Постоянно сужающиеся личные границы между Сэмом Уилсоном и Баки Барнсом

После душа всё становится проще. Баки потребовалось всего несколько часов, чтобы решить, что им следовало сделать это раньше. Это помогает ему. Сэм указывает направление, и Баки следует ему. Но при этом он делает то, что хочет. Всё чисто, однозначно. Просто. Когда Дора Милаж появляется, чтобы забрать Земо, он не знает, что делать. Айо предупредила его, что случится, если он станет на их пути. И он искренне не хочет драться с вакандцами. Земо — придурок и псих, но без него они никогда не найдут эту девочку из группировки Флэгсмэшеров. Он проклят, независимо от того, что он делает. Его бдительность усиливается, когда женщины загоняют капитана Фейк-мерику в угол, но он чувствует себя в десяти милях оттуда, его разум пуст, за исключением гудящего паралича, который ощущается как радиоволны. Земо бросается к двери, и Баки даже не нужно предавать Дору, ему просто нужно двигаться, сделать хоть что-нибудь, чтобы предотвратить развитие этой катастрофы. У него есть несколько вариантов. Он мог бы успокоить вакандцев, он мог бы увести Земо в безопасное место, он мог бы насмехаться над Уокером из-за того, что тот завёл себя в ситуацию, с которой не может справиться. Но дело в том, что он не может. Он застрял. Голос Сэма прорывается сквозь туман. Он приводит Баки в сознание и фокусирует его мысли, как солнечный луч через увеличительное стекло. — Мы должны что-то сделать, — говорит он. После этого Баки свободен. Копьё из вибраниума появляется перед его грудью. Сэм кивает, и Баки хватает ручку своим металлическим кулаком. С того момента начинается поток причин и следствий. Бить, драться, защищать выбор Сэма. Кажется, что остаток дня они двигаются на одной частоте — плавной цепи односложных инструкций Сэма и безмолвного подтверждения Баки. Это эффективно и не требует никаких усилий. Два механизма выстроились в линию и вращались вместе. В середине дня кто-то их называет партнёрами. Баки закрывает эту тему сразу же, потому что на самом деле он больше не знает, кто они друг для друга. Если они партнёры, то Сэм поправит его. Если нет, то он не хотел бы слышать отказ от Сэма. Это лучший вариант из двух плохих. К тому времени, когда они встречают Карли, он уже освоился в системе, как старый ботинок. Он охраняет дверь между Уокером и Сэмом с необъяснимым желанием помогать Сэму в любых ситуациях. В комнате возникает напряжение, когда Уокер приковывает Земо наручниками к котлу, но в голове Баки нет ни малейшего сомнения, что Сэм сможет привести девушку в порядок. Он чувствовал терпеливое понимание во взгляде Сэма. Он также сталкивался с его остроумием огромное количество раз. Плохие мысли никогда не побеждают его, поэтому Баки верит. В конце концов, это не имеет значения, потому что Уокер всё равно всё портит. И Карли уходит. Позже Баки сидит на ступенях известнякового памятника примерно своего возраста и ждёт, пока полиция закончит допрос Сэма. Ждёт — это не то слово. Он начеку, готовый последовать за ними, если те решат заковать Сэма в кандалы по какому-то выдуманному обвинению. Здесь присутствуют маршалы США, так что, вероятно, будет больше допросов после того, как местные жители утолят свой интерес. Может быть, им придётся ехать в посольство, зная их дерьмовое везение. Ничего ещё не произошло, поэтому он продолжает сидеть. У него плохо работают пальцы на металлической руке, с тех пор, как Айо сняла с него руку. Он смотрит, как они дёргаются и хмурится. Это не больно, потому что по сути это никак. Сенсорные рецепторы не работают, а без них рука — это просто хороший кусок бесчувственного металла. Весь день он проверял руку каждые несколько секунд, чтобы убедиться на месте ли она. Если он не думает