Держи меня за руку, а?

— Итак, Карл, раз ты уже успешно научился искать порнуху в интернете, — я нарочно делаю паузу на этом моменте, вспомнив, как он умудрился натаскать всякой вирусной дряни на мой ноут, а после продолжаю: — Пора бы освоить и более полезные навыки. Гейзенберг, сидящий на полу гостиной вместе с малышкой, недовольно хмурит лоб и строит наигранно-заинтересованное выражение лица. Впрочем, на этом его энтузиазм и заканчивается, а сам Карл отворачивается, делая вид, что новая игрушка Розы увлекает его куда больше, чем предстоящий момент обучения. — Давай, давай, иди сюда, — я приглашаюше хлопаю по обивке дивана, а Гейзенберг нехотя поднимается с ковра на ноги, чтобы потом безвольно плюхнуться на сиденье рядом со мной. На вороте его футболки висят любимые солнечные очки — ну хотя бы он не стал надевать их в помещении. А вот то, что любимая шляпа на голове не торчит — это странно. Я не перестану удивляться, как она за годы носки к нему не приросла. Сегодня я настроен решительнее некуда, потому что меня, если честно, уже просто заколебали эти подъёмы посреди ночи с целью покупки очередной невьебенно крутой трёхствольной отвёртки со встроенной в неё подсветкой, зажигалкой и пивным стаканом. Интернет — это прекрасно, но, клянусь, я поставлю на ноут «детский режим». И цель моя при этом донельзя чёткая — вернуть себе здоровый сон ночью, спокойствие днём и научить Гейзенберга оплачивать свои хотелки без моей помощи. Шопоголизм Карла, как оказалось, не имеет вообще никаких разумных пределов, и дай ему волю, он просто превратит наш дом в металлическую свалку, что, кстати, уже случилось с рабочим кабинетом. Тот буквально за несколько недель трансформировался из чистой, прибранной комнаты в склад железяк, бесчисленного множества записей и бутылок из-под алкоголя: Карл с завидным упорством торчал там до утра, выводя на бумаге чертёж тысячной по счёту механической хреновины, и заливал своё вдохновение чем-нибудь покрепче. Являлся он в спальню уже на рассвете и обессиленно падал на постель, довольно урча и не упуская случая заграбастать меня в объятия. Я же в свою очередь угрожающе фыркал, сбрасывал со своего лица его отросшие пряди волос и пытался оттолкнуть благоухающую прекрасным спиртовым букетом рожу. Этой ночью меня снова нагло разбудили — хобби у него такое, что ли, постоянно доводить меня до бессонницы? — и легонько пощекотали мою так беззащитно высунутую из-под одеяла пятку. Я вяло оторвал тяжёлую голову от подушки и тут же недовольно зашипел от того, как больно резанул по глазам яркий экран ноутбука. — Мать твою, ты издеваешься?! Три ночи! — Плесень моя любимая, — совсем уж невинно пролепетал Карл, — посмотри, что я нашёл. Смотреть мне не хотелось. Хотелось пришибить Гейзенберга чем-то тяжёлым, но, к сожалению, под рукой оказалась только одна из подушек, чем я и воспользовался, запустив её со всей дури в Карла. В такие моменты мне просто чесалось во всех местах запихнуть его в багажник и вывезти в лес да подальше. Удивительно, как Гейзенберг дожил до своих лет, и его «приёмная» сука Миранда не пришибла своё дитятко собственноручно ещё задолго до моего появления в их захолустье. Он порой просто невыносим, хоть и признаю — чертовски притягателен. — Что на этот раз? — выдохнул я устало. — Во-от, — Карл, довольно лыбясь, чуть ли не ткнул мне ноутбуком в лицо. На экране отображалась какая-то непонятная для моего сонного мозга хреновина, с торчащими проводами и кучей болтов в комплекте. — Ебучий случай, Карл, давай с утра, а? — Детка, мне эта штучка нужна сейчас. — Ложись лучше спать. — Ита-а-ан. Я обречённо застонал в подушку и прикинулся внезапно мёртвым, хоть и чётко осознавал, что этот упрямец ни в какую не отцепится. Его сияющих серебром глаз и такого же сияющего лица вполне хватило бы для освещения небольшой улочки — так он радовался находке посреди ночи. Утром экзекуция началась по привычному кругу, и Карл сначала бороздил просторы интернета, а после шастал за мной по пятам, тыча пальцем в экран ноутбука и выпрашивая ещё одну новую цацку. Нет, у нас то кулинарное шоу, то