Держи меня за руку, а?

— Руки убери, мы как два педика, — шепчет Карл недовольно, отбрасывая мою ладонь, и дам оставшиеся пальцы на отсечение — дико смущается при этом.  — Мы и есть два педика, дорогой мой, — я смеюсь: звонко и немного с гордостью, а после на зависть случайным прохожим, обнимаю «молодого папашу» за талию. На календаре второе августа, и у Розы день рождения. Ей ровно год, а она успела пережить больше, чем любой взрослый за всю его сознательную жизнь. Гордиться нечем: будь моя воля, я бы одним движением перечеркнул и смял всю ту дрянь, что свалилась на наши головы и так упорно цеплялась когтями в глотки, не давая свободно вздохнуть. Но мы живы и вместе — не это ли главное? Погода сегодня выдалась на удивление прекрасной: солнце внезапно поубавило свой пыл и прекратило попытки превратить землю в выжженную пустыню. А потому я решил, что лучшим времяпровождением будет выбраться в город, а не в очередной раз просиживать задницы дома и пялиться в экран ноутбука. Карл даже не стал противиться: бесполезно ведь. И понял он это с того самого момента, как я принялся упорно таскать его за собой куда бы не шёл и отбирать ключи от гаража, дабы хитрый Гейзенберг не заныкался среди своих железяк. Что поделать, мы не в глухой деревне среди ликанов и летающей неживой швали, придётся учиться как-то взаимодействовать с цивилизованным миром. Хотя могу отметить, что с каждым днём у Карла это получается всё лучше. Он даже успел познакомиться с нашими соседями. — Слушай, они под нашим забором уже минут двадцать возятся, — обратился я к нему, наблюдая в окно, как какая-то престарелая семейная пара пытается оживить свою внезапно заглохшую колымагу. Карл подозрительно покосился на меня и заново уткнулся носом в свой чертёж. — Может глянем, что у них там? — Я, по-твоему, тачки чинить умею? — недовольно буркнул Гейзенберг, явно не желая отрываться от своего занятия. — Блять, то есть соорудить какой-нибудь танк из говна и палок ты можешь, а старая рухлядь на колёсах — для тебя проблема? Мы всё-таки выперлись из дома на улицу. Я любезно поинтересовался, не нужна ли старикам помощь, и те дружно закивали, с третьего раза таки поняв, что от них хотят два незнакомца. Я в починке машин смыслил нифига и меньше, но всё же знал, что первым делом стоит проверить электронику, если таковая присутствует, конечно. На поворот ключа зажигания контрольные приборы ответили полным игнором, а Карл молча поднял капот и принялся ковыряться во внутренностях автомобиля. — Поверни ещё раз, — сказал он буквально через минуту. Я выполнил просьбу, и панель автомобиля в секунду вспыхнула приглушённым голубоватым светом. Пожилая леди тут же радостно защебетала на ломаном английском в перемешку с местным наречием, а Карл, не дожидаясь, пока она окончит осыпать нас благодарностям, развернулся и зашагал обратно в дом. Впрочем, особой общительности я от него и не требовал. — Ладно, по такому случаю позволяю тебе пойти и напиться, — сказал я уже в прихожей, запирая дверь на замок. — Я не хочу, давай лучше потрахаемся. Предложение мне очень даже понравилось. Как и внезапное спокойствие Карла, что явно свидетельствовало о стихающем в его голове урагане. Наутро к нам в дверь позвонили, и я обнаружил на пороге соседского мальчишку лет девяти. Весь обклеенный пластырем с ног до головы, он протянул мне тарелку с завёрнутым в полиэтиленовый пакет пирогом и улыбнулся мне своей самой щербатой и солнечной улыбкой. Пирог оказался с вишней, и мы дружно заточили его ещё за завтраком. Стоило поставить себе напоминание не забыть вернуть тарелку, потому что зная нас, она так и оселится где-то на кухне. — Карл, не нервничай, это ведь Европа, такие, как мы, тут не в новинку, — я успокаиваю Гейзенберга, легко поглаживая его кончиками пальцев по спине. Мы прогуливаемся по центру Праги, озираясь по сторонам на цветные домики с рыжей черепицей и забредая в узкие