о ней, он всё равно может нормально двигаться. Во всяком случае, биться — это чистый инстинкт. Однако в такие тихие моменты, как этот, он со страхом раздумывает над тем, что могло пойти не так. Это случилось, потому что он плохо её прикрепил? Или потому что последовательность ударов Айо была каким-то секретным кодом, который придумали, чтобы вывести его из строя? Придётся ли ему увидеться с Шури, чтобы это исправить? Может, в этом и был смысл. Наказание за неповиновение им. Он надеется, что дело не в этом. Он хочет, чтобы они были лучше Советов. У них были десятки жестоких уловок, чтобы заставить его ползти назад, когда он сбегал. Когда он впервые получил руку, ему снился повторяющийся сон — такой сильный, что его невозможно было как-либо контролировать. Ему снились кошмары, в которых она обвивается вокруг его шеи и душит, пока он спит. Когда он вскакивал, запутанный в потных простынях, он никогда не понимал было ли это на самом деле. Он смотрел на сжимающийся кулак у себя на коленях, ожидая, пока тот нападёт на него. Эти страхи должны быть далеко позади, но отсутствие чувств воскрешает демонов. В двадцати футах от него ответы его друга полицейским становятся всё более резкими и агрессивными. Баки зовёт его по имени. Тихо, но настойчиво. Приятно, что Сэм останавливается на полуслове, чтобы проверить его. Он ещё раз задается вопросом, кто, чёрт возьми, они друг для друга. Через две минуты Сэм вылезает из заклеенного жёлтой лентой периметра и садится слева от Баки. Вся улица мерцает красно-синими цветами, когда садится солнце. Любопытные местные жители слоняются по балконам и ступеням, пока техники делают фотографии. Какой-то бедняга в комбинезоне вытирает кровь. Скорая помощь уехала где-то час назад. С минуту они сидят в дружеской тишине. На самом деле Сэм собирает информацию, прежде чем осмелится открыть рот. Он всегда такой тактичный, осторожный. Никто другой никогда не действовал так осторожно по отношению к эмоциям Баки. Даже Стив обычно бегло смотрел на него, а потом бегал с наполовину-правильными представлениями, которые он увидел. Челюсть Баки разжимается под пристальным взглядом Сэма, а плечи опускаются на дюйм или два. — Как рука? Конечно он заметил. Баки сдвигает брови, по очереди разминая чёрные пальцы. — Не здесь, — бормочет он. Сэм хмурится. Затем он встает и поднимает Баки своей более функциональной рукой. — Если мы уйдём сейчас, возможно, федералы измучат себя спорами о юрисдикции и забудут о нас до утра, — фыркает Сэм. Баки храбро улыбается. Он готов попробовать что-нибудь один раз, особенно если это держит его подальше от решётки. Они покупают китайскую еду и идут домой долгим переулком. Без запаха кожи и высокомерия Земо, которым воняло это место, убежище кажется более безопасным. И тихим. Они одни, и после вчерашней ночи это кажется важным. Как будто они вдвоём наедине — не одно и то же, что они вдвоём на публике. Сэм не ведёт себя по-другому. Как обычно, он следит за Баки, пока возится на кухне, вытаскивая тарелки и открывая дымящиеся коробки с лапшой. Как обычно, он не заставляет разговаривать, когда в этом нет необходимости, и не жалуется, когда Баки не участвует в подаче обеда. Всё то же самое, за исключением того, что Сэм делает это с лёгкой улыбкой, из-за которой Баки чувствует себя странно. Он ставит на журнальный столик две разные тарелки. Та, что перед Баки, содержит ровно ноль ингредиентов, которые ему не нравятся. Он сжимает свои колени, когда Сэм делает ещё один круг на кухню и возвращается с напитками. — У нас нет на это времени, — бормочет он, кладя пальцы на колени. — Она уходит. — Конечно, есть. Ты голоден, я устал. Карли испарилась. Нам нечего делать, кроме как ждать, пока она не сделает следующий шаг. Сэм