляется к выходу, доставая завибрировавший от уведомления телефон. — Бать, а чё насчёт машины? — Спрашивает Гречкин, не отрываясь от текста сообщения. — Мне тут нужно срочно кое-кого забрать, или меня опередит катафалк.

***

      Ресторан для проведения выпускного был выбран, безусловно, один из самых престижных в городе. Еда и алкоголь — на очень приличном уровне, отчего сироты были в полном восторге. Но Макарову всё это совершенно безразлично. А вот он, напротив, всем очень интересен. Практически с самого начала торжества за ним все ходили хвостом, прося рассказать про жизнь у Гречкиных, про яхту, про особняк. А девочки особенно интересовались Кириллом, что просто вымораживало Лёшу. Он пытался отмахиваться или отвечать максимально уклончиво. Но одноклассницы не отставали, и даже просили познакомить, а когда Макаров дал твёрдое «нет» и даже постарался объяснить, почему Кирилл Гречкин совсем не тот, на кого стоит западать, девушки решили, что сам Макаров тоже весьма выгодный вариант, учитывая его нынешнее положение. А потому весь вечер не упускали ни единой возможности состроить Лёше глазки, невзначай коснуться или обнять. В начале празднования это притворство было не таким очевидным и Макаров, сказать честно, уже успел поверить в то, что ребята могли по нему и правда скучать. Но прямо сейчас Катя Матвеева, прижимая Лёшу в курилке, прямым текстом говорила, что может ему отсосать просто чтобы иметь хотя бы призрачную возможность прикоснуться к той жизни, которой сейчас жил Макаров. Конечно, возможно, это уже говорила не она, а четыре бокала игристого, но факт оставался фактом. Лёша постарался как-то отшутиться и аккуратно сбросить повисшую на шее Катю, но девушка вцепилась в парня, как в свой последний шанс, пачкая макияжем белоснежную рубашку, о цене которой ей лучше не знать. Макаров нервно сглотнул, чувствуя, как заливается краской от неловкости ситуации, и холодные руки Кати у себя под одеждой. Он был бы этому рад в любой другой ситуации, но не сейчас, когда очевидно сам Лёша её не интересует, а вот деньги Гречкина — очень даже. — Кать, ты пьяна. — Устало произносит Макаров, заключённый в объятия девушки. — И что? — Хихикает та, даже не думая отступать. — Ты разве никогда на меня не заглядывался? Не ври, что нет. Меня все хотели. Но не Макаров. Он её не хотел. Возможно, раньше, ещё в приюте и допускал такие мысли, ведь Катя считалась самой привлекательной девушкой, но скорее по инерции, за компанию с остальными парнями. На самом же деле Лёша никогда ни в кого не влюблялся и никогда никого не хотел по-настоящему. Так что сейчас все Катины ласки его лишь смущали и уже начинали раздражать, нежели возбуждали. — Перестань, пожалуйста. — Мрачно произнёс Лёша, крепко хватая девушку за плечи и заставляя её отлипнуть. — Ты что, гей? — Выпалила та, нахмуриваясь. Макаров глупо захлопал ресницами, полностью теряясь. Его этот вопрос не просто ошарашил, а даже разозлил. — Да ясно с тобой всё. — Цокает Катя, наконец отходя в сторону. — На твоём месте любой нормальный пацан бы уже воспользовался ситуацией. — Ну, считай меня ненормальным, значит. — Обиженно бурчит Лёша, возвращаясь в банкетный зал. И это он ненормальный? А пользоваться положением пьяной девушки — нормально? Или пользоваться её телом взамен на деньги — это нормально? Так же делают «нормальные пацаны», да? Наверняка, Гречкин как раз из таких. Но не Лёша. Парень скривился от горького осознания того, что он, как и был никому не нужен — так и остался. Его окутала гнетущая тоска, которую он в последствии постарался утопить в дорогом шампанском. — Лёх, ну ты чего такой кислый? — Подсел к Макарову его бывший сосед по комнате. — Или тебя уже не впечатляет подобное? — Усмехается Саня, обводя рукой ресторан. — И ты туда же? — Тихо вздыхает Лёша, делая глоток пузырящегося напитка. — Куда? — Хмурится Дроздов в замешательстве. — Да чё ты вообще? — Забей. — Отмахивается от него Макаров, понимая, что всё же бессмысленно осуждать вполне логичное желание этих людей жить хорошей жизнью. — Как экзамены-то сдал, и куда поступать будешь? — Переводит тему парень. И Саня тут же начинает в красках расписывать о том, какая же ЕГЭ херня, и какие у них в