закоулки, где ютятся пёстрые магазины с сувенирами и маленькие кафешки. Под подошвами не привычный асфальт, а мощёная камнем дорога: старая, выровненная временем и поколениями незнакомцев, что шагали здесь до нас. Сплошная история, что переплелась узорами в резных оконных рамах, кованых деталях на дверях человеческих жилищ и том донельзя домашнем запахе свежей выпечки из местных пекарен. И мы среди неё — одна из тонких ниточек, мимолётные прохожие с лёгкими улыбками на лицах. Карл чуть растерянно бегает глазами по ярким витринам и вывескам, не понимая за что зацепиться взглядом в первую очередь. Знаю, ему всё ещё трудно и чертовски непривычно наблюдать весь этот бурлящий человеческий поток, а уж шум большого города способен вскружить голову любому. Признаюсь, даже я чуток отвык. Он нервно поправляет солнечные очки, а второй рукой прижимает к себе Розмари: малышка наотрез отказалась сидеть в коляске, о чём и сообщила нам своим привычным детским способом — плачем на уровне ультразвука. Впрочем, как только Карл вытащил дитё из её транспортного средства, та мигом умолкла и принялась с садистским видом теребить свою новую игрушку — донельзя уродливого плюшевого зайца. Я, когда его увидел, так и сказал, мол, мистер Гейзенберг, что за хуйня. Игрушка была похожа на неудавшийся эксперимент Миранды, немного умерший в процессе и успевший перевариться в желудке ликана. Это серое плюшевое чудовище с чёрными бусинками глаз и вышитым клыкастым ртом меньше всего походило на нечто милое, но Карл посоветовал мне засунуть своё мнение поглубже в одно известное место, а Роза ещё и добила: подарок ей явно понравился. Я же понял, что зловещий заячий оскал будет сниться мне в кошмарах. Утром ещё пришла посылка от Криса с поздравлениями на коробке, и я искренне надеюсь, что там не окажется ничего пугающего. Хотя бы лично для меня. — Давай туда свернём? — кивком головы я указываю на один из проулков, где длинным рядом тянутся небольшие ресторанчики и нет толп народа, снующего туда-сюда. Карл соглашается. Он бы сейчас забился в самый дальний угол, лишь бы избавиться от любопытных скользких взглядов и волнения, что насквозь пропитало каждую клетку его тела. Честно, я отлично понимаю причину такой заинтересованности. Ещё бы, Карл выглядит настолько горячо и соблазнительно, что сравнить это можно лишь с сочным, приправленным жгучим перцем стейком, что бросили в толпу голодающих. Малышка Роза у него на руках лишь прибавляет плюс сто очков в глазах мимо проходящих женщин, и их взгляды заставляют меня крепче сжать пальцы на его талии. Хотя… Блять, сейчас то единственное, что спасает Карла от внезапных домогательств со стороны моей персоны — наше пребывание в общественном месте и Роза, которую случайному прохожему не сбагришь. Он сам виноват. Мы потратили на подбор одежды целый вечер, и если с размером брюк и футболок угадали, то параметры рубашек оказались просто пыткой. Карл немного похудел, вероятно, сказывалось то, что теперь он проводит намного больше времени на свежем воздухе вместе с Розой и питаться стал в разы качественнее, а не как ранее — одними консервами. В общем, с размером мы ошиблись, хоть Карл совсем не расстроился, а напротив — таки напялил рубашку на себя. Как итог, она обтянула его по самое не хочу, привлекательно подчеркнув всё то, что и так было на виду. Мне оставалось лишь томно вздыхать и глушить свою фантазию, упорно подкидывающую картинки того, как я раздираю эту порочную чёрную тряпку прямо у него на груди. А ведь я ещё не прибавлял к этой горючей смеси его округлый зад в новых брюках и завязанные в небрежный пучок волосы, который я сам же и соорудил у него на голове. Можно с уверенностью сказать, что в номинации «Главное похотливое животное» побеждает Итан Уинтерс. Браво! Впрочем, сейчас бы засесть где-то в уютной кафешке, потому что меня, если честно, всё же немного беспокоит лёгкий движ в моих штанах, а