rule of six not

Повзрослеть — значит, осознать, что все ошибки, поражения зависят лишь от тебя © Мятежный дух

      В жизни не существует определённости, также, как и не существует случайностей — любая нечаянно брошенная фраза может повлиять даже на сюжет существования всего человечества. Тэхён стоит, опирается острыми локтями о грязные перила и мечтает перестать дышать. На крыше школы, как и всегда, нет ни единой живой души — только беспощадно холодный осенний ветер, изредка накрапывающий дождь и бесконечность из мыслей. Тэхён предпочёл бы не думать — свалиться замертво с этой самой крыши, оборваться на последнем вздохе — истошно закричать, выплеснуть всю накопившуюся злость и обиду на весь этот проклятый мир, но по сценарию жизни происходит всё совсем наоборот.       Тэхён тянет губы в глуповатой улыбке, зарывается замерзшими пальцами в непослушные волосы и делает шаг. Маленький шажочек ближе — к пылающему жаром человеку, который буквально тянет наверх в этом сумасшедшем круговороте жизни — рядом с ним хочется дышать. Тэхён и дышит: вдыхает глубже совершенно неподходящий Чонгуку одеколон, цепляется глазами за чужие губы, улыбку — очаровательную до безумия. Тэхён смотрит на него, откровенно пялится, тянется всё также замёрзшими пальцами к чужим, не решается — гладит ткань пиджака, не смея даже дотронуться чужой кожи. Такой горячей и до безумия родной. Чонгук перехватывает его руку — сжимает кисть, прячет в кулаке пальцы, делает шаг ещё ближе. Тэхён готов поклясться, что слышит, как бьётся его сердце. Своё уже не слышит давно.       — Я хочу тебе верить, Чонгук, — Тэхён отводит взгляд в сторону, смотрит на пустой школьный двор, закусывает губу: страшно до безумия. Тэхён хочет верить, хочет знать, что всё это не глупая шутка, что он имеет право быть счастливым. В блокноте, оставшимся лежать у его ног, десятки портретов. Портретов одного определённого человека, что стоит рядом — молчит, улыбается очень глупо. Чонгук младше на два года, но рядом с ним Тэхён ощущает себя глупым ребёнком.       Ветер задувает прямо под рубашку — мурашки табуном проносятся по спине, Тэхён льнёт ближе — случайно наступает на чужие туфли, ловит глаза-улыбки в ответ, глупо улыбается в ответ. Такие моменты — до жути интимные для обоих — буквально разрывают на части. Совсем редкие встречи на крыше школы, больше — нигде. Тэхёну достаточно. Он пропускает мимо ушей трель школьного звонка, пропускает даже звук резко открывшейся двери — противный скрежет по бетону старой железной двери, хочет пропустить слова Чонгука тоже, когда тот резко меняется в лице, скалит губы в презирающей улыбке, заламывает его пальцы — практически ломает. Тэхён хочет кричать, хочет прыгнуть с крыши к чертям — умереть мгновенно, но вместо этого от боли падает на колени — сдирает кожу в кровь. Чонгук нагибается ближе, шепчет тихо, практически неслышно.       — Не верь.       Тэхён и рад бы не верить. Рад бы не чувствовать. Но сердце в очередной раз пропускает удар. Со стороны слышится только смех, кто-то выбрасывает его рюкзак с крыши — прямиком на школьный двор. И хочется, так отчаянно хочется запомнить этот момент, клеймом выгравировать это на сердце, но плохие воспоминания не уживаются в его голове — забываются практически сразу, как только пропадают следы с тела. Тэхён цепляется взглядом за проклятый блокнот и готов продать душу, лишь бы никто его не поднял.       Тэхён верит. Верит Чонгуку, который пинает его в живот, сыплет оскорблениями — даёт пять кому-то со стороны. Тэхён верит самому себе, потому что даже сейчас он ищет оправдания поступкам. Не своим. Поступкам человека, который поднимает блокнот. Сам. Смеётся, вырывает страницы, презрительно смотрит, плюётся желчью. Тэхён смотрит на него побитым щенком, верит до последнего — но вместе с надеждой рушатся мосты, сгорают города дотла. Тэхён всё ещё верит, даже когда Чонгук показывает рисунки своим друзьям, поджигает страницы, пуская пепел по ветру.       