Send Tweet

Голова трещала нещадно. С трудом разлепив глаза, Илья прислушался к тишине вокруг и попытался приподняться на локтях, но тут же вернулся в исходное положение, почувствовав резкую боль в висках. Приземлившись обратно на подушку, он тяжёлым взглядом уставился в потолок, который сильно отличался и был куда выше, чем потолок в его собственной квартире. Значит, проснулся точно не дома.       — Бля-я, замечательно, — прокряхтел Илья, — но нахера было столько пить, Илья Евгенич? Вопрос, с которого неизменно начиналось каждое утро выходного дня, снова остался без ответа. Всю неделю Третьяков старательно игнорировал приглашения от коллег, настроившись всё свободное время провести перед телевизором, но уже в пятницу вечером его грандиозные планы по ничегонеделанью с треском провалились, когда Серый произнес заманчивое «по пиву по случаю окончания рабочей недели и домой». Сам того не желая, Илья повелся на дар убеждения приятеля, который в итоге исчез куда-то ещё в разгар тусовки, оставив его в компании ополовиненной бутылки текилы. Из всех событий вечера Третьяков запомнил лишь то, что на момент исчезновения Серёги они оба были слишком пьяны, поэтому ожидаемо не потрудился задать нужных вопросов. Попытка сглотнуть противный ком в горле оказалась неудачной. Пить хотелось так, будто до этого Илья в одного сожрал килограмм песка. В целом, собственное состояние Третьяков оценивал примерно на минус пятнадцать из десяти. Шея затекла и неприятно ныла, голову одолевали спазмы, а во рту будто котики нагадили. Пациент к смерти готов. Попытавшись принять вертикальное положение, он осмотрелся по сторонам и с большим удивлением отметил, что очнулся в спальне Игоря Грома. С питерским майором полиции его связывали не то чтобы какие-то прочные отношения, но как минимум взаимная симпатия, как максимум — относительно регулярный секс «по дружбе». Что Гром, что Третьяков в качестве второй половинки добровольно выбирали работу, поэтому такой способ снятия напряжения устраивал обоих сполна. Они познакомились около четырёх месяцев назад, когда бригада скорой помощи силком заталкивала схватившего пулевое Игоря в приемное отделение, где как раз дежурил Третьяков:       — Да все со мной норма… Не надо меня тащить, я сам могу идти, — бухтел Гром, держась за плечо. — Там ерунда.       — Супергерой, значит, — пошутил Илья, аккуратно стягивая с майора кожаную куртку. — На что жалуемся? Болезнь Урбаха-Вите* в обострённой форме? Гром, которого против его воли ещё в машине СМП на недельку оформили в стационар, тогда на него так зыркнул, что шутить расхотелось сразу и, казалось бы, всё — суровый полицейский навсегда записал во враги, но от ненависти до любви, как известно, одна бутылка дешёвого коньяка, распитая в ординаторской ночью. У них тогда оказалось удивительно много общего, да и сам Илья Евгенич оказался не промах. Обсудили всё на свете, сыграли в шахматы (сначала просто, а потом и на раздевание), а ещё через пару дней, когда в отделении не оставалось никого, кроме дежурного персонала, Гром ходил в ординаторскую как к себе домой. Ещё одна бутылка коньяка из старых запасов, распитая перед самой выпиской, стёрла последние границы между ними, и в последнюю ночь осмелевший Третьяков самым бессовестным образом прижал майора к стене, избавил от футболки и порывисто поцеловал. Ожидал услышать оскорбления в свой адрес или почувствовать удар в лицо, но ничего подобного не произошло. Целовались так долго, что губы начало саднить, а кислорода перестало хватать даже для одного. Руки Третьякова беспорядочно гуляли по подтянутому телу майора, организм требовал перехода к активным действиям, но Илье пришлось приложить все усилия, чтобы напомнить себе, что он — лечащий врач, а Игорь — пациент, которому временно запрещены все виды физических нагрузок. А уже после полного восстановления Игоря они опробовали пару доступных поверхностей и… решили оставить всё как есть. Всё складывалось лучше не придумаешь: всегда есть с кем выпить, поговорить и потрахаться. И всё это — один-единственный человек. Без развешивания ярлыков, выяснения отношений, смс и регистрации. Идеально.       — Ну что, товарищ врач первой категории, — где-то за спиной раздался насмешливый низкий голос, — очнулись, значит? Третьяков вздрогнул от неожиданности. Гром, одетый в серые спортивные штаны, сидящие низко на бедрах, по-хозяйски переступил порог комнаты и рухнул в кресло, стоящее неподалёку от раздвижного дивана, который занимал сам Илья. Игорь расслабленно откинулся на спинку и окинул Третьякова взглядом, от которого у него в ту же секунду восстановилось слюноотделение и пропала способность мыслить аналитически. Не то чтобы страдавший от головной боли Илья вообще горел желанием шевелить мозгами, но совсем отказываться от такой возможности тоже не хотел, поэтому встряхнул головой и поспешил ответить на вопрос:       — Очнулись — это пока что сильно сказано, но, по крайней мере, ещё живы.       — Как лечить-то тебя будем? Секрет, может, есть какой-нибудь врачебный?       — Тиамина хлорид внутривенно, но лучше просто верёвку и мыло. Нахера я вчера так нажрался-то?       — Я вот у тебя то же самое спросить хотел, когда ты в три ночи позвонил и угрожал уехать спасать людей в Ботсвану, если я прямо сейчас тебя не заберу, — хрипло рассмеялся Гром, откидываясь на спинку кресла. — Ну, я и забрал, потому что Ботсвана далеко, а куда я без тебя? Всплывающие обрывками флэшбеки напомнили, что после исчезновения Серёги к Илье быстро подсел странный паренёк, на вид совсем ещё пацан, представился Андрюхой и без стеснения стал подливать себе текилу из его бутылки, сетуя на то, как тяжело живется творческим людям. Рассказывал о непонимании, об арт-группе со сложным названием, которую сам же и основал, и о том, что мечтает поступить в архитектурный. Говорил много, громко и раздражал поначалу безумно, на вопросы о возрасте отвечал уклончиво, но после пары-тройки стопок оказалось, что он, в целом, перспективный пацан, и пить с ним вообще нескучно. Взгляды на многие вещи у него оказались весьма небанальными, поэтому дальше заинтересованный Илья лишь с философским видом кивал, соглашаясь со сказанным и не забывая разливать алкоголь по рюмкам. Еще несколько шотов и увлекательных историй спустя Третьяков почувствовал, что ему в жизни явно чего-то недостаёт. Ну, пашет он в своей больнице денно и нощно, людей лечит, а в итоге что? Мизерная зарплата, вечно недовольное лицо Степана Олеговича и никакого морального удовлетворения. Даже конфеты дарят — и те невкусные. Захотелось чего-то более глобального, а Африка как-то сама на ум пришла. Через двадцать минут Андрей по доброте душевной уже гуглил для нового знакомого дешёвые авиабилеты, а Илья, пафосно швырнув перед собой паспорт, решил сделать пару прощальных звонков. Первым в списке был Серега, который не только больше не объявился, но и не ответил на звонок:       — Ну и пошел ты… Друг... Вторым был Игорь, который долго не подходил к телефону. В момент, когда Третьякова начало подташнивать от монотонного звука длинных гудков, на том конце провода всё-таки раздался хриплый сонный голос:       — Илюх? Чего не спишь-то?       — Игорь! Круто, что ты взял трубку, — Илья в спешке прикрыл динамик телефона ладонью, словно их подслушивали, — тут такое дело. Я улетаю… В как её… А! В Ботсвану. Людей лечить. Вот… И звоню п-попрощаться.       — Чего? В какую еще Ботсвану? — не сразу сообразил Игорь. Было слышно, как он выматерился и чем-то зашуршал, — Ты где вообще?       — Я в баре, Игорёш. В «Пробирочной». Забери меня, а то точно в эту Ботсвану улечу, мне Андрюха уже билеты нашёл. Новая жизнь, считай. Людей спасать. Игорь не стал выяснять, что за Андрюха, и откуда вдруг взялась такая тяга к волонтерской деятельности в странах третьего мира, а просто натянул джинсы, вызвал такси и помчался спасать горе-любовника от незапланированного переезда на другой континент. К моменту его приезда Третьяков, конечно, уже не так рвался покинуть Родину, окончательно потеряв способность держать равновесие, но признаки жизни ещё подавал. Он полу-сидел полу-лежал за барной стойкой, уткнувшись лбом в сгиб локтя, а в пальцах свободной руки крутил полную стопку, которую, видимо, всё еще надеялся влить в себя. Рядом, судя по всему, восседал тот самый ответственный за билеты Андрей, которому на первый взгляд было не больше шестнадцати. О том, почему Илья Евгеньевич до зелёных соплей нажрался в баре с подростком, Игорь решил узнать как-нибудь в другой раз. Взвалив на себя пьяное почти бездыханное тело, он с огромным усилием затолкал вяло сопротивляющегося собутыльника в такси, а сам повёз Третьякова отсыпаться. Тот в свою очередь окончательно обмяк ещё где-то на полпути и мирно засопел, даже не попытавшись пошевелиться до самого дома.       — Вот так вот, Илюш, — Гром посмеивался, глядя на меняющее цвет лицо напротив, — спас тебя от случайного переезда в Африку. И минералочки принес, лови.       — Пиздец. Больше никогда пить не буду, — поймав на лету пластиковую бутылку, Третьяков скрутил крышку и принялся жадно пить, закатывая глаза от удовольствия. Практически полностью осушив содержимое, он, наконец, почувствовал, как похмельный монстр немного ослабил хватку. — Игорь, блять, лучший просто. Лучший. Спаси-итель.       — Должен будешь, знаешь ведь?       — Если сегодня не сдохну, верну в двойном размере, — Третьяков недвусмысленно пошевелил бровями, — а пока тащи свою жопу сюда, дело есть одно.