ещё я чертовски проголодался. Эту мысль я и озвучиваю Карлу, естественно, без той части о моём стояке. — Плесень, — обращается он ко мне, рассматривая меню, только что принесённое официанткой, — я ниху… — А по зубам? — прерываю я Карла, пальцем указывая на Розу у него на коленях. — Пардон, месье, приношу свои глубочайшие извинения, но я с прискорбием вынужден сообщить, что в данном разнообразии блюд ничего не смыслю, — он отрывается от изучения непонятных рядов строчек и с демонстративным хлопком закрывает меню. — Не паясничай, если там нет надписи «консерва из упырятины», это не означает, что всё так страшно. — Я никогда не жрал консервы из упырятины. — Вроде Герцог стал бы тебе об этом сообщать, — я ухмыляюсь, наблюдая его недовольно-хищное выражение лица и надеясь не стать внезапным главным блюдом на столе. — Ладно, что ты хочешь? — Что-то сладкое, наверное, — задумчиво протягивает Карл и уже через пятнадцать минут становится счастливым обладателем внушительного куска черничного пирога с шариком сливочного мороженого. Я же голоден, как стая ликанов, и мне приносят некое местное блюдо, что на деле оказывается тушёной телячьей вырезкой под двумя соусами: брусничным и вторым, каким-то вроде сливочного. — Ты знаешь, что здесь есть мост, и его называют также, как и тебя? — спрашиваю я, забрасывая последний кусочек в рот и запивая его глотком полусладкого вина. — Теперь знаю. — Прогуляемся туда? — У меня есть выбор? — слизывает он остатки черники с маленькой десертной ложечки. Конечно, нет. Риторический вопрос. А мост действительно красивый: с рядом скульптур по обе стороны, широкий, каменный и старый, как сам город. — Подержи меня за руку, — в мою отбитую голову приходит воистину глупая идея. — Пожалуйста. Маленькая шалость так и просит быть выполненной, а я и не могу ей противиться. Правду говорят, что возраст — не показатель ума. — Что ты уже удумал? — Карл косится на меня с лёгким недовольством и для чего-то поправляет висящие на груди очки. — Трудно тебе, что ли? — Ты ебанутый, плесень, — фыркает Карл мне в ответ на глупую просьбу, но всё же крепко обхватывает мою ладонь. — Вот свалишься… — Свалюсь и утону, — улыбаюсь я ему самой дебильной из своих улыбок, — ты же знаешь, плавать я не умею. — Как ты дожил до своих лет? — Не дожил ведь, — ухмыляюсь я, одновременно озираясь по сторонам в поисках служителей правопорядка и залезая на каменную ограду моста. Всё же её придумали именно для того, чтобы такие, как я, не свалились в воду по собственной дурости. Ноги ступают по ободку ограды, а я словно на мгновение возвращаюсь в детство, где ты с друзьями шагаешь по бордюру, балансируя руками и пытаясь не шагнуть на асфальт, который вовсе и не асфальт, а раскалённый поток лавы. Ты радостен и горд собой, когда доходишь до самого конца, так ни разу не оступившись. Звучит тихая музыка, и огни города сквозь надвигающиеся сумерки отбрасывают свой мягкий свет на спокойную гладь реки. Где-то со стороны доносится смех таких же счастливых незнакомцев, и он словно стирает черту настоящего и того детского, чистого прошлого, где я не знал забот, а улыбка на лице сияла словно тёплое солнце в погожий день. В груди лениво разливается приятное тепло, и горячее его — только шершавые пальцы, с силой и бережностью сжимающие мою ладонь. Точка покоя здесь и сейчас. До дома мы добираемся уже затемно. На удивление я же совсем не чувствую усталости, хоть и пробыл весь день на ногах. Да и спать пока что не собираюсь: у меня донельзя амбициозный план на Карла, и сегодня я уж точно не дам ему отвертеться. Он, правда, пока что об этом не знает. Что же, будет неожиданностью. Малышка дремлет у Карла на груди, смешно посапывая маленьким носиком, и он уносит её в комнату — укладывать спать. Она до самого вечера просидела у него на руках, не желая перемещаться обратно в коляску, и я её понимаю: Гейзенберга в качестве подушки не одной