магазин на диване, а хуй один — страдаю я. Впрочем, отказывать я ему не умел, да и честно, мне вовсе не хотелось. Я-то понимал, что Карл рано или поздно перебесится, успокоит свой чрезмерный интерес ко всему тому, что он раньше и в глаза не видал. Всё-таки жизнь в изолированной глухой деревне, где из супермаркетов только Герцог, а твоё окружение — ликаны и полоумная семейка монстров, наносит свой отпечаток, который стереть способно лишь время, смена обстановки и нормальное человеческое общество. И я ворча сносил все порывы его инженерно-творческой личности, при этом, не скрою, согревался от одной только мысли, что за такой короткий срок Карл стал вливаться в обычную жизнь: размеренную, светлую и наполненную человеческими эмоциями. Жизнь, что постепенно прорастала хрупким цветком сквозь выжженную годами одиночества и боли почву. Я искренне улыбался и не без удовольствия наблюдал за его наивно-детской радостью, пока тот раздирал пальцами очередной пакет с посылкой, доставленный курьером прямо к нашему дому. «Нашему» — здесь главное слово. Кстати, вторым увлечением, помимо наглого воровства сна у бедного Итана, стало «очень полезное» умение смущать курьеров. Вот уж не знаю, по какому критерию их отбирали, но что женщины, что мужчины при виде Карла неловко прятали взгляды, пытаясь поскорее всучить заказ и смотаться. Может, сказывалось то, что Карл выходил к ним полуголым, и хорошо, если в шортах, а не в едва запахнутом халате. Но я его не винил: духота и жара под тридцать пять градусов, что не спадала даже к вечеру, делали своё дело. Меня же, наоборот, чуток брала гордость, хоть сам Гейзенберг искренне недоумевал, что не так и почему я в который раз без причины сгибаюсь от хохота. — Так, ткни сюда вот — и добавишь в корзину, — я слежу взглядом, как Карл чуть неуверенно ведёт пальцем по тачпаду. — Тут просит ввести твои контакты… Да не половые, засранец! — А жаль, детка, — он укладывает растрёпанную голову мне на плечо, а ладонь, ранее лежащая на бедре, совершает обманный манёвр и ловко ныряет под резинку моих домашних штанов. — Нет, хитрый жук, — перехватываю на полдороге его руку, — я тебя знаю. Не отвлекайся. — Да неуже-е-ели? — по обыкновению растягивая гласные вопрошает Карл. — Именно. А ещё лучше я знаю самого себя, потому, будь любезен, убери лапу от моего члена, — последнее слово я произношу шёпотом и едва различимо, чтобы малышка не расслышала очередную похабщину. Не хочу, чтобы Роза годам к двум уже полностью освоила матерно-похабный лексикон, а тем более радовала им окружающих. Хотя и вовсе не удивлюсь, если первое её осознанное словосочетание будет включать в себя что-либо из разряда «блять» или «ебись оно в рот, папа». Карл нехотя выполняет просьбу, хоть и не упускает случая напоследок скользнуть кончиками пальцев по коротким волосам в паху и легко огладить мой живот. Честно, я-то и сам не против перепихнуться сейчас по-быстрому, только вот у нас на сегодня запланирована куча дел, да и трахаться при ребёнке — так себе затея. Гейзенберг, впрочем, озвучивает мне на ухо ту же мысль. — Хочу тебя выебать, — он трётся колючим подбородком о мою шею и смотрит так обманчиво жалобно, словно его щенячий взгляд заставит мои штаны сползти сами по себе. — Выебешь, вечером, — обещаю ему я и вплетаю пальцы в спутанные жесткие волосы. О боги, мы два животных. — Сейчас хочу. — Давай, не выделывайся, мне ещё ребёнка укладывать спать, — я пододвигаюсь к нему поближе и прижимаюсь к плечу, ощущая сквозь тонкую ткань футболки прикосновение тёплой кожи. — Нажми на следующую вкладку…нет, не с той стороны. Да, вот эту. Твой банковский счёт: ты ведь теперь цивилизованный европейский житель. Карл смотрит с непонятками во взгляде — оно и ясно: делать покупочки под запись в тетрадке, как у Герцога, уже не выйдет. — Вот его номер, а это номер карты, — я указываю на виртуальную иконку в левой части экрана. — Вернись обратно и введи эти цифры вот в это окошко. Карл, закусив губу, двумя пальцами печатает рядок символов. У нас прогресс — с одного пальца Гейзенберг эволюционировал до двух, а я перестал втихаря