Нас двое

      Ц-ц-ц-ц-ц… И так каждую минуту, каждый час, каждый день уже практически две недели с того момента, как они жили в отцовской квартире. Непривычно. Отца нет, зато они с Витей есть. И квартира есть. А вот на семью это было пока мало похоже.       Настенные часы в коридоре ходят слишком громко, слишком правильно, забивая своим тиканьем все мысли, которые, как в омут, затягивали девчонку с головой.       Только бы не утонуть.       Она лежит на кровати, распластавшись в позе «звезды» с ингалятором в руках. Нет, ничего серьёзного, приступы не мучали её уже пару дней, что чудо, просто перестраховывается, чтобы лишний раз не вскакивать в поисках спасительного баллончика среди кромешной темноты, где можно было себе глаз выколоть.       Свет отключили ещё в обед, когда Полина вернулась со школы, но к вечеру электричество так и не дали, а все, как назло, ещё с самого утра разбрелись по своим делам, так что ей оставалось только ждать. Софа обещала ей утром, что сегодня вернётся пораньше и они испекут шарлотку, давно ведь уже собирались, да и яблоки куда-то нужно девать, которые Витя припёр хрен знает откуда. Кто-то с рынка подогнал им дань в виде фруктовых запасов, а он что, он не отказывался, тем более впереди новогодние праздники, а там помимо яблок были и другие фрукты, будет что на стол поставить, да и просто так захомячить, главное, было бы желание.       Прикрыв глаза, она попыталась отпустить всё и просто расслабиться, уснуть, или, может, на худой конец, хотя бы просто задремать до того момента, пока жизнь снова не вернётся в их квартиру, а вместе с ней и электричество. Жаль, что домашний телефон не работает без света, так можно было бы побыть настоящей девчонкой, позвонить Гале, поболтать о природе, о погоде, ну или, на худой конец, про её эльфов, а не просто лежать на кровати, морально разлагаясь.

Чёрный свет. Прятаться под плед. Завиваются волосы. На щеках - от сна полосы.

      Разлагаться, к счастью, долго не пришлось, на лестничной клетке послышалась возня, а затем секунд через сорок кто-то всё же завалился в коридор, чертыхаясь. Подрываться на ноги и бежать в прихожую Поля не стала, смысл? Нужно было сначала понять, кто пришёл. А вдруг чужие, вдруг опасность? А она раньше времени из своего убежища высунется. — Заебал этот дед со своей псиной, сколько можно её таскать без поводка, да ещё и без наморника. Предупреждал ведь уже, что ещё раз увижу её в таком виде, зашибу! — бурчал в коридоре Павленко, скидывая ботинки у обувной тумбы, подсвечивая себе путь каким-то фонариком. Поле даже стало как-то спокойнее, что первым вернулся Витя, может, скоро такими темпами и свет дадут? — Так, может, это, шуганём деда? — спросил кто-то низким протяжным голосом, подавляя смешок. А вот это уже интересно. За две недели Витя ни разу никого не приводил к ним домой, а тут на тебе, гости. Помявшись у двери в комнату, Полина решила ещё немножечко подождать, привалившись ухом к дверному косяку. — Хер с ним, пусть живёт пока, мы здесь только две недели, не хотелось бы отношения с соседями начинать с делюги какой-то. Ещё и свет этот, это ж надо, во всём доме отрубило, зато в соседнем ничего, горит. — Как знаешь, Витёк, ты это, только свисни, мы если чё подскочим с пацанами, порешаем. — Гринь, с дедом я и сам как-то управлюсь, ты мне лучше скажи, как мне в одном доме с тремя бабами ужиться? — в голосе Павленко читалась ирония и в то же время запах какой-то безнадёги, — Они же заебали уже в край, бу-бу-бу, кто пил из моей чашки, бу-бу-бу, кто ел из моей миски, как не было ещё фразы «Кто брал мои трусы?» или «Витя, она надела мой лифчик, скажи ей что-то!», — пока парень жаловался другу, уходя на кухню, его собеседник откровенно начал ржать. Чего уж там, Поле и самой было смешно, ведь Витя сейчас говорил по факту, но ещё смешнее было от другого, пародировал он не её с Софой, а свою же горячо любимую Ирочку, которая возомнила себя центром вселенной.       