Нас двое

1993 год Тула       Сигнал клаксона и отборный мат выбивают из колеи, возвращая в реальность. — Ты что, обдолбанная, куда под колёса прёшь? — орёт какой-то старый, засаленный мужик в приоткрытое окно потрёпанной «Копейки», но девчонка даже не дёрнулась, просто ткнула средний палец, переходя дорогу. Хотя, впредь не мешало бы оглядываться, не бронированные мы все.       Замызганные чёрные ботинки отчаянно размазывали грязь по асфальту, припечатывая пожухлые листья к земле. Сплошное месиво, которое то подмерзало при первых ноябрьских морозах, то таило под лучами еле проблескивающего солнца.       Обычный пятничный вечер ничего не предвещал, оставалось только до дома добраться и хорошо, выходные.       Накидывает капюшон от кофты, пряча лицо, спортивная сумка висит на плече, оттягивая его к низу, а в ушах наушники от кассетного плеера, откуда играет Доктор Албан.

It's my, it's my, it's my, it's my, it's my, it's my, it's my life It's my life, my worries, it's my life It's my life, my problems, it's my life

      Всё по классике: отработанный маршрут, которому она не изменяет уже несколько лет, возвращаясь этой дорогой с тренировки, нужная кассета для плеера, где периодически зажёвывает пленку и ночь, за которой не видно всей мрачности этого города.       Как бы она ни старалась, но Тула за три года так и не стала ей настоящим домом. Кто бы там чего ни говорил, но квартира на Пролетарке девчонке была совсем чужой, а тётка с мужем и назойливой дочкой никогда не заменили бы ей её семью.       А была ли семья? Вопрос хороший. Отец ушёл от них, когда девочке было шесть лет.       Не сошлись идеологические взгляды на жизнь, да и приоритеты в целом. Кому-то хотелось строить карьеру и заниматься наукой, а кому-то хотелось простого, семейного счастья.       Как-то так сложилось, что отец, после ухода из семьи, в жизни девочки так и не появился.       Бабки на лавках у подъезда частенько обсуждали «безотцовщину», брошенную мамкой-кукушкой на произвол судьбы.       Ирония штука, конечно, хорошая, но в данном случае не уместная. Когда девочке было двенадцать, мать её встретила красивого, импозантного мужчину-иностранца, шведа. Жили они, жили, не тужили, пока семье деньги не понадобились, на лечение. Заболела девочка, операция нужна была, пришлось даже квартиру в Волгограде продать, но денег всё равно было мало. Вот и пришлось матери паковать чемоданы, дочь к сестре, в Тулу, на опеку, а самой со своим шведом заграницу, на заработки.       Сложно, когда ты не понимаешь, важен ли ты своему единственному близкому, родному человеку, раз он вот так легко смог тебя оставить в другом городе, в другой стране. Всё, что ни делается, всё во благо, вот только где оно, это благо? Какое оно на вкус, цвет, поступок? Ей было сложно мириться с тем, что мать уезжает, когда говорит одно, а делает совершенно другое.       Вот, как-то так и получилось, что осталась девочка одна, в чужом городе, у родственников, да ещё и с шатким здоровьем.       Спасало её в этом душном городе две вещи — плаванье, которое всегда подвергало опасности её состояние здоровья и учёба, над которой она старалась корпеть, как могла, чтобы при возможности поступить куда-то и уехать из глаз долой.       Пинает камушек, который летит прямиком в лужу у перехода, останавливается на красном.       Без движения понимает, что ещё немножко и растянется по грязному асфальту лужей. Нет, ей не плохо, устала.       Нахмурившись, она поглядывает на светофор, который как назло уже мигает желтым, сломался или отключили. Убавив звук плеера — для личной безопасности, как-никак, вглядывается на другую сторону дороги, привычка.       Тонированная машина с затёртыми номерами стояла прямо у обочины, отпугивая от себя прохожих, всё равно привлекала взгляд. Всё-таки, это вам не советский автопром, а целый «Мерин».       