министерстве образования все мудаки. Матан он вообще только со второго раза сдал, а русский еле до порога дотянул, поэтому поступать с такими цифрами он будет разве что на кассу в пятерочку. Но Лёше кажется, что это не из-за мудаков в системе образования, а личный проёб Дроздова, но молчит, продолжая слушать его исповедь. Макаров даже задумывается — а как он сам будет сдавать? У него хоть и никогда не было проблем с учебой, да и парень он не глупый (что бы Гречкин там когда-то не пиздел), но к решебникам по ЕГЭ он даже не притрагивался. Но сейчас это, наверное, последнее, что его волнует. — Лёш, можешь отойти со мной на минуточку? — Внезапно подошедшая Ольга Сергеевна перебивает как всегда нескончаемый словесный поток Дроздова, кивая в сторону балкона. —А, да, конечно. — Соглашается Макаров, уходя за воспитательницей, ещё долго чувствуя на себе провожающий изумлённый взгляд Санька. Они выходят на балкон, с которого открывался вид на набережную Фонтанки и отходят в сторону, подальше от выпивших и что-то бурно обсуждающих выпускников. Ольга Сергеевна облокачивается о парапет и какое-то время просто молчит, нервно стуча по бокалу в руке. Макаров понимает, что она хочет сказать что-то важное, что, видимо, не успела сказать днём, поэтому не начинает разговор, позволяя женщине наконец сделать это самой. — Лёша, ты же знаешь, что я вас с Лизой почти как родных люблю… — Она ласково улыбнулась, проводя рукой по волосам парня. Макаров выпрямился и прикусил губу, чувствуя нарастающее, как снежный ком, напряжение. Ольга Сергеевна старалась подобрать правильные слова, даже не зная, с чего вообще начать свой рассказ. — Мы вас тоже любим, — глухо отвечает Лёша, кладя свою руку женщине на плечо и заглядывая в её бликующие от влаги глаза. — Что вы хотели мне рассказать? Мне уже страшно. — У парня вырывается нервный смешок. — Это касается твоего отца. — Произносит воспитательница на одном дыхании, зажмуривая глаза, и по её щеке пробегает слеза. — Он… — Ольга Сергеевна вновь делает глубокий вдох, потому что воздуха вокруг становится недостаточно. — Только не говорите, что он внезапно объявился после того, как узнал, что сейчас я под опекой миллиардера… — Макаров сводит брови к переносице, медленно мотая головой в отрицании. Женщина не сразу отвечает на вопрос, выдерживает паузу, пытаясь унять охватившую ее дрожь. — Нет. Не внезапно. И ещё до того, как всё это началось… Задолго. До Лёши не сразу доходит смысл сказанного, но вскоре его глаза постепенно расширяются от удивления. Он молчит, не в силах подобрать слов, чтобы задать нужный вопрос. Кончики его пальцев леденеют, ноги внезапно становятся верёвочными, уже не удерживая вес парня. Макаров хватается за парапет, чтобы не упасть, и потерянно смотрит на Ольгу Сергеевну, прося её продолжить. — Он объявился сразу же, как только вы попали к нам в детский дом. — Женщина делает небольшую паузу, беря Макарова за руку. — Приехал тогда, спрашивает: «А Лёша и Лиза Макаровы здесь?», я сразу так и подумала, что отец, вы же с ним одно лицо просто! Но твоя мама незадолго до смерти оспорила его отцовство, вот мы его и найти не могли, когда вы совсем одни остались… А тут он сам приехал. Я думала, забрать вас хочет… — Но не забрал. — Тихо заканчивает за неё Лёша, смотря вниз на набережную абсолютно пустым взглядом. Его сердце сейчас представляло собой мешок битого стекла, на котором он, Макаров, прыгал босыми ногами, а он хрустит и режет выбившимися из ткани осколками. — Не забрал. — Подтверждает воспитательница. …и этот мешок рвётся. — И что, он просто ушёл? — Сглатывает Макаров, не отрывая взгляда от какой-то случайной точки. — Да. То есть, нет. — Ольга Сергеевна потирает переносицу. — Он всё это время передавал вам подарки, одежду, деньги- …и эти осколки впиваются в кости и кожу, разрывая их изнутри. — -но просил не говорить вам, от кого они. Просил не рассказывать о нём. …и хлещет кровь из этих рваных ран, вымывая вместе с собой битое стекло. — Я хотела вам рассказать, Лёш, правда, хотела! — Срывается воспитательница, заключая парня в объятия и прижимая к своей груди. …а из Макарова уже вся кровь вытекла вместе с жизнью, и он стал просто телом. Телом мёртвым, но