садится, и когда он устраивается на диване, их колени соприкасаются. Баки не может оторвать взгляд. — Что мы здесь делаем? Удерживая нагруженную тарелку на своём колене, Сэм наматывает лапшу на вилку. — Едим, — говорит он. — Я знаю, что у тебя с едой не совсем близкие отношения, но я почти уверен, что вы встречались. Заткнись, — говорит Баки взглядом. Сэм ест лапшу с такой скоростью, как будто та сейчас сбежит. Свободной рукой он берёт тарелку Баки и даёт её ему. Когда тот тянется, чтобы взять тарелку правой рукой, Сэм подносит её обратно к себе. Нахмурившись, Баки тянется снова. Тарелка остаётся в двух дюймах от него. — Ты хочешь, чтобы я поел или нет? — Ты правша, помнишь? Значит тарелку ты берёшь левой рукой. Они напряжённо смотрят друг на друга секунду. Не желая попасться на такую грязную уловку, Баки обхватывает чёрными пальцами тонкий фарфоровый край тарелки. Ему нужно сконцентрироваться на двух вещах — на отсутствии хватки и на том, насколько легко с его силой он случайно может разбить вещи. Сконцентрировавшись на руке, он вспоминает, что он ничего не чувствует ниже плеча. Как только эта мысль появляется в его голове, проклятая вещь выскальзывает из его пальцев. Сэм ловко ловит её, как будто он этого и ожидал. — Выкладывай, приятель. Самодовольное выражение Сэма вызывает у него желание бросить еду ему в лицо. Баки плюхается на диван. — Тактильные сенсоры не работают. Всё в порядке. Обе тарелки снова падают на журнальный столик, и Сэм стряхивает со штанов упавшие зёрна риса. — Я принесу свой набор инструментов. Баки не знает, почему с ним так тяжело. Может, привычка. Это нужно исправить, но он не знает причин всего этого. Тем не менее, это ещё один очищенный слой. Ещё одна граница, которую он никогда по своей воле ни с кем не переступал. В его тарелке тоже есть вилка и свежие овощи, за которые он убил бы, чтобы съесть во время войны. После этого он ловит себя на мысли, что звучит нелепо. Лапша острая и вкусная, брокколи прекрасно пропарена. Только после первого укуса он замечает, насколько голоден. К тому времени, как Сэм возвращается, половина тарелки уже пуста. Он молча снимает куртку. Из своего набора Сэм достаёт длинные тонкие отвёртки и пару очков с миниатюрным фонариком. Баки старается не задумываться. Ему нужна помощь, Сэм любит помогать. Вот как это работает. Когда-нибудь он, вероятно, должен будет вернуть услугу, но не сейчас. Наверное, не скоро, если он продолжит играть роль телохранителя Сэма Уилсона. Сэм включает фонарик и надевает защитные очки. В них он похож на бухгалтера. Парень ухмыляется, глядя на выражение лица Баки, и стучит костяшками пальцев по протезу бицепса. — Скажи, когда будешь готов. — Что ты собираешься делать? Ты не эксперт, ты едва можешь починить собственное снаряжение. — Ауч, — изображает Сэм удар в грудь. — Мы можем многое попробовать, ничего не откручивая. Ты никогда не играл в Нинтен… Губы Баки кривятся в холодной односторонней улыбке. — Верно, верно, — вздрагивает Сэм. — Ну, со старыми играми была такая штука, когда пыль попадала в порты, и, если в неё подуть и начать заново, всё будет работать нормально. — Ты хочешь подуть в мою культю, Сэм? — говорит Баки невозмутимо. В ответ он получает долгий страдающий взгляд от Сэма, и он достаточно убедителен, чтобы заставить Баки ввести код разблокировки на своём плече. С шипением протез отрывается, и ему приходится положить другую руку на подушку дивана, чтобы оставаться в вертикальном положении. Его собственный несбалансированный вес каждый раз сбивает его с толку. Забавный факт, Сэм действительно дует в систему руки. И пыль действительно выходит. — Господи, когда она была на техобслуживании последний раз? — Никто не сказал мне, что я должен её