Она бы так и прошла мимо, если бы не загадочна девушка, стоящая рядом. Наблюдала за ней всё время, пока решалась, переходить дорогу в этом месте или нет.       Сначала незнакомка улыбалась, потом улыбка сошла с лица. Парни стоят у машины, их трое, двое из которых явно кавказской наружности. Что-то в их ухмылках кажется гадким, липким, приторным. Бедой пахнет. Рука одного уже весело гуляет по пятой точке девушки. Она настырно отпихивается, но понятное дело, он сильнее.       Светофор всё так же моргал желтым, поэтому решив не ждать второго пришествия, она перешла дорогу.       Почему мужчины, парни, проходящие мимо, не помогут ей?       Ей страшно, ведь сама даже не знает, что делала бы в подобной ситуации. Тем не менее, пятница, вечер, люди ещё ходят по улице, но им просто всё равно, что на их глазах может случится страшное. Конечно, никто не хочет вмешиваться просто так, ненароком и отхватить можно, но она не пройдет мимо, попытается. Единственное верное решение, которое пришло ей в голову — надо помочь.       Эта фраза крутилась у неё в голове на протяжении всего пути по зебре.       Ну как я помогу, какой из меня помощник? Затолкают в машину вместе с ней, никто и не заметит.       Перейдя дорогу, ей слышно обрывки их разговора. — Да брось, детка! Поехали с нами, покатаешься! — настойчиво кричал один из них.       Глаза девчонки были полны слез.       Почему, почему она не побежит? Ведь её никто не держит. А нет, держит, за руку, но не критично, можно дёрнуться, ударить, бежать. Просто нужно резко двинуться с места. Можно ещё покричать, тогда они на тебя точно забьют.       В какой-то момент ей даже показалось, что жизнь девочки зависит от неё. В голове крутилось:       Да, если что, я всё равно убегу.       Действительно, не зря же она три раза в неделю посещает бассейн, вопреки запретам. Ножки сильные, справится! Главное легкие там не оставить. — Может, с тобой и познакомимся поближе. — А поебаться не завернуть? — громко крикнула она и схватила ту странную за руку, вырывая её из лап одного из парней.       Они были в шоке, до них не сразу даже дошло, когда они дали дёру через какие-то дворы. Детские площадки, лавки, парковка, гаражи. Темень страшная, хоть глаз выколи, зато можно затеряться где-то в гаражном кооперативе. До дома далековато, да и бежать уже сил нет, выдохлись.       За поворотом уже начинаются гаражи, вымощенные красным кирпичом. Сзади, чуть поодаль, метрах в ста, уже промзона — туда бежать точно нельзя, загонят и поймают, как маленьких, трусливых зверушек. Перебравшись через шлагбаум, они уже на территории кооператива, можно выдохнуть, сбавить обороты, отдышаться.       В какой-то момент, странная девчонка поскользнулась на грязи, завалилась на землю, ноя от боли и безысходности. Если бы она постоянно не останавливалась, всё было бы хорошо. — Ты чего развалилась, вставай, вставай, нечего в грязи валяться! — она протянула ей руку, оглядываясь на плохо освещённой местности. — Я больше не побегу! — жалобно стонет, пока спасительница её сама сгибается в три погибели. Устали.       Где-то послышались вопли, чей-то смех и звук битого стекла, лают собаки. Жутко и темно. — А если я тебе скажу, что это ещё не конец? Нас тут либо эти отморозки поймают, либо собаки раздерут! — Где? — испуганно оборачивается, всматривается, оценивая ситуацию. Тут уж с какой стороны не посмотри, всё не сильно радужно. — Пойдем, пойдём, — вытащив девушку из лужи, они продолжили бег. Каждый раз, резко дергая её вперед, она придавала движениям ускорения.       За ними продолжается погоня, вот только бегут уже не отморозки, у которых она отбила девчонку, а псины, которых прикармливает сторож, чтобы порядок был. Пора бы уже и испугаться, забеспокоиться о ситуации, но всё как-то некогда.       