Да уж, умора. — Командир, да ты и правда, как в сказке живёшь, только не про трёх медведей, а про трёх баб! Но суть, в принципе, не меняется. — Ага, это точно, — на кухне послышались щелчки зажигалки, а потом и шум горелки. Чай будут пить. Поле тоже хотелось, она уже готова была выйти к брату с внезапными гостями, но решила всё же ещё немножко подождать, подслушивая. — У тебя здесь курят? — На балконе, или на лестничной клетке, у Польки астма, на дым часто приступы ловит. Надо бы бросать, но когда ты с тринадцати лет в системе, сложно, Гришань, сложно! — разговор внезапно стал приобретать доверительно-спокойные нотки, от которых в душе у Полины разливалось тепло, всколыхнув что-то такое, давно забытое, странное.       О ней впервые за долгое время кто-то заботился, переживал. Не потому что должен, а просто так, безвозмездно.       В серо-голубых глазах застыли горячие слезинки, склеивая густые ресницы от влаги, она быстро проморгалась, смахнув лишнюю влагу с лица рукавом мягкого, растянутого свитера. — Как там Софик? — спросил Гриша, когда они с Витей закрылись на балконе, чтобы перекурить, пока никто не видел. — Да как, помаленьку, вот, придёт скоро, сам у неё спросишь.       Ответ был неоднозначным, но а что делать, уж лучше ответить так, чем трепать что-то лишнее за спиной. В последнее время Павленко старался говорить мало и только по делу. Не то, чтобы он замыкался в себе, скорее просто контролировал, чтобы лишнего не взболтнуть, не только дома, но и на базе.       Это было напряжно, но он почти привык, а вот Алику и привыкать к этому не нужно было, ему всегда было с этим проще. Все свои секреты, мысли, чувства он всегда держал за семью замками, от этого и неуязвимее был, пока всё по пизде не пошло. Надо было не замалчивать, учиться как-то через рот проблемы решать, а не через пушку, но, к сожалению, этого не умел делать ни один, ни второй. Война научила их решать вопрос по-другому.       Внезапно вспомнилась Волковская квартира, они когда-то вот так же, как сейчас, стояли с Аликом на балконе, раскуривая одну сигарету на двоих, решали важные вопросы, а потом каждый ехал по своим делам: он к Ирке — в общагу, а Волков Эльзу ждал, чтобы в кино пойти, которое он терпеть не мог. Просто хотелось, чтобы всё как у людей, им обоим хотелось.       Смахнув головой накатившие воспоминания, он прячется за облаком сизого дыма, стоят, курят молча, пока девчонка не стучит в стекло балконной рамы, привлекая их внимание. От неожиданности плечи Павленко чуть повело, испугался, задумавшись. — Ты чё тут делаешь? — Я, вообще-то, тут живу, — ехидно отвечает девчонка, морща носик от сигаретного дыма, который всё же проскользнул в недра квартиры, вот только в темноте этого всё равно не видно. Вите остается только фыркнуть, а что он думал, какой вопрос, такой и ответ. — Давно ты дома? — С обеда ещё, жду, когда домой кто-то явится. Чай будете, я там свежий как раз заварила? — спрашивает аккуратно, когда они всей толпой возвращаются на кухню, которую освещают две газовые конфорки и одна захудалая свечка, завалявшаяся где-то среди кухонных полок на подобный случай. — Я бы не отказался, меня, кстати, Гришей зовут, а ты видимо Полина, да?       Первым решает подать голос внезапный гость, усаживаясь на хлипкую табуретку за столом. Ох, лучше бы он этого не делал. — Она самая, — отвечает девчонка, но руку в ответ так и не протягивает, то ли случайно, то ли намеренно, осторожничает, — Ты на табурет лучше не садись, Гриша, он хлипкий, развалится ещё, лучше на диван, он надёжнее.       