ржать над его неловкими попытками напечатать нечто длинное. — Видишь, — я легко поглаживаю его затылок, пропуская меж пальцев прядки, — просит ввести ещё одну хрень. Это три цифры на обороте карты. Теперь просто ткнуть «Заказать» — и готово. Ничего сложного. «Ничего сложного» — так я, кажется, уже говорил однажды. Например, позавчера, когда вытащил Карла за покупками. Весь вечер до этого мы провели за подбором краски: коридор на втором этаже у лестницы окрашен в нечто светло-поросяче-розовое — извращение-то какое — и мы единогласно решили эту оплошность исправить. Карл привередливо фыркал на все мои предложения: — Это цвет плесени. — Это фисташковый, — поправлял его я. Бежевые стены гостиной нас вполне устраивали, и мы подбирали оттенок максимально подходящий под этот цвет. — Цвет плесени, детка. — А этот? — Какая-то собачья шерсть. — Может быть…? — На болотную гниль смахивает. Этот вообще ссанина какая-то. Я психанул и захлопнул крышку ноутбука. А утром поставил перед фактом: мы едем в строительный и выберем на месте. Гейзенберг едва не цеплялся пальцами за дверной косяк, но я одним действенным методом — подсрачником с ноги — таки выпер его из дома и запер жилище на замок. Карл попытался скрыться в гараже, но мои цепкие пальцы выловили его за доли секунды до побега и развернули обратно на сто восемьдесят. Но, как там говорится: что нас не убивает, то мы сами завалим, да? Гейзенберг обречённо поплёлся к воротам, по дороге бросая на меня чуть напуганные взгляды. Теперь он даже не скрывал их: знал, что я и так отлично в курсе его душевного раздрая. Как расцветали в его лохматой голове пагубные образы — один за другим; как закручивались в вихре сотни мыслей, заполняя разум тревогой до самых краёв. Я пытался глушить их и не давал ему провалиться в этот омут самокопания, одиночества и ранее забытых страхов. Какая-то рациональная часть его разума всё же подсказывала, что так нужно, что это не продлится долго, и он сумеет слиться с ранее чужеродным ему организмом. А ещё однажды он просто пришёл и сел рядом: молчаливо и отвернув лицо в сторону. Я как раз лениво гонял каналы по кругу в поисках чего-нибудь интересного и понятного мне: местный язык мне был совершенно незнаком на слух. Я легко тронул тыльную сторону его ладони пальцами и вопрошающе заглянул в глаза. — Итан, — произнёс он очень тихо. — Что будет, если мы вдруг перестанем нуждаться друг в друге? В этот момент Карл донельзя походил на побитого щенка, и я едва успел одёрнуть себя, чтобы не погладить его по голове, чуть ероша волосы ладонью. Вопрос не застал меня врасплох: я давно ожидал, когда он решится его задать. Тема веры и доверия всё ещё стояла донельзя остро. — Такого не будет, — я обрезал сомнения резко и одной фразой, а на языке почему-то почувствовалась сигаретная горечь. Нужно было сказать что-то более убедительное и красноречивое, но зачем? Мы и так сцепились хребтами, словно две материковые плиты, образующие новую горную гряду. Сплелись костями и жилами — как теперь разорвать? Странно, что у нас и кровь не одна на двоих. Поездка наша, впрочем, прошла относительно мирно и без происшествий. Даже с учётом того момента, что приобщение к цивилизации в принципе не даётся просто. Карл нелюдим, груб с незнакомцами, откровенно им хамит и порой не понимает, почему в приличном обществе нельзя подвешивать людей на цепи и ломать им конечности, если тебе наступили на ногу. Натянутая на лицо маска спокойствия трещала по швам, и даже тёмные солнечные очки не смогли скрыть беспокойство и раздражение в его светлых глазах. Я мягко придерживал его за запястье в такие моменты, одним лишь касанием в секунду утихомиривая волну чувств, поднимающуюся внутри головы. Карл выделялся, да. И не внешним видом. В нём четко прощупывалась та грань, которая ставила его по иную сторону от других людей. И дело не в паразите, засевшем внутри груди, не в способностях телекинетика, а самом сознании, что в целях выживания так долго глушило всё человеческое. Кстати, в магазине мы сошлись на приглушённом серо-голубом. — Ну, надеюсь, дальше ты сам разберёшься, — широко