До дома далеко, а напротив кооператива многоэтажный дом буквой «П», чем не место для того, чтоб скрыться? Вот только добежать туда уже не получится, лай собак и скрежет лап об гальку говорит о том, что думать нужно было быстрее.       В голову приходит идея, глупая, но хоть какая-то на фоне их и без того безвыходной ситуации. Дёргать ворота гаражей, может, где и открыто. Вариант рискованный, ведь можно попасть в неприятности ещё похуже, но об этом уже никто не думал. — Ты район этот знаешь, мы где вообще? — они бежали до сих пор, стараясь не отставать. Разделились по обе стороны, дёргая за ручки, или бежали туда, где был хоть малейший проблеск света. — Да хрен его, я тут вообще первый раз!       Полина бежала уже минут семь. Лёгкие жгло, кашель мешал выравнивать дыхание, которое вот-вот грозилось сбиться ко всем чертям. С её-то астмой такие «прогулки» в принципе запрещены, но что поделать, когда спасаться надо.       Её «коллега по несчастью», кстати, уже приловчилась, кажется, не так отстаёт и больше не падает. Они заворачивают в какой-то очередной угол и перед ними вмиг возрастает гаражный кооператив. Поля думает, что это только на руку и, ухватив свою напарницу покрепче, ускоряется, ныряя между стенок. — Куда ты меня тащишь? — Не задавай глупых вопросов, просто беги! — на ходу отвечать трудно, а стоит им выбраться из промежутка между двумя построениями, как Поля едва в руки одного из придурков не угодила и, крикнув, отскочила, что есть мощи в другую сторону. — Давай сюда! — Пацаны, в окружную! — Лови её, вон она! — Где мы?       Ворох вопросов, раздающихся по округе, неимоверно бесил. Увидев слегка приоткрытую дверь гаража, находившегося метрах в двадцати, Поля твердо осознала, что это их шанс на спасение. Неважным стало даже то, что хозяин явно посчитает их воровками или ещё кем, выбора другого просто не представилось.       Собирая последние остатки силы, Павленко рванула вперёд, буквально из-под носа у догнавшего их парня уводя за собой изначальную жертву. — Зашибись, — говорит она невпопад, дёргая очередную металлическую ручку наваренную на ворота и она поддается, пропуская их внутрь. В гараже горит свет, вокруг пыльно, пахнет бензином и маслом, а под брезентом стоит мотоцикл с коляской. Сзади, чуть поодаль, стеллажи с инструментами, масляный обогреватель и старая тахта у стенки. — Ты…это…как? Спасибо тебе! — отдышавшись, сказала странная девчонка в забавной шапке. — Удача сегодня на нашей стороне, Полина, — в ответ на благодарность спасительницы, девушка представилась, протянув руку. — Галадриэль, — так вот и состоялось знакомство, которое перевернуло жизнь обеих девчонок. А, может, не только девчонок? — А по-русски? — уточняет девчонка, бровь приподнимает.       Ну точно, странная какая-то, может, клей нюхает? — Гала.       Их разговор прерывают на самом интересном, то бишь на знакомстве, впуская холод. — Прикинь, я сам офигел, когда увидел, иду, а они там в купальниках… — скрипучая железная дверь гаража открывается, пропуская внутрь двоих парней лет пятнадцати. Коренастые, или так кажется только на первый взгляд, ведь они уже в зимние куртки укутанные, да в шапках с помпонами, смешные. — Не понял… Вы как здесь? — спрашивает один из них, делая несколько шагов вперёд, преграждая им дорогу, лишая пути отступления. Снимает шапку, волосы растрепав, ответа ждёт, серьезный. — Сань, скажи, меня глючит?       Девчонка их узнаёт практически сразу, смекалистая, вспомнила, что она с ними в одной школе учится, только на год старше, она уже в десятом.       