продолжающим болеть. — Почему вы мне сейчас это рассказываете? — Спрашивает Лёша дрожащим голосом. Он держится за перила балкона до побелевших на руках костяшек, словно если отпустит, то тут же полетит вниз. — Он встретиться с тобой хочет. Ещё со дня той аварии, когда Лизу сбили. Я поэтому так и противилась Гречкину вас отдавать, ведь он сам хотел вас забрать, Лёш. Но не успел. — Что за херня… — Макаров изо всех сил старался, но как только он пытался собрать мысли в кучу и выцепить хотя бы одну, они тут же терялись, оставляя лишь пустоту. — Забрать нас хотел? Хотел забрать? Нас? — Повторял Лёша, проворачивая каждое слово на языке. — Я понимаю, что я тут вряд ли имею права высказывать своё мнение, но… Он любит вас, Лёша. Понимаю, что это совсем так не выглядит, но он постоянно про вас спрашивал, часто приходил, смотрел на вас издалека… А помнишь, ты руку на физкультуре сломал? Он тогда в больницу к тебе приезжал, медсёстрам платил, чтоб они за тобой смотрели лучше. И кофту красную, которую ты уже, наверное, до дыр заносил, это не моего племянника, а это от отца подарок. А помнишь, когда- — Хватит. — Перебил воспитательницу Макаров, выставляя вперёд ладонь. Ольга Сергеевна замолчала, давая парню возможность хоть как-то переварить то, что он сейчас услышал. Она представляла, что это будет тяжелый разговор, но не думала, что настолько. Конечно, воспитательница легко могла бы просто переложить с себя эту ответственность. Но Ольга Сергеевна не могла остаться в стороне, ведь она чувствовала вину перед ребятами. В тот самый момент, когда она дала Виктору обещание не говорить о нём детям, когда она решила им лгать — она стала обязана провести этот разговор. — Прости меня, пожалуйста. — Всхлипнула женщина. Макарову сложно поверить в то, что самый близкий для них с сестрой человек, с тех пор как умерла их мать, всё это время скрывала такую важную для них вещь. — Я вас прощаю. — Вздыхает Лёша, закрывая лицо руками. Он знает, что Ольга Сергеевна перед ним виновата. Но его ненависти и обиды сейчас хватает только на его отца. У Макарова нет никаких сил даже думать о том, чтобы обозлиться на воспитательницу. Все его мысли были заняты только отцом. Они зароились в голове, как пчелы в улье, громко жужжа, заглушая все окружающие звуки и потому он не сразу осознает, что Ольга Сергеевна пытается ему что-то сказать. — …твой номер. — Слышит Лёша обрывок её фразы. — Что? — Растерянно переспрашивает парень, поднимая голову. — Я сказала, что пока ты не захочешь, я не дам ему твой номер. — Пока не хочу. — Кивает Макаров и от горького кома в горле ему становится тяжело дышать. На балконе вмиг становится тесно, душно, шумно. Его голова сейчас готова взорваться, и он уже чувствует этот охватывающий виски жар. — Я это, пойду… — Лёша дергается в сторону выхода, но женщина хватает его за локоть, останавливая. — Лёшенька, пожалуйста, позвони мне. Если тебе нужно будет поговорить, то обязательно позвони. Я постараюсь помочь всем, чем смогу. Уже помогли… Макаров отвечает лишь коротким кивком и выходит с балкона. В банкетном зале праздник был ещё в самом разгаре. Музыка давила на виски громкими битами, сливаясь с пьяным смехом и восторженными криками. Лёша схватил по пути какую-то бутылку со стола и, не задерживаясь ни минуты, пошёл к лестнице, стараясь привлечь к себе, как можно меньше внимания. И это почти получилось. Почти. — Лёха, ты куда? — Окликнул его Санёк уже на ступенях к выходу. Макаров остановился, но не решался повернуться к другу лицом, по которому градом скатывались слезы. — Эй, ты чего… — Обеспокоенно спрашивает друг, видя характерное подёргивание плеч. — Блять, курил и дым в глаза попал, вот на улицу проветриться решил выйти. — На одном дыхании выпаливает Лёша с неприкрытым раздражением, надеясь, что сосед поймёт, что лучше сейчас оставить его в покое. Но Саня, — то ли делая вид, что дурак, то ли он и правда дурак, — не уходит. — Тогда пойдём. — Пожимает плечами Дроздов и подталкивает Лёшу в спину. Они выходят на улицу и Макаров сразу заворачивает в переулок за углом, чтобы не зареветь на оживлённой улице. — Слушай, я ж тогда недоговорил. — Совершенно буднично произносит Саша, словно не замечая