проверять, — лжёт он. Вытаскивая кисть с жёсткой щетиной из своего набора, Сэм смахивает пыль с множества щелей. — Тебе действительно нужно было взять с собой инструкцию, я не был готов к этому дерьму, — говорит Сэм без наезда. Баки сдувает попавший на его нос комок пыли. — Я передам Шури. Ловкие пальцы касаются руки рядом с местом крепления, и Баки дрожит. Из руки выходят странные искры. — Осторожно, — предупреждает он, потому что не то чтобы он получает от этого удовольствие. Это слишком близко. Слишком похоже на других мужчин, которые приказывали ему вещи, которые он не считал чем-то терапевтическим или полезным. Сэм, как всегда мягко, проверяет его выражение лица. — Ты хорошо справляешься, Бак. Потерпи ещё буквально несколько минут. Баки смотрит в другую сторону и сглатывает. Ему начинает нравиться, как звучит эта форма его имени из уст Сэма. Но это слишком странно реагировать так на это, когда они уже настолько близки. Сэм разматывает запутанную проволоку толщиной с его большой палец из сердечника протеза. К концу этой проволоки прикреплён сложный адаптер. Провод подключается с щелчком, и возвращение тактильных ощущений сбивает дыхание Баки на несколько напряжённых секунд. Он держится за ткань дивана и терпит головокружение, которое всегда следует за реинтеграцией. Воспоминания из лабораторий Гидры мелькают у него в голове, и он быстро хватает стакан воды, который принёс ему Сэм. От долгого, неприятно холодного чувства он ощущает мурашки по всему телу, но он не убегает от него. Наоборот он пытается использовать это чувство, чтобы оставаться в сознании, как учили его духовные целители. — И ты снова в сети, — легко говорит Сэм. Потирая лицо, Баки заставляет себя посмотреть. Руки нет, но она прикреплена, и он чувствует себя глупо. На соединение нервов впервые ушло несколько часов его последней операции. Каждую пластину и датчик нужно было протестировать и откалибровать на предмет боли, жары и холода. Как он мог забыть прикрепить его обратно? — Лучше? — спрашивает Сэм. Постепенно старые чувства снова загораются, и он чувствует смущение, будто Сэм касается его ладони с расстояния трёх футов. — Да. Дай мне только… — он тянется к протезу и выравнивает детали. Поначалу всегда больно, когда вибраниум проникает в лунку и прикрепляется к его плечевому суставу, но это чувство быстро исчезает. Баки резко поворачивает руку и чувствует звук внешних защелок. — Спасибо. — Я бы сказал, без проблем, но мы оба знаем, что это ложь. Губы Баки сами по себе изгибаются в полуулыбке. Он тянется к своей еде, надеясь прикрыть лицо. Но его рука застывает в воздухе, когда он чувствует тёплое прикосновение кожи к протезу. Он поворачивает голову и утопает в тёмных глазах Сэма. По его телу прокатывается приятная дрожь. — Я не знал, что у тебя есть тактильные датчики. Ты чувствуешь? Когда тебя ударяют по ней? Трудно думать, когда рука Сэма сжимает его руку. — Э-э, эм, — он сглатывает. Тепло распространяется по его телу от прикосновений Сэма, и он никогда раньше не чувствовал чего-то подобного. Шури работала с его рукой очень тщательно, но всегда только в профессиональных рамках. Ничто не задерживалось ни на минуту дольше, чем это было необходимо с медицинской точки зрения. Сейчас всё совершенно иначе. Сейчас это исследование проводится постепенно и с намерением узнать. Пластины, которые наслаиваются друг на друга, сделаны в форме мышц, соединения между ними покрыты золотом и заряжены дополнительной мощностью для подпитки синтетических сухожилий. Большой палец Сэма проводит по этой линии, и Баки полностью теряет ход мыслей. Одёрнув себя, Баки выпрямился. — Боль уменьшена до десяти процентов. Я ничего не чувствую от удара кулаком или ножом, но, если меня ударят достаточно сильно, если