Перед ними стояли парни из девятого «А», с одним из которых ей уже довелось сегодня иметь дело в туалете. — Меня по ходу тоже. Спрашиваю ещё раз, вы чё здесь забыли? — голос Сашки грубее становится, но это так, для показухи скорее, чтоб перед девчонками важнее казаться. — Ребят, спокойно, мы тут случайно…       Оправдываться было глупо, в конце концов, они сами оставили дверь открытой, какие могут быть претензии к беззащитным девушкам? Полина уже практически собралась с мыслями, чтобы начать свой рассказ, когда её перебил белобрысый парень. — А я тебя помню! Ты в туалете тогда сознание чуть не потеряла. Сань, помнишь, я тебе рассказывал? — он пинает друга локтем, чтобы тот хоть немного смягчился, перестал буравить девчонок тяжелым взглядом. И это помогает, они усаживают девчонок на тахту, пока сами располагаются на старых школьных стульях. Допрос обещает быть безжалостным, с пристрастием.       Пока парни с интересом изучали «гостей», попавших в их братство крыш, временно переехавшее в дедовский гараж Рябинина, они даже и не вспомнили о том, что здесь их как раз должен был дожидаться Илюша, с которым они договорились отсортировать макулатуру. Собирали ведь до этого несколько дней, чтобы разжиться своими, честно заработанными, карманными деньгами. — Да, это я… А гараж, как мы понимаем, ваш? — Поля и так понимает, что к чему, но выходить из образа не спешит. Хоть она и была весьма не глупой девочкой, но знала как никто другой, иногда быть наивной дурочкой по жизни проще. — Чей же ещё. Так как вы сюда залезли, я вас спрашиваю? — Мы от хулиганов убегали, — на удивление, первой отвечает Галя, Полина даже оборачивается, не веря своим ушам, что тихоня даже разговаривать умеет. — Не знал, что астматикам можно бегать, — вбрасывает решающую фразу блондин, за реакцией Полины наблюдает. Хитрый, пронырливый мальчик. — Захочешь жить — и не на так побежишь, — она отвечает почти складно, в рифму, спиной на кирпичную стену откидывается. Устала, бедная. Ей бы сейчас домой, в Волгоград, где мама всегда рядом, в кровать приносит чай с молоком, а если ей совсем плохо, читает «Маленького принца»… Вот только Полине уже не двенадцать, в сказки она не верит, а дома у неё больше нет, остаётся довольствоваться только тем, что есть. — Понятно, и чё, где ваши хулиганы? — Надеемся, что не здесь.       Надеяться и правда было не лишним, всё-таки время было уже и правда позднее, темнело теперь довольно рано, но они всё равно собирались, как бы там не было. — Мы так-то пацаны спокойные, да, Сань? Я если чё Вовка, кстати, в прошлый раз так и не познакомились, — сначала он руку хотел протянуть, но потом замешкался, решив, что жест этот более пацанский. — Полина. — Галадриэль. — Голая дрель? — переспросил Вовка, чем вызвал взрывную волну смеха у Саньки с Полиной, они так заливисто смеялись, больше минуты, что даже не заметили, как их стало на одного больше. — А я Илюша, можно просто Леголас.       По истечении получаса Полина могла твёрдо признать, что, в общем-то, не жалела ни о том, что вступилась за Галю, ни о том, что забрела с ней в этот гараж и снова столкнулась с некоторыми личностями, на проверку в более длительном общении оказавшимися смышлёнными и весёлыми ребятами.       Большой компанией они играли в карты, переговариваясь и шутя. Когда же в очередной раз все остальные вылетели, и осталась она вдвоем с Вовкой, особого труда, чтобы «обуть» соперника ей не составило. — Да как так-то, а? — Смирись, — посоветовал Санька, который, наблюдая за их игрой, уже явно понял, что Полина не промах. — Ты где это научилась? — спрашивают её, и Павленко уже не может укрыться от ответа.       Вот только, если честно, и сама не знает. Помнит только, что в детстве за отцом наблюдала, когда тот с друзьями играл, вот и всё. — Да так, жизнь весёлая. — Весёлая, как же… — Вовке покоя не даёт то, что он девчонке продул, и Полине на мгновение становится совестливо, что так опростоволосился при всех.       