ей нравится использовать. Карла я спустя минут десять нахожу на террасе со стаканом виски и сигаретой в зубах. У меня одно лишь полотенце на бёдрах, и ночной воздух приятно остужает разгорячённую после душа кожу. — У меня для тебя есть предложение дня, — произношу я вкрадчиво ему на ухо, одновременно скользя рукой по талии и укладывая подбородок на плечо. — Я уже заинтригован, — Карл оборачивается и шепчет мне прямо в губы, выдыхая густой табачный дым, что сизыми клубами уносится вверх. Я укладываю ему руки на грудь, едва сдерживаясь от того, чтобы таки не разорвать рубашку прямо на нём. Никогда бы не подумал, что какая-то шмотка может заставить мой член вырываться из штанов. Из-под полотенца, если быть точнее. Ткань тихо шуршит под ладонями, и сквозь тонкую преграду я ощущаю жар чужого тела и рельеф мышц. — Побудешь сегодня снизу? — Что? — Карл от неожиданности застывает камнем и недоумённо глядит на меня серебристыми глазами. Конечно, он офигел. Я ведь ни разу и не поднимал эту тему, позволяя Гейзенбергу делать со мной почти всё, что ему заблагорассудится. Не сказать, чтобы я особо противился такому, но порой хотелось и смены ролей. — С чего это вдруг в твою светлую головушку стукнула такая идея, плесень? — Потому что я уже и позабыл, каково это — вставлять кому-то. — Нет, — как-то уж слишком резко произносит он и отступает от меня в сторону выхода. Испугался, что ли? Я не даю ему сбежать. Вцепляюсь в Гейзенберга, комкая в пальцах его воротник, а после грубо тяну на себя. Так, что ткань трещит, а Карл едва успевает упереться рукой мне в грудь — той самой рукой, в которой меж пальцев торчит наполовину истлевшая сигарета. Её кончик почти дотрагивается до моей кожи, а тонкая ниточка дымка тянется вверх, щекотно задевая рецепторы. Мои пальцы выпускают ткань из захвата и скользящим движением смыкаются на его шее, а после я так же резко прижимаю Карла спиной к перилам. Пустой стакан выпадает у него из пальцев и со звоном приземляется где-то внизу. — Тогда я тоже — нет, — вторая моя рука ныряет под ту самую чёрную рубашку — чёртов порочный элемент мужского гардероба. — И оба будем — нет. Кончики пальцев касаются низа живота и крадутся вверх, вдоль полоски тёмных жёстких волос. — Даже не знаешь, от чего отказываешься. Карл застывает неподвижно, смеряет меня пристальным взглядом и лукаво улыбается уголком рта, словно давая мне безмолвный знак продолжать дальше свою попытку убеждения. Глаза отблёскивают серебром — голодно и заинтересованно, но я не боюсь этого света, потому что сегодня не собираюсь тонуть в нём. Я заставлю тонуть Карла. Заставлю его поддаться. Стонать так же, как он стонет сейчас, когда я рывком расстёгиваю ремень на его брюках, вытаскиваю и отбрасываю в сторону. Рычать точно также, как рычит сквозь сцепленные зубы, пока я ласкаю ладонью его член, что так предательски отзывается на каждое моё движение рукой и твердеет буквально за секунды. Карл уже сдался, и я это вижу. — При одном условии, — он облизывает губы и чуть толкается бёдрами мне навстречу. — Я позволю, но только потому, что это ты. И после ты всё-таки наденешь то, что я купил, ну, ты понимаешь. И дашь себя трахнуть. Конечно, я понимаю. Пусти Карла в интернет и он скупит всё, включая ассортимент эротических магазинов. — Да? — я опускаю глаза, а кончиками пальцев чувствую, как ощутимо пульсирует венка на стволе. — Тогда ты должен мне целых два раза для равноценного обмена. — Вымогательство, мистер Уинтерс. — У вас ведь научился, мистер Гейзенберг. Иди в ванную, жду тебя на кровати, — я отцепляюсь от Карла и оставляю его на террасе одного — в расстёгнутых брюках и дотлевшей до фильтра сигаретой. Карл возвращается спустя минут пятнадцать — за это время я уже успел по пятому кругу продумать и придушить мысль, что он решил куда-то сбежать. — Попробуешь отодрать меня им по заднице? — он скрещивает руки на груди, наблюдая как я едва