улыбаюсь я Карлу, а тот смотрит на меня с неприкрытым скепсисом на лице. — И я тебя прошу, не спусти все бабки в первые полчаса. Моя основная миссия на сегодня выполнена и пора заняться более насущными делами. Например, уложить Розу спать и приступить к покраске стены. Малышка уже почти клюёт носом, вяло перекатывая кубики с цветастыми буквами. Я поднимаю её на руки, и дитё, что-то мурлыкая на своём, понятном только ей языке, сразу же укладывает белокурую головушку мне плечо. За всей той дрянью, что произошла, беготней туда-сюда и переездом я совсем не заметил, как она подросла и потяжелела; как изменились черты лица, и дочь стала похожа на свою мать. Хоть глаза у Розы и мои. Ребенок отправляется в кроватку, и спустя пятнадцать минут мы уже насилуем стену в коридоре своими отменными малярскими навыками: я вот в жизни ничего не красил, хоть и способен изобразить кое-что на бумаге. Карл же вообще минут пять мажет кисточкой одно место с таким упорством, словно хочет протереть там ещё один проход в комнату. И я не упускаю случая ему это сообщить. — Ты всю банку решил тут измазать? — останавливаю я его и легонько провожу рукой по рёбрам, словно пересчитывая их кончиками пальцев. Реакция у Карла странная: он вздрагивает и прижимает предплечье к рёбрам. — Боишься щекотки, что ли? Карл как-то уж слишком подозрительно отступает от меня и зачем-то выставляет впереди себя кисточку с краской. — Боишься, значит. Глаза мои в этот момент, наверное, хищнее некуда и не предвещают ничего хорошего. — Не боюсь я ничего, — в тоне Гейзенберга ни капли уверенности, и он сам продолжает пятиться в сторону выхода. Я рывком приближаюсь к нему и ладонями ныряю под майку, сразу проходясь по столь чувствительным бокам. Результат не заставляет себя ждать и Гейзенберг спустя секунд десять уже хихикает и бесполезно пытается отбросить мои руки. Не дождётся. Я такое оружие массового Гейзенберговского поражения ни за что не упущу. Карл медленно спозает по стенке, а я следом за ним, продолжая «жестокую» расправу уже на полу, среди расстеленных газетных листов. Мои пальцы щекочут ему подмышки и бока, неуловимо снуя по телу туда-сюда. Моя маленькая месть. Карл пытается удержать истерический смех и отползти, но я хватаю его за ногу и тащу на себя, одновременно щекоча под коленкой. Я, блять, даже не подозревал, что у этого грубого инженера есть такие слабые места. А он, видимо, не подозревал, что я их вычислю и — как последний злодей — воспользуюсь. Ну и дети, чёрт побери. Я хватаю его за резинку шорт и усаживаюсь на бёдра одновременно с тем, как моя несчастная жертва пытается вырваться. Видимо, шорты ему вообще не нужны, равно и как нижнее бельё, а потому так привлекательно оголившийся зад просто выпрашивает сочный шлепок. Не могу себе отказать в удовольствии. Пятерня со звонким звуком впечатывается в его ягодицу, а сам Карл выворачивается и пинает меня пяткой. В уголках его глаз блестят выступившие от непроизвольного смеха слёзы, а щеки довольно мило горят лёгким румянцем. Он хватает меня за лодыжку, и, пока уже я пытаюсь высвободиться, мажет мне прямо по заднице кисточкой в краске. Я не остаюсь в долгу — и вот на нём уже красуются несколько моих отпечатков серо-голубого оттенка. Мы брыкаемся среди смятых и испачканных газет, пытаясь перебороть и заломать друг друга. Перевёрнутая банка валяется рядом, а сама краска тонкой струйкой стекает через перила куда-то вниз. Ну ёбаный в рот. Я выпускаю из хватки голозадого и задыхающегося от смеха Карла, что в ту же секунду спиной сползает по ступенькам. Наверняка очень приятный и полезный сеанс массажа. Странно, что мы Розу не разбудили. — Плесень моя, я, кажется, умер, — отзывается Гейзенберг. — Надолго? — До вечера точно, — Карл так и остаётся лежать внизу лестницы, весь обляпанный в светло-голубую краску и закинув ноги на ступеньки. Я спускаюсь к нему вниз. — Ты дрыхнешь, что ли? — легонько тыкаю его пяткой в бок. — Нормальные люди спят в кровати и ночью. — В кровати и ночью у меня на тебя другие планы, Ита-а-ан, — он ловит меня за щиколотку ладонью и легко поглаживает