Игра-то ещё непростая у них была… — Чё теперь хочешь? — кажется, зря он предложил играть на желания, но на раздевание все сразу отказались бы, извращенцем его назвав. — Домой меня проведёшь! — поставила условие Полина, а у самой в голове промелькнула мысль, что неплохо было бы дойти и не попасть на чей-то капот или к банде хулиганов. А с ним, вроде как, спокойнее будет. — О, ну это я могу, — Вовка подмигивает ей и улыбается. — Ты лучше расскажи, чего ты не можешь, — Санька в жизни не мог наблюдать за тремя вещами бесконечно: за тем, как отец пытается написать книгу, за тем, как младшая сестра танцует перед телевизором, напевая «Белые розы», и за тем, как Вовка кадрит девчонок.       Не хотел, точнее, а жизнь ему любезно подбрасывала именно такие моменты! — Да я такое рассказать могу, вам и не снилось, — Вовка загорелся идеей рассказать новым знакомым, как они когда-то убегали от хулиганов, да так, что угнали тачку у местных авторитетов, за что, конечно, пришлось знатно отхватить. — Тачку? Вы? Угнали? Ребят, вы ничё не перепутали, или может боевиков насмотрелись? — Поля смотрела на Саньку с Вовкой исподлобья не веря ни единому слову, пока Илюша с Галей шушукались о чем-то своём, периодически выкрикивая какие-то странные слова. — Малышка, какой перепутали, мы, считай, в этом боевике сами поучаствовали, скажи, Сань? Тогда, на базе у афганцев, мы под обстрел попали, так Санька наш, между прочим на них с баяном пошёл! — С аккордеоном, дебил! — встрял друг, пиная его локтём.       Ему не сильно нравились методы Вовки, которыми он пользовался для того, чтобы склеить подружку, в этот раз он действовал точно так же, как и всегда, трепаясь о своих «великих» заслугах. — Не верю, чё вы мне в уши льёте! — их спор уже больше походил на разборки на повышенных тонах, пока Вовка резко не вскочил на ноги, к Илюше направляясь.       Тот даже не ожидал, что друг его вздёрнет свитер с его живота вверх, так резво, что тот даже слова не вставит. — А это, видала? Шальная пуля, между прочем! Да, Илюш? — Ага, я уж думал всё, умер, а оно как-то не сложилось. — Боже, какой ужас, — ахнула Галя, глядя на аккуратную круглую дырочку от пули, в виде шрама, а потом быстро дотронулась до неё пальцем, настоящая. — То-то же!       Полина брови только вверх поднимает, гадая, откуда же взялись такие боевые? — Ладно, — произносит, снисходительно головой кивая, — Вот друзья твои оба герои! Один с баяном пошел, другой под пулю попал… — Так и я вместе с ними! — Чё ты там «вместе»? — Санька даже усмехается, замечая, что все усилия товарища сработали против ожиданий, — Играл вместе со мной, или пулю схватил с Илюшей? — Но в морг мы его вместе тащили! — вставляет Вовка и после этих слов у Полины уже теряется всякий ориентир.Глаза на лоб у любого полезут. — Да, сразу видно, что ты — настоящий друг, чуть что — морг… — Да идите вы, — Вовка доказывать устает, садясь напротив Полины и ему только усмехаются в ответ, — Сговорились, умные… Посмотрю на вас, когда у одной прижмёт, и у второго, помощи ж попросите. — Ладно, не злись, — Санька не хотел друга обижать, да и Полина кивает. — Просто ты и правда так рассказываешь, как сочиняешь! По литре пятерка, наверное, да? — Тройка… — Жаль! Такой талант пропадает! — Ну вообще да, актёрище он у нас знатный… — Рябинин подмигивает, как бы намекая Вовке, что поможет таки украсить его персону должным образом, — Расскажи, Вовка, про утренник в детском саду, как ты там Снегурочку играл.       Вовка шутливую оплеуху отвесить собирается, но Полина уже со смеху покатывается. — Да ладно! Такой серьезный, видный парень — и Снегурочку? — и в голосе её то ли сарказм, то ли юмор. Вовка не различает, морщась и на друга поглядывая, который улыбку во все тридцать два не прибирает.       Удружил, спасибо уж! — Чё там, две минуты на сцене простоял всего… — Ну не скажи! А зрительские аплодисменты, а стишок? А выход на бис! — Слышь, Сань, а тебе Женька звонить не должна? Может, домой уже пора?