состояния друга, и смотря куда-то в сторону. — Сань, я сейчас не-, — пытается остановить его Лёша, вытирая рукавом рубашки мокрое от слёз лицо. — Ты помнишь, я раньше на ставках себе кроссы купил? — Либо делает вид, что дурак, либо правда дурак. — Так вот, я ща это, ну, экзамены завалил и опять решил попробовать, а чё делать-то? Ну кароче, не прёт чего-то. Но это я дурак, — Саша хлопает друга по плечу и, игнорируя красные и опухшие глаза, продолжает обыденным тоном. — Сейчас-то я реальную схему прочухал. Макаров не может поверить, что Дроздов сейчас вместо поддержки пиздит про какие-то ставки. Он, впрочем, никогда и не был человеком, с которым можно устроить разговор по душам, ибо Саня имеет эмоциональный интеллект на уровне кольчатого червя. Но сейчас он превзошел сам себя. — Блять, чего ты хочешь?! — Не выдерживает Леша, сжимая бутылку коньяка в руке. — Да я это, спросить хотел… — Внезапно тупится Дроздов, ковыряя ботинком асфальт. — У тебя не будет взаймы, ну там косарика два? — Он вопрошающе смотрит на друга, пытаясь состроить щенячьи глазки. — Я те верну, базарю! Макаров старается дышать глубоко, чтобы не разбить эту чёртову бутылку о голову друга, — а был ли он им когда-то? Но вместо этого он судорожно роется в карманах пиджака и наконец достает из одного пару скомканных купюр. — Пошёл ты нахуй. — Цедит Макаров сквозь зубы, кидая бумажки Дроздову под ноги. — Возвращать не нужно. Саня тут же расцветает и порывается вперёд, чтобы обнять Лёшу, но тот срывается с места и убегает, оставляя ошарашенного парня позади. Бежит долго, не разбирая куда, задевая идущих навстречу прохожих, не останавливаясь перед светофорами. Глаза застилает пелена слёз, а лёгкие начинают почти что болеть от прерывистого дыхания и нехватки кислорода. Тело действует совершенно отдельно от мозга, который сейчас был вообще не в состоянии им управлять и пытался перезагрузить систему, устраняя назойливую мигающую плашку с надписью ERROR. Но в конечном итоге ноги просто отказывают дальше не то, что бежать, а даже держать вмиг потяжелевшее тело, роняя его на колени в каких-то безлюдных, пахнущих спиртом и мочой, дворах. И Макаров падает, роняя бутылку и упираясь ладонями в асфальт, раздирая их в кровь. Он сидит и рвано дышит, не слыша собственных мыслей то ли потому, что те так и не появились, то ли сумасшедшее биение сердца заглушает их. Тут Лёшу и накрывает. Его прорывает, выпуская наружу всепоглощающую пустоту, пробивая по телу дрожь и меняя все органы местами. Макаров кричит. Долго. Истошно. До рези в горле. Он орёт, ударяя раз за разом, асфальт кулаком, чтобы физическая боль смогла хоть как-то перевесить душевную. — Пошёл вон, наркоман ебучий! А то ментов вызову! — Ругается с балкона бабка, кидая в парня свой рваный тапок, и это каким-то магическим образом вырывает Лёшу из истерики. Он наконец поднимается с колен и, поднимая катающуюся по полукругу бутылку, спешит покинуть этот двор, но далеко не уходит — буквально в следующем он обнаруживает пустую детскую площадку. Пристроившись на облезлую от краски лавочку, Лёша ловким движением откручивает крышку бутылки и делает большой глоток, тут же закашливаясь и обливаясь обжигающей горло жидкостью. — Твою мать. — Устало выругивается парень, глядя на мокрую рубашку. И хоть до одежды ему сейчас было меньше всего дела, он упорно делал вид, что именно это его и волнует, а вовсе не то, что всё это время, что они с сестрой были в грёбаном детском доме, их собственный, сука, отец, знал об этом. Макаров вновь отпивает из бутылки, уже более осторожно, наконец проглатывая алкоголь и чувствуя приятно разливающийся по пищеводу жар. Отец. Папа. Всё это время он был рядом. Он знал. И нихуя не сделал. Одежда, игрушки, подачки медсёстрам в больнице… Схуяли это стало называться любовью, когда твоя двухгодовалая дочь растёт в ёбанном детском доме?! А когда Лёшу в этом же детдоме с говном мешали, он знал это? Он знал и нихуя не сделал. Макаров вновь давится горькой жидкостью, морщится, кривится и вздрагивает. Но это помогает. Это, блять, помогает. Лёша прокручивает в голове слова Ольги Сергеевны, и всё внутри снова сжимается до размера атома, а потом с такой же скоростью расширяется, и