удар может привести к поломке, то я почувствую боль, чтобы знать, когда остановиться. — Это красивая рука, — говорит Сэм. — Не говори мне, что ты сделал всё это из-за фетиша на руки, — слабо шутит он. Сэм, будучи хорошим спортсменом и человеком с ужасным вкусом, искренне смеётся. — До сегодняшнего вечера, ни в коем случае. После…? В следующий раз нужно будет проверить. Комплимент вызывает у Баки странный импульс, похожий на занозу, которую он не может вытащить. Они возвращаются к еде, обмениваясь в это время лёгкими подколами. Но это чувство не проходит. Оно разрастается, как инфекция, до тех пор, пока вся его грудь не наполнена ею. — Ты… хочешь ещё прикоснуться к ней? — тихо говорит он. Сэм проглатывает последнюю лапшу и слизывает соус с губы. Рот Баки при этом покалывает при воспоминании о влажном мгновенном поцелуе. Его сердце стучит, как военный барабан, и он понимает, что хотел бы поцеловать Сэма ещё раз. Он хочет, чтобы этот поцелуй был длиннее, глубже и возможно даже немного беспорядочным. Он хочет почувствовать сладко-кислый вкус на языке Сэма, когда они будут целоваться по-французски. Это желание бьёт его, как падающее пианино. Как наковальня в Луни Тьюнс. Глаза Сэма обжигают его, когда он изучает его лицо. — Баки… — он снова облизывает губы, на этот раз нервно. Тарелка Сэма грубо царапает стол, когда тот бросает её. — Не надо. Ты начал это в душе. Не отшивай меня сейчас. — Чёрт возьми, я не, я… — Сэм качает головой и перемещается, так что теперь он сидит боком, положив руку на спинку дивана. Баки пристально смотрит, тревога скручивает желудок. Может, он неправильно всё понял. В его время парни этого не делали. Во всяком случае, не открыто. Но ему часто повторяли, что сейчас всё по-другому. Ему сказали, что парни приглашают друг друга на свидания, как и девушек, и что то, что происходит дальше, зависит от взаимных желаний их сердец или членов, или чего-то ещё, что может быть в игре. В их случае «красивая механическая рука». Сэм сжимает колено Баки, и, учитывая его ограниченный опыт, это могло означать что угодно. — Я пытаюсь убедиться, что ты знаешь, во что ввязываешься. Ты и я, мы прошли через то, что никто другой не проходил. Если мы сделаем это, и ничего не выйдет, мы никогда не сможем вернуться к этой дружбе. Я знаю, что у тебя нет никого другого. Ты действительно думаешь, что рисковать — это хорошая идея? Рисковать своим прогрессом? Баки напрягается, рука на его колене внезапно сжимается сильнее. Он не может перестать думать о том, что Сэма не касается, подумал ли он о худшем развитии событий или нет. Конечно, он не подумал, потому что это работа Сэма. Это его обязанность разбираться в сложных вещах, чтобы Баки мог делать то, что у него хорошо получается: действовать, доводя до конца. Это система, и она работает. Это кажется правильным, как ничто другое в этом шумном, запутанном будущем. Он хмурится и толкает Сэма на диван. Его глаза немного расширяются, когда Баки ползёт сверху и удобно устраивается на бёдрах Сэма. Баки держится руками по обе стороны от его глупого бесхитростного лица. Это просто поцелуй. Это ничего не значит. Нет причин для паники. Раньше он целовал кучу людей. Медсестёр, секретарш, девушек из подтанцовки. Сэм всё усложняет. Если всё будет хорошо или если это всё-таки что-то поменяет будут ли они жалеть об этом? Он так не думает. Он не жалеет, что поцеловал Стива. Даже сейчас, в конце концов — после семидесяти лет погони за этим ублюдком, просто чтобы посмотреть, как тот возвращается в прошлое, чтобы побыть с Пегги, — Баки всё ещё не жалеет об этом. Это была связь, это было по-настоящему. Это что-то значит для него даже после того, как оно исчезло. Когда он засыпает перед телевизором в своей грустной пустой