***

      «Не буди лихо, пока оно тихо»: эта поговорка была похожа на весь сегодняшний день, без преувеличений. Одни события сменялись другими с такой скоростью, что Поле даже показалось, что так в жизни и вовсе не бывает. Она будто на себе ощутила быстротечность времени, накрывшую её в момент.       По домам они расходились практически в одиннадцатом часу, разделившись на две группки. Санька с Илюшей провожали Галадриель, которая так легко и беззаботно шла на контакт, что им и правда казалось, что она неземная. Полину вызвался проводить Вовка, к тому же, жили они относительно рядом, через три дома.       На улице темно, грязь и лужи покрылись морозами, из-за чего каждый шаг звучит в два раза громче. Идут молча, практически от самых гаражей, пока он не решается спросить, в кармане куртки перчатку сжимая, чтоб не нервничать. — Давно это у тебя?       Полина даже не сразу понимает, о чём он, пока Вовка машинально руку к шее не потянул, имитируя удушье. — Уже четыре года.       Отвечает легко, подобные вопросы не отзываются нигде и никак, да и задевать там нечего, выгорело всё, вытлело. — Страшно? — Первый раз думала умру, когда приступ случился, потом ничего, привыкла. Иногда, когда совсем плохо, снова вспоминаю о смерти, но это редко.       Он смотрит на неё, не отрывается, глазами водит, будто понять пытается, о чём ему только что сказала эта девчонка с голубыми глазами. Это она с ним о смерти поговорить решила?       Осознав всю оплошность ситуации, он глаза в пол тупит, смущается, не так нужно было разговор начать, не так. — Спасибо, — подаёт голос она, когда они уже практически к подъезду подходят. — За что? — За то, что помог тогда, не испугался. — Я вообще не из пугливых, так что, не за что, — начинает так гордо, резво, пока не вспоминает, о чём они говорили до этого. — Может, увидимся ещё, — бросает она, поддаваясь чуть вперёд, прямо к подъездной двери, уже за ручку держится, но глазами всё равно на него смотрит. Шапка с помпоном съехала на бок, смешной. — Ты теперь знаешь, где Санькин гараж, приходи, вдруг чё, — поджимает губы, смущенно, но взгляд не отводит, за что получает в награду улыбку. — Хорошо, пойду я, меня, наверное, уже заждались, влетит, — помахав парню рукой, она тут же открывает дверь, чтобы скрыться прямиком за ней, слышит себе в след: — Все путём будет!       Дверь хлопает, разделяя их по разным баррикадам. Ведь и ему, и ей придётся идти на амбразуры семейных драм, которые уже ждут дома.       Едва Полина порог тёткиной квартиры переступает, как к выходу дядька подтягивается. С работы уже вернувшийся и время за ужином коротающий, так что аж бесящее её его чавканье по коридору разносится, пока доходит, жуя. — О, явилась, наконец. Чё так долго, за смертью, что ли, шлялась? — И вам доброго вечера, — язвительность в её голосе быстро просыпается, пока Полина на ходу разувается и куртку с себя сбрасывает, даже не делясь происходящим. Не такие порядки в её семье, если уж она вообще что-то смыслит в этом понятии.       Потому что, как Полине очень часто казалось, у неё настоящей семьи никогда и не было. Свидетельство тому — факт, что за полдня в гараже с малознакомыми ребятами она почувствовала себя намного уютней, нежели за всё время проживания в этом доме с, казалось бы, родными людьми. По крови… — Какой нахрен вечер, ночь на дворе, — неудивительно, что она росла такой и вела себя подобным образом. Стоило взглянуть на того, кто её якобы «воспитывал», — Где шлялась, спрашиваю? В подоле решила принести своей тётке? — Не ваше дело, — отрезает чётко без промедления и уже в комнату хочет свою зайти, но внезапно дядька её останавливает, за руку хватая.       