касаясь веду кончиками пальцев по срезу кожаного ремня. Ремень всё тот же самый, что я выдернул у него с брюк, пока мы слегка воинственно пытались решить кто кого сегодня трахает. — Попробую, но не им, — я ухмыляюсь, ведь действительно не собирался стегать им Карла, хотя сама мысль донельзя привлекательная. — Иди ко мне. И он послушно подходит, весь такой влажный и приятно пахнущий после душа. Непривычно робкий и покорный зверь в нашей спальне. — Давай свои руки, надо же мне как-то обезопасить себя, — кожаная петля оплетает его запястья, а Карл пристально следит, как я затягиваю её туже. И неясно, кто тут чёртов фетишист — я или он, но начало уже вызывает неконтролируемую волну возбуждения, что плавно поднимается и вновь оседает обратно от звука позвякивающей металлической пряжки. Предвкушение разливается приятным теплом и скользит меж лопаток, обволакивая грудь и сбегая вниз по животу. Нас теперь разделяют одно лишь полотенце на его бёдрах и данное мне ранее согласие. И я разрушаю эту тонкую границу, притягивая Карла к себе и одним рывком впиваясь в его сухие губы — всё ещё горькие от сигарет и алкоголя. Поцелуй сминает остатки терпения, словно конфетный фантик, и мы сплетаемся в объятиях, вжимаемся друг в друга телами и всем тем, что так явно торчит у нас меж ног. — Может передумаешь?.. — робко и немного неловко спрашивает Карл, отрываясь от моих губ и припадая к ним с новой силой. — Нет, — я перекатываюсь и нависаю над ним, — но так уж и быть, женюсь на тебе в качестве компенсации за поруганную честь. Неловкость в глазах Карла сменяется мимолётным удивлением, что так же резко гаснет и утопает в привычном мерцающем серебре, когда я целую его в уголок рта и спускаюсь ниже по шее, оставляя дорожку быстрых кусающих поцелуев. Медленно обвожу языком кадык: немного щекочуще и остро, а Карл от этого нетерпеливо сглатывает слюну и откидывает голову на подушку, подставляясь моим поцелуям. «Ещё ниже», — так и требует его тело, и я выполняю просьбу, сползая губами по ключицам, груди и торсу. Я их уже не контролирую, честно. Губы совсем не поддаются моей воле и голодно впиваются в смуглую кожу, оставляя влажные следы, что через несколько мгновений темнеют и наливаются цветом. И мне до дрожи нравятся эти отметины, что переплетаются со светлыми полосками шрамов в одну завершенную картину безымянного художника. Художника, у которого есть только живой холст и страсть вместо красок. Блять, стоит у меня так, что хоть гвозди забивай. Моё горячее дыхание внизу живота заставляет Карла нетерпеливо ёрзать бёдрами на кровати и тереться членом о мой подбородок. Разве не прелестно? Мы бесповоротно подсели на эту игру, и теперь только и остаётся, что доводить друг друга до исступления, позволяя делать с собой всё, что угодно, лишь бы только получить долгожданную ласку. На кровати рядом валяется смазка: конечно, я приготовил её заранее — стал бы я потом шариться по всем столикам в поисках нужного тюбика. Карл немного обмякает на простынях, словно в ожидании того, что последует дальше. Я густо смазываю пальцы и медленно проталкиваю их костяшка за костяшкой, немного развожу в стороны и на контрасте с этим прикасаюсь губами к его члену. Гейзенберг коротко стонет и сам толкается мне в рот, но я перехватываю его бёдра и крепко прижимаю к кровати. Язык обводит головку по кругу, увлажняя вязкой слюной, зигзагом бежит вниз по стволу, цепляясь за подрагивающую венку и вновь убегая вверх. — Ита-ан… — едва слышно зовёт он и после сипло рычит что-то матерное сквозь зубы, а я ощущаю, как ладони на моём затылке заставляют меня склониться ниже и взять глубже, до самого упора. Я отстраняюсь, встряхивая головой и нагло заглядывая в пьяные от желания глаза. — Не так, — и мне кажется, что Карл злится, хоть почему-то и не пытается сопротивляться моей выходке. Только дышит: глубоко и медленно, царапая пальцами собственный живот. Я бы мог за