Тэхён верит Чонгуку. Тому самому Чонгуку, который несколькими мгновениями ранее лежал на его коленях, бережно перебирал странички, улыбался совершенно по-детски, говорил нереальные для реальности слова, давал клятвы, держал в своих руках чужие пальцы — холодные и длинные, подносил к губам в попытке согреть.       Тэхён верит.       — Даже не смей смотреть в мою сторону, пидор, — Чонгук наступает на чужие пальцы, улыбается в ответ на сдавленный крик, не реагирует никак, когда его друзья тушат о тэхёновы запястья бычки от сигарет, громко смеётся — в глаза не смотрит. Никогда. Изредка накрапывающий дождь превращается в полноценный ливень — бьёт по лицу, прячет предательские слёзы. Тэхён сжимается, ловит в грудь последние удары — открывает рот в немом крике, когда остаётся совсем один. Небо чернеет с каждой секундой — где-то совсем рядом, над головой, слышатся первые раскаты грома. Тэхён закрывает глаза, пытается раствориться в дожде — исчезнуть, лишь бы только навсегда.       Собрать себя по кусочкам получается не сразу — Тэхён соскребает себя с холодного бетона, едва ли не рвёт волосы на своей голове — из груди вырывается крик ровно в тот момент, когда над самой головой взрывается грохотом небо. Тэхён кричит, перестаёт верить даже в себя. Сердце бешено бьётся, вот-вот пробьёт грудную клетку — выскочит, оставит умирать одного, захлёбываясь в собственной крови.       Всё произошедшее не в новинку — происходило и раньше, но для Тэхёна каждый раз, как в первый. Он спускается на дрожащих ногах по лестнице, на теле ни единого живого места — Тэхён чувствует, как осыпается его запал в преддверии бури — настоящего апокалипсиса. Поднимает с вязкой земли потёртый местами портфель, хочет выбросить его в урну, желательно и себя заодно, но вопреки всем желаниям просто идёт вперёд.       Пропускает остановку, игнорирует боль, не хочет слушать здоровые мысли в голове. В сердце — выжженая солнцем пустыня. Ничего страшного, зарастёт. Хочется запомнить сегодняшний день на подольше, но психика будто работает против всяких правил — произошедшее забывается быстрее, чем следует. Всегда. Тэхён даже не помнит, как добирается до дома.       — Я дома, — пытается скрыть дрожь в голосе, бросает промокшие кроссовки в угол прихожей, не отвечает на вопрос матери, который даже не услышал — буквально взлетает по лестнице вверх. Порванный в нескольких местах рюкзак летит на пол, Тэхён подпирает дверь своей комнаты спиной — скатывается на пол, поджимает колени к груди — жмурится от боли, но именно боль остаётся единственным связующим с реальностью.       Смотрит на руки — сходит с ума, кровавые пятна на светлой рубашке, кровь на запястьях, на душе — везде, заполняет вместе с ненавистью ко всему миру (к себе тоже), топит — убивает человека внутри. Порождает монстра. Тэхён вытирает мокрыми рукавами слёзы, пытается нащупать вибрирующий телефон в кармане: получается не сразу — замёрзшие пальцы совершенно не слушаются, в голове сгорают мысли одна за другой, оставляя после себя самопожирающую тишину.       Тэхён кусает пальцы на руках, лишь бы не закричать в голос — истерика накрывает с головой, хочется биться о стену головой, хочется в кровь сбить кулаки, хочется вернуться в прошлое, пустить пулю в лоб, когда сознание и детская тяга к риску подкинула безумную мысль, что не влюбиться в худшего во всей вселенной человека не получилось. Тэхён вытирает ладонями влагу с разбитого экрана телефона, закатывает глаза вверх, лишь бы не проронить больше не слезинки, закусывает губу — читает на вдохе одно единственное сообщение.       Сообщение от худшего во всей вселенной человека, в которого банально не получилось не влюбиться.       «Встретимся завтра, на том же месте».       Даже не спрашивает — ставит перед фактом. Знает, что Тэхён придёт. Знает, что Тэхён верит. Не знает совершенно ничего о том, что в жизни существует ровно шесть правил, первое из которых Тэхён выучил наизусть.       «Никому не верь».       Тэхён больше не верит.