Мужчина удивлённо повёл плечами, оглядываясь на Витю, но на всякий случай пересел, чтобы не разгромить мебель в чужой квартире. — Так чего ждёшь-то, пошла бы к подружке, или куда ты там обычно ходишь, на тренировку? — в вопросе не было подъёба, чистый интерес, к которому прилагался ещё пунктик о том, что пора бы о жизни сестры узнать чуточку больше, ведь если он взял ответственность за неё на себя, нужно было проявлять интерес. — Я бы, может, и пошла, если бы Ира мои ключи с собой не прихватила, а так, пришлось сидеть в тёмной, голодной, холодной квартире! — в её голосе слышался укор, но выяснять отношения при посторонних она не собиралась. Павленко только машинально закатил глаза, хмыкнув, пока его друг попытался сдержать вырывающийся смешок. Видимо, сказку о трёх медведях вспомнил, вот только это была далеко не сказка, а Витина жизнь.       Гриша мало что знал об этих прелестях совместной жизни, с женой они развелись ещё до того, как его в Афган призвали, не сложилась совместная ячейка общества, детей не нарожали, а по возвращению всё как-то навалилось, то одно, то другое. Единственным достижением, которым он мог бы похвастаться это недавно купленная квартира, которая так и не стала ему домом.       Павленко уходит из кухни, прихватив с собой телефон, чертыхаясь. Ирку пошёл вызванивать, не иначе. За Софу у него таких переживаний не было, больно бойкая, что казалось очень противоречивым, но за себя могла постоять покруче самого Вити. От этого было чуть спокойней. — Я выйду, встречу клушу, а вы пока чаёвничайте, — буркнул парень из коридора, накидывая куртку наспех. — Ты двери только не закрывай, Вить! — Хорошо, — он крикнул уже практически из коридора, прикрывая за собой дверь, но на замок так и не защёлкнул. Гриша с Полиной остались вдвоём в полумраке квартиры и давящей тишине. О чём можно было говорить с незнакомым афганцем девчонка даже малейшего понятия не имела, ей хотелось поскорее свалить к себе в комнату, но гостя оставлять одного в тёмной квартире было как-то некрасиво, да и неудобно что ли. Гриша отчаянно пытался придумать хоть какой-то вопрос, чтобы завести беседу, пока из него не вырвалось самое банальное и избитое: — Ты как? — В конвульсиях не бьюсь, кровью не плююсь — значит нормально. Или, подожди, вопрос был не об этом, да? — она выжидающе на него поглядывала, хлопая густыми ресницами.       Ну кукла, вот только язвой была ещё той. Интересно, в кого пошла?       Ей тоже было интересно, в кого она такая, но ответ напрашивался сам: «в себя». А что, человек, который с самого детства был предоставлен сам себе, лепил из себя личность сам, вот и Поля себя слепила из того, что было, теперь, правда, периодически приходилось расхлёбывать. — Ты теперь с Витьком жить будешь?       Вопрос, конечно, глупый, особенно если учесть тот факт, что теперь-то, походу, больше и не с кем. — Нет, у меня есть дом, — врёт и не краснеет, оно и ясно, в темноте не видно ведь. Жаль, реакцию собеседника Полине тоже было еле различить, темень непроглядная. Она до сих пор пыталась понять, можно ли ему верить, и кто он, чёрт возьми, такой? — Он к тебе привязывается, — как-то стушевавшись, говорит чуть тише Гриша, осматриваясь, будто боится, что где-то из-за угла сейчас выскочит Витя или ещё кто и настучит ему по башне. — Я не кошка, чтобы ко мне привязываться.       Если бы это услышал Витя, эта фраза его бы точно хлестанула, будто батогом по лицу, но, благо, его тут не было и она могла не стесняться. Разговаривать с сомнительным человеком на сомнительные темы ей ох как не нравилось. Одна надежда была только на то, что Софа скоро вернётся и ей не придётся больше отдуваться одной, внимание переключится на кого-то другого, а она сможет просто тихонько спрятаться в комнате до утра. — У меня чувство, будто мы уже встречались раньше.       А вот это было странно, чертовски странно, ещё даже более странно, чем весь этот разговор. — А ты всегда так резко меняешь тему? — тут же перевела стрелки девчонка, прихлёбывая из кружки горячий чай. — Почему ты такая скрытная, а, Полин? С тобой тяжело общаться, — выдал не шибко гениальное умозаключение Гриня, поправляя шапку на коротко стриженной башке, которая, видимо, всегда мёрзла, особенно сейчас, в такую холодрыгу. — Улитки прыгают на каблуках между сиреневых верблюдов, надо их расстрелять водой. Легче стало? — Ты такая… — вздохнул он. — Странная, непонятная, припадочная к тому же, это тебе ещё повезло, что ты не все мои таланты видел, я ещё и не такое могу.       