пару минут довести его до разрядки ртом, но зачем, если можно понаблюдать, как он до жути соблазнительно прикусывает губу и неловко прячет лицо в сгибе локтя. Садизму я научился именно у него. Потому что его до чёрта возбуждает, когда я почти в беспамятстве, но кто сказал, что меня — нет? — Ита-а-н, — он вновь тянет моё имя, а я оставляю лёгкий поцелуй на головке его члена, смахивая губами выступившую капельку предэакулята. — Не торопись, — произношу я, а пальцами нарочно нащупываю чувствительный бугорок внутри, от чего Карл вздрагивает, и сам того не желая подаётся навстречу. — Нравится? Конечно, нравится. Ощущения новые, ранее непознанные, но я сам-то знаю, каково это, когда от одного лишь касания по телу резко бежит обжигающая волна, вмиг затуманивает разум и плавно оседает внизу живота. К чёрту всё. Хоть я и понимаю, что стоит растянуть его получше, но больше не выдержу. Ещё пару минут и я кончу, так и не начав. Мне сейчас просто крышу сносит от одного только взгляда на его тело, а пульс зашкаливает до такой степени, словно сердце стремится пробить клетку рёбер и вырваться наружу. Резинки находятся тут же, на кровати, и я, зубами вскрыв упаковку, раскатываю прозрачный латекс по стволу. Ебать. Я едва сдерживаюсь от того, чтобы не закатить в блаженстве глаза, когда приставляю головку ко входу и толкаюсь внутрь, всаживая член сразу наполовину. Карл сразу сжимается так, что мне становится больно, но от того не менее приятно. Он смущённо прячет лицо в сгибе локтя и шумно выдыхает. — Смотри мне в глаза, — моя пятерня хватает его за подбородок, резко разворачивая голову. «Смотри мне в глаза. Утони во мне, а я утону в тебе», — молнией проносится в мыслях, а внизу живота мгновенно скручивается сладкий узел, давит и жжёт, от чего мне хочется поскорее выплеснуть это напряжение. — Расслабься, — я мягко поглаживаю его по внутренней части бедра. — Знаешь, сейчас я рад, что у тебя хер размером поменьше. — В комплексы меня вгоняешь, сволочь? — в отместку я чуть сильнее двигаю бедрами и довольно подмечаю, как Карл облизывается и ухмыляется уголком рта. — Делаю комплимент. — Весьма сомнительный. Он хочет ещё что-то сказать, но я смазано веду подушечкой большого пальца по его губам, слишком сильно задевая острый клык, что прочерчивает тонкую, едва заметную царапину, на которой тут же выступает капелька крови. У моего личного зверя очень острые зубы. Карл довольно слизывает эту алеющую каплю, катает её на языке, пробуя на вкус ядовитую смесь, что сейчас стремительно разносится по моим венам. Чистая эссенция моего возбуждения. И я начинаю двигаться: пока что размеренно и неспешно, выходя на половину и скользя обратно сквозь тугие мышцы. Извожу сам себя этой тягучей медлительностью — жду, всё сильнее разжигая собственный огонь и давая поглотить всего себя без остатка. Карл укладывает мне руку на плечо и тянет на себя, одним движением разрывая все те нити, что хоть как-то сдерживали меня. Терпение просто нахуй. К чёрту. Оно нам совершенно не нужно в этих объятиях на смятых простынях. У нас на двоих сейчас одно сердцебиение, один ритм тел и один взгляд: цепкий, голодный и пьяный от близости. Я двигаюсь быстрее и резче, выбивая с Карла сдавленные стоны. Зарываюсь носом в спутанные влажные волосы, втягивая ноздрями его запах, что так будоражаще переплетается с запахом секса и разгорячённой кожи. Мы сейчас так плотно прижаты друг к другу, что я ощущаю как трётся о мой живот его член: чуть подрагивающий и весь липкий от смазки. Пальцы сжимают запястья Карла до багровых следов, и хочется слизать каждый с них и оставить новые — ещё болезненнее и ярче. И чтобы они не сходили, оставаясь вечными отметинами на его смуглой коже. Перекатываюсь и утаскиваю Карла за собой — и вот он уже на боку, а я позади него, всё так же не сбавляя ритма. Он инстинктивно прогибается мне навстречу, а я инстинктивно знаю, как сделать ему ещё