Не сильно, конечно, но ощутимо. — Ты, соплячка, как со взрослым разговариваешь? Я, значит, тут сижу, отвечаю за неё, а она… — А я вас об этом просила? Вы мне — никто, так, левый траходром тётки!       Полина осеклась, почувствовав замах и удар по щеке. Этого стоило ожидать, а вот её слова прозвучали слишком неожиданно для Геннадия, который с подобным не собирался так просто мириться. — Марш в свою комнату, ты под домашним арестом. Неделю у меня будешь сидеть взаперти, со школы — сразу домой, усекла?! Тётка твоя приедет, так разберётся с тобой, ишь, паскуда, меня она ещё учить будет, кто я, а кто она…       От несправедливости выть хотелось. Полина всё же влетела в свою комнату и хлопнула дверью, после чего сразу же услышала упрёк и по этому поводу. — Похлопай мне тут ещё!       Слёзы сами собой, непонятно как, брызнули из глаз и, проклиная свою тяжкую участь, Павленко честно несколько минут провела, рыдая в подушку. Успокаиваться пришлось в тот момент, когда воздуха в лёгких стало снова не хватать и, боясь повторения приступа, она тихонько прошмыгнула в ванную, чтобы умыться, после чего опять вернулась к себе.       «Ненавижу», — твердили мысли и Поля не могла разобраться, к кому эта фраза больше подходит по смыслу: к отцу, бросившему их с матерью; к матери, бросившей её у тётки; к самой тётке, оставившей её со своим мужем-деспотом один на один в этом дурдоме; или всё же дядь Гене, отношения с которым ни за что и никогда, кажется, не способны будут наладиться в должной мере для их безопасного существования на одной территории.       «Могла бы — давно бы свалила», — подумала она и пожалела, что это всего лишь мысли. Куда ей идти и к кому, если даже друзей толком нет?       Достав из рюкзака подаренный матерью плеер, она нажала на перемотку, а затем снова на “Play”, из наушников заиграла уже приевшаяся, любимая песня, которая была для неё словно гимном, призывом к действию и в то же время единственной поддержкой.

t's my, it's my, it's my, it's my, it's my, it's my, it's my life It's my life, my worries, it's my life It's my life, my problems, it's my life

      Тот день она помнит от и до, как сейчас, будто это было вчера. Как проспала садик, как мама натягивала ей колготки, а отец намазывал бутерброд с маслом, делал сладкий чёрный чай, чтобы она успела позавтракать. Мучительно долгий день в саду, Колька оторвал слолёнку хвост, мама забрала с продленки позже, после полдника. А дальше вечер, который изменил тогда всё-таки «до» и «после».       Скрип входной двери, лязг ключей. Папа вернулся с работы. Она из комнаты выбегает, чтобы обнять его, в щёку целует, когда он наклоняется к дочке. Полной грудью вдыхает его запах, приторный такой, «Айсбергом» пахнет, сигаретами, которые он курил крайне редко и чем-то ещё. От него раньше так никогда не пахло, она бы знала, она бы услышала.       На кухне суетится мама, на стол накрывает, скоро будет ужин, обычный, советский ужин, без изысков, а по радио Пугачёву крутят. Поёт там что-то, весёлое такое, незатейливое, только атмосфера повисает совсем не весёлая.       Полине с отцом хочется в комнату, телевизор смотреть, играть и рассказывать, как её день прошел, оттого и тащиться за ним на кухню, но вместо этого её только слегка по голове гладят и более ласково, чем обычно, просят: — Солнышко, иди к себе в комнату, мне с мамой поговорить нужно.       