квартире, это единственное, по чему он скучает из прошлого. Он скучает по кому-то, кто заставляет всё это что-то значить. Сэм не такой для него, пока что нет. Но он мог бы быть. Он смотрит на него, его лицо пылает. По мере того, как Баки смотрит, тёмно-карие глаза, кажется, становятся ещё глубже, и с такого близкого расстояния он видит крошечные черные веснушки на веках Сэма. От него пахнет потом и хорошей едой, и в холодном осеннем воздухе Баки чувствует тепло, исходящее от его тела, как от печи. Губы Сэма искажаются в мягкой извиняющейся улыбке. — Я не это имел в виду. Я просто имел в виду, что мне не всё равно. — Я знаю, — бормочет Баки. — Я… я хочу. — Тогда чего ты ждёшь? Судорожно втягивая воздух, Баки наклоняется, пока они не соприкасаются носами, и он чувствует тёплое дыхание Сэма на своём подбородке. Глаза Баки закрываются, когда их губы неуверенно встречаются, до тех пор, пока Сэм не гладит его по спине и не проводит пальцами по коротко остриженным волосам. Он хватает более длинную часть волос и наклоняет Баки так, чтобы их рты открылись немного шире, это движение возвращает его обратно к ситуации в душе. Сэм везде; в его рту, вдоль спины, ноги собственнически обвиты вокруг икр Баки. Баки с ног до головы захвачен интимными, обнадёживающими тисками, и в этом безопасном пространстве он чувствует, как его напряжение уходит, а тело сжимается и плотно прижимается к прочной фигуре Сэма. Их движения превращаются в такой же устойчивый и предсказуемый ритм, как и сам Сэм, и это освобождает. Баки забывается в этом потоке. Когда Сэм перестаёт тянуть его и толкает на себя, то Баки легко переворачивается, пытаясь догнать губы Сэма, до тех пор, пока те не оказываются слишком далеко от него. Он жалуется — невербально, но не менее красноречиво, и Сэм извиняется коротким сладким ответом. Он садится, и Баки цепляется за воздушное, медитативное чувство, боясь, что оно может испариться. Он не хочет слишком много думать, но без этих губ, успокаивающих его разум, это труднее. Неторопливые руки исследуют мышцы его груди и разминают плечи. Достаточно приличная замена. Лицо Сэма нависает над ним, расслабленное и счастливое, и Баки сжимает свои ноги вокруг бёдер мужчины. Это кажется правильным, правильным, правильным. Они разделяют ещё один поцелуй, который кажется концом. Это не до свидания, но точно спокойной ночи. — Я думаю, что съел слишком много, меня клонит в сон, — говорит Сэм. — Всего восемь часов! — Восемь часов по латвийскому времени. Моё тело застряло в Мадрипуре, меня рубает целый день. — Ну, я ещё не ложусь спать, — фыркает Баки. Прежде чем он успевает потерять удовлетворение и решимость, питаемое этим самым удовлетворением, он обнимает Сэма за талию и прижимает к груди. Сэм оказывает слабое символическое сопротивление, но это длилось недолго. Суперсила имеет свои преимущества даже вне поля боя. Баки ожидает обсуждения или, возможно, хотя бы небольшого упоминания того, чем они занимались. Что застает его врасплох, так это тихий храп Сэма, когда тот засыпает на его груди. Вытянув шею, чтобы посмотреть, он обнаруживает это гладкое невозмутимое лицо в состоянии, которого он никогда раньше не видел. Беззащитное и свободное — рот едва приоткрыт, а глаза во сне слегка двигаются под веками. Нащупывая спинку дивана вслепую, он находит плед и неловко бросает его им на ноги. Он слишком короткий, едва доходит Сэму до плеч, а обе их спутанные ноги торчат наружу. Он тянет его до тех пор, пока плед не покрывает их хотя бы в функциональном плане. В это время во сне Сэм сжимает кулаком ткань рубашки Баки. Это движение ослабляет невидимый узел, который они накручивали вокруг друг друга в течение нескольких недель. Это всё меняет. Баки по-прежнему не возражает.