приятнее и слаще. Пальцы сминают упругую ягодицу, оставляя алеющие полосы и царапины. Чувство нашей близости душит горло подобно тому ремню, что так по-блядски оплетает его запястья, и я совсем не могу сдержать свои рваные короткие стоны. Язык лижет его шею, а зубы прикусывают кожу, от каждого толчка всё сильнее впиваясь в неё. Будь у меня острые клыки, я бы уже давно вспорол ими плоть, лишь бы только прочувствовать его сильнее. Я крепко обхватываю ладонью член Карла и веду сверху вниз, лаская в такт своим движениям: уже совсем несдержанным, рваным и быстрым. Карл часто дышит и чуть вздрагивает каждый раз, как мои пальцы поджимают его член у головки — знаю, ему это дико нравится. Он на грани, и я тоже. Минута — и мы вместе её разорвём, а напряжение наконец-то сольётся с удовольствием. Карл кончает, пачкая мою ладонь горячим семенем, и оно стекает по запястью, падая на белую постель. Я делаю несколько толчков и следую за ним, обхватив спереди за грудь и плотно прижимаясь к спине, надеясь не переломать Гейзенбергу рёбра в своём удушающем объятии. Мы лежим неподвижно в тишине, прислонившись плечом к плечу и наслаждаясь отголосками нашей недавней близости. — Итан, я жду, — Карл поворачивает ко мне лицо. — Чего? — Предложения, чего ещё. — Какого ещё предложения? — я искренне не понимаю, барахтаясь в лёгкой полудрёме, но через добрый десяток секунд осознаю: — Ты это серьёзно, что ли? — Дальше некуда, детка, — улыбающийся Гейзенберг, завёрнутый по самый нос в тонкое одеяло, уж больно похож на сытого избалованного кота. — Карл, — во мне в секунду просыпается осознание, что я уже успел натворить одной лишь брошенной в шутку фразой. — Прости меня. Он глядит на меня так растерянно и немного тоскливо, что моё сердце пропускает удар и заходится в бешеном нервном стуке. — Я… — Ладно, Итан, я понял, — Карл опускает глаза и переплетает наши пальцы. — Нет, я полный кретин, — выдыхаю я донельзя жалко, в одно мгновение ощущая, как наваливается на меня усталось и неприятная тяжесть от собственных необдуманных слов. — Ты сделал это только потому, что я сказал? — голос у меня дрожит и ломается на этом коротком вопросе. — У тебя кукушка, видимо, совсем заплесневела. Видимо. В голове у меня одна лишь лихорадочная мысль, что стучит в висках и перемешивается вместе с шумом крови. — Прекращай, — Карл сжимает мою ладонь и добавляет: — Нет, конечно. Мы сделали это, потому что мы вместе. Ты — и я, дурная башка. — Правда? — я впериваюсь в него взглядом, всё ещё не веря сказанному ранее, а Карл лишь наигранно тяжело вздыхает и прикрывает веки. Я куплю нам кольца. Самые настоящие, как у всех нормальных людей. Только из серебра — у золота слишком пошлый оттенок. Под цвет его глаз и тех непослушных прядей, что вечно выбиваются из причёски и так норовят упасть на лицо. — Хочешь, я с гайки выпилю? — тихий голос Карла вырывает меня из тягучего водоворота собственных мыслей, а я даже не успеваю удивиться, как он догадался, о чём я думаю. — Хочу, а ты умеешь? — Плесень, ты меня иногда поражаешь, — Карл словно намеревается поспорить со мной о своих навыках, но замолкает и лишь притягивает меня поближе к себе, укутывая в одеяло, словно маленького ребёнка. Его глаза мягко отблёскивают в полумраке комнаты и от взгляда на них наползает приятная сонливость и спокойствие. Я укладываю голову ему на грудь и уже через минуту незаметно для самого себя проваливаюсь в сон. Пробуждение утром такое же резкое. Просто отрываюсь от примятой подушки и недовольно щурусь от яркого солнечного луча, что сквозь щель в занавеске щекочет мне лицо. Карла в комнате нет, и его место на кровати пустует — простынь и одеяло давно успели остыть. На секунду меж лопаток бежит холодок и волосы на загривке встают дыбом, а где-то в висок неприятно колет острая игла тревоги. И отпускает. На подушке рядом лежит кольцо — тонкий, отполированный ободок из простого серого металла.