Грише оставалось только тяжко хмыкнуть, но не оттого, что ему стало жалко друга, на чью голову свалилась такая ноша, ему было очень жаль саму Полю, которая привыкла отгавкиваться ото всех и вся, стоять только за себя и никому не верить. Афганец прекрасно понимал, почему она это делает, но вот как наладить контакт, если девчонка сама на него не особо-то и велась, это была задачка со звёздочкой. — Ты хоть с кем-нибудь нормально разговариваешь? — парень не оставлял надежд разговорить Полину или хотя бы задолбать до такой степени, чтобы уж точно не было сил спорить. — У меня нет проблем с общением, — буркнула Поля, уже уставшая от этих словесных игр.       Она уже успела порядком утомиться от всех этих разговоров, где Гриша пытался найти к ней подход и достучаться. Зачем это было ему нужно, вопрос оставался открытым. А ещё, она очень устала от того, что на неё всё сильнее давили. В итоге девушка просто выдохлась, измоталась. Зима просто допивала из неё все соки.       Устала отвечать на вопросы, устала слушать вопросы. Это бесило до жути, но ещё больше бесило то, что ей приходилось притворяться, изображать из себя не пойми что, делать вид, что она дружелюбная.       Гриша, к слову, тоже устал. Заявился он сюда ведь неспроста, не для того, чтобы с Полиной контакт налаживать, отнюдь. Витя его попросил зайти, рабочие моменты обсудить, да и с Софой они давно не виделись. В последнее время она не так часто бывала на базе, как раньше. А вместо Мальцевой в стенах квартиры эта юная особа подвернулась. Кто ж знал, что так «свезти» сумеет?       Но, похоже, везение отчасти и вправду было рядом с кем-то из них, поскольку в следующее мгновение из прихожей звуки хлопнувшей двери доносятся, а ещё минутой позже в проёме, ведущем на кухню, Софа показывается. — Чаёк попиваете, — констатирует, — А где сам хозяин собственной персоной? — Вышел ненадолго, — с неохотой отвечает Поля, давая понять, что идея Вити оставить их наедине с афганцем явно не пришлась ей по вкусу. Это вон, Софа с ними ладит, а ей такие знакомства только нелепыми кажутся, — Ну ладно, я к себе тогда. — Поль, — Софа её окликнуть успевает, и та оборачивается, — Прости, шарлотка будет завтра, видишь, электричество попёрло сегодня против нас.       Полина понимающе кивает, приподнимая чашку с чаем, будто салютует, скрываясь в темноте коридора. — Соф, — Гриша к Мальцевой обращается, и та, переводя взгляд с подруги на товарища, учтиво кивает, — Поговорить надо. Есть одна тема…

***

      Утром ситуация с электричеством чуть прояснилась, батареи были уже не такие холодные, в ванной мигала слабенькая лампочка, бликуя жёлтыми пятнами по салатовому кафелю, из крана текла горячая вода. Хорошо. Хоть что-то хорошее этим утром. Полина собиралась быстро, стараясь практически не шуметь, чтобы не разбудить всех обитателей квартиры. К сожалению, школу сегодня никто не отменял, до первого урока оставалось чуть меньше часа, но пока то да сё, хотелось бы хотя бы к началу урока успеть.       Заглянув на кухню, она быстрыми, отточенными движениями залила себе чай из заварника и чуть не обожглась, ухватившись голой рукой за нагретую ручку железного чайника. Кто-то уже явно успел почаёвничать до неё, опередив самую раннюю пташку. — Это кто, блин, такой ранний? — чертыхалась тихонько Полина, прикладывая обожженные пальцы к уху, выглядывая в коридор. Всё как обычно, только куртки Софкиной нет, а вот ботинки, ботинки стояли на полке.       Накинув куртку брата на плечи, девчонка не раздумывая дёрнула ручку входной двери и не прогадала, не закрыто. — Ты чего выскочила? — Мальцева встречает вопросом, глядя на Полю и попутно стряхивая пепел сигареты в какую-то банку из-под консервы. — Да вот, дай думаю, полюбуюсь, кто уже чаек распивал и меня предупредить забыл, а заодно пригласить! Глядишь, вместе бы выпили.       