Send Tweet

Как же я давно не писал про тебя

Зачем и почему я всю любовь променял,

Гордо принимая всю грязь про тебя,

Я понимаю, что это всего лишь слова

Третий по счёту бокал с выпивкой стремительно пустеет. Обжигающее тепло застилает разум хмельной пеленой, но на душе всё ещё паршиво. Легче не становится, а последние пару дней не помогает вообще ничего: ни работа, ни спиртное, ни сбитые в кровь костяшки пальцев. Но надежда, как говорится, всегда умирает последней. Сидя в богом забытом баре на окраине Петербурга, Петя уже несколько часов тщетно пытается навести порядок в голове. Там у него миллион нерешённых вопросов и неопределённостей, из-за которых он и находится здесь, в одного уничтожая все имеющиеся запасы спиртного. Нервно поглядывает на время, ждёт чего-то, но запрещает себе прикасаться к лежащему на барной стойке смартфону. В душном заведении темно и практически безлюдно. Такая атмосфера слишком располагает к глубокому самоанализу с неутешительными выводами. Волей неволей приходится прокручивать в голове злополучную ссору. Петя, хоть убей, даже не помнит, с чего всё началось. Осознание пришло к нему уже тогда, когда конфликт набрал обороты, а тон голосов повысился до максимума:

«Вот и катись нахуй к своей Пчёлкиной»

Неосторожная фраза, брошенная на эмоциях, уже сорок восемь часов подряд несёт за собой необратимые последствия. После ссор Игорь всегда прикрывается маской безразличия, делая вид, что ситуация его совсем не волнует, но обязательно продолжает крутиться где-то под боком. А в этот раз он лишь бросил на Петю холодный, полный обиды взгляд, после чего в спешке покинул квартиру, отключив телефон. Не вернулся к ночи и на следующее утро, вынуждая Хазина нервно заламывать пальцы до хруста и тревожно смотреть в окно, ожидая появления знакомого силуэта. Иногда Пете хочется своими же руками вырвать себе язык. Меры чересчур радикальные, но как иначе контролировать то, что порой вылетает из его рта и ранит любимого человека? Все эти сорок восемь часов Хазин держится на остатках самообладания и крепком коньяке, ожидая от судьбы фатального для них с Игорем исхода.       — Блять, да как же так, — залпом выпивает остатки коньяка и с грохотом возвращает стакан на стойку. — Я не хочу без тебя. У Пети с Игорем, как и у всех, не идеально. Их отношения напоминают две пересёкшиеся параллельные. Иными словами — противоречат всем устоявшимся законам. Они хоть и стараются искать компромиссы и сглаживать углы, но сгорают так же ярко, как и вспыхивают. Психологи говорят, что дело в разнице темпераментов и, наверное, в их случае слова действительно имеют долю правды. Гром, например, серьёзен и собран, ему в жизни важен покой и порядок, Петя же — живущий на пороховой бочке гедонист с неиссякаемой энергией. Но несмотря на все несостыковки, оба точно уверены, что они друг друга скорее дополняют, нежели взаимозаменяют. Самодисциплина и обещание держать себя в руках как обычно подводят, и Хазин ещё раз хватает телефон, проверяя уведомления. Он отправил уже миллион сообщений, столько же раз звонил, но с экрана на него по-прежнему смотрит только безжизненно-пустой рабочий стол. А когда на экране мельком появляется голубая иконка мессенджера, а у Пети сердце будто обваливается куда-то вниз. Игорь (21:15): Приезжай. И Петя тут же срывается, моментально трезвея. Безбожно нарушает правила дорожного движения, краем глаза замечая, как камеры несколько раз фиксируют превышение скорости яркими вспышками, но ему плевать. Чтобы использовать свой возможно последний шанс, он совершает невозможное и добирается до квартиры Игоря всего за тридцать минут. Через весь Петербург. В груди всё клокочет так сильно, будто всё это сумасшедшее расстояние он преодолел на своих двоих. Хазин не замечает, как на автопилоте поднимается на третий этаж и нетерпеливо вдавливает пальцем потёртую кнопку звонка. Когда входная дверь распахивается прямо перед его носом, он вихрем врывается в квартиру, почти сбивая Грома с ног, от чего в тёмном коридоре поднимается облако пыли. Пете больших усилий стоит удержаться от привычного прыжка Игорю на бёдра. Пока мир окончательно не восстановлен, ему остаётся просто обхватить майора руками за шею изо всех сил, утыкаясь носом в широкую грудную клетку.       — Прости меня, — тараторит, с шумом втягивая его аромат. — Прости, я такой мудак, и так испугался, что ты реально возьмёшь и по-настоящему уйдёшь. Ты раньше никогда так на два дня не пропадал, а я чуть с ума не сошёл, пока пытался дозвониться. Я люблю тебя, слышишь? И никуда не отпущу. Ни к какой Пчёлкиной... Игорь себе не изменяет, и прежде чем ответить на хазинские раскаяния, долго и напряжённо молчит, заставляя того мысленно метаться в панике. На самом деле он всё давно для себя решил. Хазин со всеми его тараканами, вспыльчивостью и паскудным, в общем-то, характером в сердце засел слишком плотно, чтобы позволить бессмысленной ссоре и неосторожно брошенным словам, каких ещё будут миллионы, разрушить то, что между ними есть. Он его тоже любит, вот и всё. Никогда не сомневался, что у них взаимно.       — Да простил уже, простил, — выдыхает прямо в светлую макушку, прижимая Петю ближе. — Стой смирно и дай пообниматься, истеричка. Хазин тает. Практически повинуется, продолжая неподвижно стоять в кольце крепких рук, но всё же поднимает голову и с прищуром смотрит майору прямо в глаза, в надежде украсть поцелуй:       — Поцелуешь, раз простил? Гром, конечно, хмыкает, но всё-таки целует. Тягуче и медленно, чтобы от ощущений перед глазами всё плыло. Впечатывается в сухие губы, просясь внутрь, а после ведёт ладонями вдоль позвоночника. Потом — под ягодицы и приподнимает над полом, заставляя Петю обхватить его ногами прямо в уличных ботинках. Плевать, это совершенно неважно. Когда они вдвоём, весь мир может идти к чёрту. Да, Игорь и Петя, возможно, слишком разные. Люди из настолько разных миров никогда не пересекаются ни в одной из плоскостей, но этим вечером Петя лежит на коленях Грома, переплетая его пальцы со своими, и мысленно благодарит Вселенную за то, что сделала для них исключение. Ведь только пока суровый петербургский майор рядом, всё остальное в его жизни имеет хоть какое-то значение.