пальцами выступающую косточку. — Ладно, хрен с тобой, — я натягиваю на него шорты повыше: нечего срамом в потолок светить. Мне же предстоит тут всё отдраить, пока краска окончательно не засохла и не испоганила нам паркет. Вот так всегда: шумиху наводим вместе, а разгребает Итан. Я топаю за тряпкой и ведром, на обратном пути не забыв захватить ещё и подушку с дивана: не хочется, чтобы Гейзенберг потом ныл, что у него побаливает шея. Краска начинает схватываться по краям, и я по-быстрому стараюсь оттереть её и исправить тот пиздец, что два взрослых человека умудрились учинить буквально за пару минут. — Итан, я всё понимаю, но подобное действует только на твоего Карла, — Крис, опёршись об дверной косяк и сложив руки на груди, стоит на входе в гостиную и ехидно ухмыляется. Сегодня суббота, а по субботам приходит Редфилд со своей шайкой: осмотреть в который раз Розу, нас с Карлом и взять анализы для микробиологов. Как будто за неделю что-то кардинально поменяется и мы всей дружной семейкой обрастём грибами. Я потому даже не стал запирать дверь. Иногда мне вообще казалось, что Крис так часто бывает у меня дома, что пора бы выделить ему отдельную комнату. — Ты хотя бы постучал, прежде чем войти. Бескультурщина. Мда, зрелище, наверное, прекраснее некуда. Заляпанный пол, я на четвереньках с тряпкой да моя измазанная в краску задница, прекрасно дополняющая всю абсурдность ситуации. А это он ещё Карла не видел. — У тебя что-то белое на лице, — уголком рта ухмыляется Крис. Ишь ты, чего это он живчик сегодня такой? Хмурую морду дома позабыл нацепить? Я пропускаю подколку мимо ушей и только уточняю: — А где твои подчинённые? — В машине ждут. — Ну, пускай ждут, Розу я будить не стану, — дочурке от меня по наследству передалась нелюбовь к резким пробуждениям, и раз мы с Карлом не смогли помешать её сну, пытать удачу повторно я не стану. Вместо этого говорю: — Сходи на кухню, сделай нам кофейку. Крис отлипает от двери и шагает в указанном направлении. Интересно, а у него футболки не в облипку имеются вообще? Мы в молчании сидим на моей террасе, развалившись в удобных плетёных креслах — заставил Карла их сюда затащить, — и следуем глазами за тем, как вальяжно ползут по лазурному небу пушистые облака. В доме из-за пролитой краски и летней духоты дышать вообще нечем, а тут хотя бы свежий воздух. И я даже не против, что Крис торчит рядом. — Меня к награде приставили, — зачем-то решает поделиться он. — У вас и такое есть? — Как и у каждой военизированной структуры, — уточняет Редфилд, поглядывая в мою сторону. — Могу тебе налить в честь такого события, — я ведь очень гостеприимный хозяин. Крис, немного подумав, соглашается. Зря это он, конечно. Потому что на кухне в мою голову в одно мгновение стреляет донельзя подлая и невероятно привлекательная мысль. Я бы мог налить ему коньяка или виски, чего у нас — благодаря Карлу, конечно — просто в избытке. Но зачем, если есть нечто получше. — Пахнет чем-то дофига крепким, — Крис очень уж подозрительно принюхивается к стакану с зубодробящей Гейзенберговской настойкой. — Местный напиток, не бойся, — я ставлю на столик рядом небольшую тарелку с закуской и решаю развеять его сомнения. — Пахнет странно, но на вкус ничего. Нет, раз Карл здесь живёт — можно считать местным. Гонит свою ядрёную бодягу тут — значит, она тоже местная. За столь убедительную игру мне впору давать Оскар. Редфилд опасливо делает глоток. — Ебать тебя, Итан, что это за херобора?! — глаза Криса на мгновение демонстрируют полное непонимание и откровенный ужас, а после он хватается за горло в надсадном кашле. И я просто уверен: сейчас у него в голове проносятся тысяча и одна мысль о скорой кончине. А я этим ещё и лечился. И как-то выжил. Он судорожно пытается отдышаться после глотка забористого пойла и спешно заедает его закуской. — Это… уже можно считать покушением на мою жизнь. — Я думал, ты покрепче будешь, — я лыблюсь во все тридцать два и потягиваю уже остывший чёрный кофе. Внутри, к удивлению, полный штиль. Можно считать, за сегодня в этом доме я успешно поиздевался над всеми, кроме Розы.