Софа только усмехается. — А со школы тебя не попрут, если поддатая грызть гранит науки приползешь? — С самого утра уже шуточки свои оттачиваешь? — Скорее, с ночи репетирую… — В смысле?       И тут до Поли доходит, пока звучит народное «в коромысле», что у Софы-то и мешки под глазами, и бледность на лице. — Ты, что, всю ночь не спала и чаи гоняла? — Можно сказать и так. — Соф, подробнее… — Письменно? — Хотя бы устно! Что с тобой? — Поля обеспокоенно смотрит на нее, понимая, что стоит поговорить здесь и сейчас. В квартире, наверное, им не дадут спокойно это сделать, — Обидел кто?       И в ответ ей достается только ироничный взгляд. — Ты в это веришь? — Забыла, кто передо мной стоит, гроза всех женщин, обидит сама, кого хочешь! Тогда что?       Софа медленно от стены отталкивается, пытаясь в каком-то мнимом жесте от всего происходящего закрыться, и от Полины со своими расспросами в том числе. О чём ей говорить-то? О правде, наверное, было бы правильнее всего. — Ты только не нагнетай сейчас, ладно? — как-то аккуратно переспрашивает Мальцева, затягиваясь. — Соф, ты меня путаешь! — Да ну, перестань, нормально всё, просто, знаешь, есть у меня заёб один — рефлексия называется. Так вот, рефлексируя, я и понимаю, что дело – дрянь! — В смысле? — весь этот разговор Павленко кажется и вовсе каким-то странным, нелепым даже, стоят на лестничной клетке в подъезде и треплются ни о чём, а хотелось бы всё-таки по существу что-то прояснить. — Да без смыслов, хреновая была идея с вами съезжаться, хуже не придумаешь, блин! — Ты так из-за этой Иры решила? — Полине не приходится скрывать своего настоящего отношения к невесте брата, которая ей не угодила по всем параметрам общения, — Ты ж знаешь, Соф, что это не мой выбор, чтоб она булки свои грела в этих стенах. — Да дело не только в ней, — Мальцева выдыхает дым, стараясь не смотреть на Павленко, но срабатывает это далеко не полностью, — Я же вижу, что приношу одни напряги и Вите. Он меня выручает, но сам мучится от того, что все срутся! Ты-то его сестра, а я кто? Так, девчонка с боку припеку, бантик, который прицепили криво! И в этом его Ира уж права, Поль! Правду ничем не закроешь… — Ну ты ещё скажи, что ты и мне чужая! Может, мне ты тоже не подруга, а так, знакомая?! — Полина начинает заводиться от подобных высказываний и прожигает Софу взглядом, полным неодобрения. — Не сгребай всё в одну кучу, — а Софа, напротив, тон понижает, понимая, что не для ушей соседей эти разговоры, — Просто мне нужно как можно скорее найти себе жильё, вот и всё, и не тревожить, и не стеснять вас… — Знаешь, что я тебе скажу? Лучше уж стеснять, как ты выразилась, чем жить не пойми как! Ты когда жила в последний раз в нормальной квартире?       Для Софы это сродни удару по больному — да, жилья не было. После того, как она сбежала от отца, с комфортом пришлось распрощаться. Но ведь это её решение было. — Чувствую себя приживалкой, вот и всё, птичьи права… — А в гараже или на базе – прямо рай! — В гараже я уже жить не буду. — Да, мне Витя рассказывал, что ты с другом поцапалась! Может, ему тоже эту же теорию задвинула? — Поль, хорош! — нервы, как струна, не железные, и натягиваются едва ли не до скрипов, — Я ж говорила, не нагнетай! — А по-моему, это ты сама себе все нагнетаешь, Соф. — Так, всё, проехали, хватит тут куковать да уши греть, тебе уже в школу пора лыжню протаптывать, собирайся иди! — Мальцева девчонку развернула лицом к дверям, подпихнув в сторону квартиры. Разговор окончен, всё, баста! — Соф, мы не договорили! — возмутилась Павленко, оборачиваясь. — Ещё как договорили. Давай, чеши, и теплее одевайся, ты видела сколько там снега намело? — Соф! — Придёшь, шарлотку будем делать, а то яблокам скоро габелла. — Софа! — Я всё сказала, пошла. — Пошла, — только и буркнула девчонка, когда её наконец-то затолкали в квартиру. Да уж, день обещает быть сложным.