Она, девчушка шести лет отроду, замечает на мгновение какие-то перемены в лице матери, вот только ей никто и ничего не объясняет. Двери закрываются перед самым носом, а дальше, как ты ни старайся, услышать что-то тяжело, только жестикулирующие силуэты улавливать сможешь.       Поля коротает так минут пять или десять, после чего, поняв, что ей не откроют и пользы никакой нет, решает сама пойти в комнату и Пугачёву переключить, вот только пульт куда-то затерялся и она каждый уголок осмотреть пытается, в конце-концов за кресло пролезая под стол. Мало ли… — А я тебе говорю, что ты сошел с ума! — мама? Почему она с папой так разговаривает? Поля припомнить пытается, когда слышала бы их ссоры, но нет. Всё ведь хорошо было? — Думай, что хочешь, но это моя жизнь, и я имею право делать этот выбор… — А дочь?! Дочь ты имеешь право оставлять без отца?! — Если уж говорить об этом, то я не имел права и сына бросать, однако, тебя это когда-то не остановило!       А дальше громкий хлопок дверью, что на кухню ведёт, звук битого стекла и всхлипы, под отцовский крик: — Дура, ты что делаешь? Но ему никто не отвечает, от этого становится страшно, Поля аккуратно, еле слышно из-под стола вылезает, в щелку дверного проёма заглядывая, а там только стёкла, стёкла, стёкла и пару капель крови на синей пластиковой плитке, которые ей кажутся чёрными. — Мамочка, — шепчет девчонка одними губами, поддаваясь вперёд, но отец вовремя из кухни выходит с аптечкой, преграждая ей путь. — Всё нормально, солнце, мама тарелку уронила, порезалась, я ей ручку обработал, ты иди в комнату, поиграй, или книжку почитай, я скоро приду.       Он говорил как обычно, спокойно, буднично, ничто в его голосе не выдавало вранья и Поля верит, нет оснований не верить, на последнее выглядывает из-за плеча. Женщина сидит на табуретке, свернув ладонь лодочкой, чтобы кровь сочилась меньше, а когда замечает испуганный взгляд дочки на себе, прикрикивает: — Полина, или в комнату, всё нормально!       Тон матери ещё больше пугает, и Полина таки подчиняется. Сидит у себя, поглядывая то и дело в окно, за которым сгустились тучи, и слышит, как капает дождь, отбивая ритм о подоконник.       Так проходит минут десять в размышлениях, прежде чем дверь снова открывается и в проёме показывается голова отца, а затем и всё остальное. Константин Павленко внутрь проходит и напротив Полины, сидящей на краю кровати, на корточки садится. — Пап, вы с мамой поссорились из-за меня? — ей уже достаточно лет, чтобы признать очевидную перемену настроения в отношениях родителей, но истинной правды ей, как ребенку, никто не открывает, а фразы, услышанные менее получаса назад, ещё не доходят в полном объеме своим смыслом. — Нет, родная, — отец головой качает, — Мы с мамой… Повздорили по другой причине. — Но вы помиритесь, да?       Такой пропитанный надеждой взгляд ребенка разбивается спустя пару секунд. — Боюсь, что нет. Мне уехать нужно. — Ты, что, бросаешь меня? — Конечно, нет, милая моя, — Константин дочь обнимает, прижимая к себе и Полине в его руках от проблем спрятаться легче, но те уже подкрались и дышат в затылок своей неизбежностью, — Ты, пожалуйста, не плачь и не расстраивайся, чтобы ни случилось у нас с мамой, ты — моя дочь, помни это. И я порву всех, кто сделает тебе больно.       Детские ручонки обхватывают взрослого за шею в ответ. — Я тебя люблю, пап. — И я тебя, принцесса.