Макарову кажется, что он сейчас лопнет, как воздушный шарик. Ещё немного и по всему двору эхом прокатится звонкий хлопок, оставляя после себя звенящую тишину. Парень подносит к губам бутылку, жадно ими впиваясь в горлышко, делая глоток за глотком, давясь, проливая, но осушая практически половину. Лёша, наконец, отрывается от ядовитого пойла и сгибается пополам, чувствуя резко подступившую тошноту. Жаль, что он может выблевать только алкоголь, а не свои мысли. Мысли, крутящиеся только вокруг одного человека. Вокруг человека, которого Лёша вычеркнул из своей жизни ещё очень давно, пытаясь вообще забыть о его существовании. Макаров всегда твердил себе, что его отец — предатель, который никогда их не любил. Ни маму, ни ещё не рожденную Лизу, ни самого Лёшу. И очень просто было жить, держа это в голове. Он перестал ждать отца спустя год после смерти мамы. Тогда Макаров понял, что отец их точно не заберёт, и теперь они с Лизой сами по себе. Лёше даже хотелось верить, что он мертв. Но он жив. И Макарову было так горько от того, что он не мог понять, что ему от этого испытывать. Сейчас у него была лишь прожигающая сердце ярость и сковывающая грудную клетку обида. Но во всей этой пожирающей душу тьме, пробивался едва заметный огонек. И этот огонек ещё немного и перерастёт в пожар, если он продолжит сидеть здесь один наедине со своими мыслями. Лёша дрожащими руками достаёт телефон и долго листает списки друзей во всех социальных сетях. И нет никого, с кем бы он мог поговорить. У него нет никого и ничего. Даже денег на такси. Макаров вновь пробегает взглядом по-своему директу и смахивает его вправо, переходя в общую ленту. И в общей ленте, в блоке рекомендаций, мелькает лицо. Лицо, которое Лёша, — ни много, ни мало, — видел уже на протяжении целого месяца. И тело, вновь управляемое не мозгом, а видимо, какой-то космической, сука, силой, действует само по себе, переходя в аккаунт гребанного Кирилла Гречкина. Макаров еще какое-то время смотрит на главную фотографию аккаунта, на которой был такой уже до боли знакомый оскал, и, не осознавая, что творит, нажимает на кнопку «написать сообщение». Лёша сидит перед пустым диалогом. Его сердце допрыгивает почти до глотки, будто пытаясь уже наконец съебаться из этого тела. Палец еле касается строки ввода сообщения и на экран выскакивает клавиатура, буквы на которой танцуют брейк-данс, и Макаров даже несколько раз меняет раскладку языка, не сразу понимая, где русский. Делая глубокий вдох, парень пробегается пальцами по буквам, пытаясь составить какое-то внятное слово, но получается, очевидно, хуёво, ведь даже автоисправление не понимает этой околесицы. Лёша стирает сообщение и набирает снова, делая гораздо больше ошибок и опечаток. Так повторяется ещё какое-то время, пока Макаров окончательно не сдается и, не надеясь получить хоть какую-то поддержку мозга, отправляет так, как получается написать. makarov.lx поиедь зп мгоц я нг знаб гдн я ч пбян пжалств Лёша тут же блокирует телефон и откидывается на другой конец лавки, нервно хватаясь за бутылку, как за спасательный круг. Кирилл его сейчас просто пошлёт нахуй. Макаров в этом уверен, и он этого ждёт. Но может хотя бы просто скинет на такси. Парень то и дело бросает взгляд на чёрный экран, выжидая, когда он вспыхнет и в уведомлении будут те ожидаемые два слова. Пошел нахуй. Но экран телефона загорается и показывает совсем не это. grechkin.jr скажи адрес Макаров облегчённо выдыхает и растерянно осматривается по сторонам, благо на доме справа был нужный указатель. makarov.lx льыв а тлсвого 7 grechkin.jr нихуя не понял Лёша фотографирует название улицы и отправляет Кириллу. grechkin.jr пиздец так бы и сказал что ты на льва толстого, ща буду, не откинься там Макаров убирает телефон и опять присасывается к бутылке, заливая в себя коньяк, уже потерявший какие-либо вкусовые качества, кроме мерзкой горечи. Блять, что он только что сделал? Чтобы заглушить мысли об одном пидорасе, он решил позвать другого? Клин клином, или как там говорится? Лёша свернулся калачиком, укутываясь в пиджак, ещё недавно прилично выглядящий, и тихо плачет, уже не от переполняющих его эмоций, а наоборот, от окутавшей всепожирающей пустоты.