Просыпайся и не грусти. Не грусти - всё наладится. Я люблю, но не нравишься. Держись, улыбаемся.

***

      На первый урок Поля всё-таки опоздала, хоть и вышла вовремя. Гололёд на улицах давал о себе знать, поэтому идти приходилось гораздо медленнее обычного, да и рука до сих пор помнит перелом. Не хватало и вправду навернуться, чтобы сломать себе что-то! — О, Полиныч, и ты тут! Тоже проспала? Илюх, вот наш человек! — только у крыльца ей удалось расслышать знакомый голос и подняв голову, Поля, всю дорогу размышлявшая о разговоре с Софой, увидела перед собой Вовку и Илью. — Привет, ребята. — Чё, как жизнь молодая? — Кипит, как чайник, о который я сегодня с утра обожглась! А Санька где? — Вон он, идёт, — ответил ей Илья, всматриваясь вдаль. И правда: пресекая школьный стадион, к ним навстречу шёл Санька Рябинин. — Чё у вас сейчас? — больше из вежливости, нежели из интереса спрашивает девчонка, поправляя постоянно сползающую лямку рюкзака. Санька был каким-то загадочным, даже мрачным, от этого становилось как-то не по себе. — Физика, — совершенно спокойной сказал Илья, бросая снежку куда-то в сторону, пока они все толпились на углу школы, чтобы толпой сразу завалиться в холл учебного заведения. — А у тебя? — спросил Вовка, но ему, походу, и правда было интересно. — Должна быть алгебра или геометрия, не знаю. — Привет всем, — к этому моменту Рябинин уже практически поравнялся с ребятами, махая им рукой. — Привет, — практически синхронно ответили ему ребята. — Слушайте, я тут подумал, а может, нам такой веселой и дружной компанией прогулять эти скучные два предмета? — Вовка, заряженный подобной идеей, заговорщически ткнул Саньку в бок, ставшего между ним и Полиной. — Я пас, — тон Рябинина, как и заподозрила Павленко, соответствовал его хмурому выражению лица. — Да ладно тебе, будет весело! Илюх, Поль, скажите ему! — Меня эта идея как-то тоже не вдохновляет, потом ещё проблемы будут, мне по жизни геморроя и так хватает, — высказалась Полина, продолжая смотреть на стоящего слева парня. — А он, походу, заразный, — двусмысленная фраза, вырвавшаяся из чужих уст, вводила в тупик. — Сань, всё нормально? — Зашибись всё. — Ты какой-то на взводе или мне кажется? — Когда кажется — крестится надо, в церковь иди. Может, захватишь с собой ещё кого из знакомых. — Да что с тобой? Встал не с той ноги? — Вовк, Илюх, вы идете, или тут остаётесь? — Санька сделал несколько шагов вперёд, отдаляясь на расстоянии. — Ладно, — Полина ловит себя на мысли, что как-нибудь в другой раз докопается до истинных причин этого холодного тона и странного поведения. В конце-концов, хватило же с утра перебранки с Софой, зачем день продолжать тем же? — Лучше я пойду. Потом ещё увидимся, — кивнув Вовке с Ильёй, Павленко приспустила к крыльцу. — Сань, тебе чё, вожжа под хвост попала? — поинтересовался Вовка, провожавший Полину взглядом.       И этот вопрос, прозвучавший вроде как и спокойно, и в то же время с упрёком, послужил своенравной миной гранатомётной. — Иди и успокаивай ее, раз жалко, а я на урок пошёл! — Ну и иди! — вслед ему доносится. Вовка руки в карманах штанов держит и супится, щурится. Недовольством и сам уже распирает, — Вот чё это за лажа, а, Илюх? — Мы с бабушкой радио слушали. Говорят, бури магнитные…

***

      Алик Тулу знает, как свои пять пальцев. Родился. Вырос. Уже почти как двадцать пять лет живёт тут, если не брать в счёт Афган, который отнял два года жизни, и свои полугодовые мучения, во время которых он для всех уже подохнувшая моль.       А Демид все-таки своего добился — выпер его. Заставил пройтись. Даже прикид соорудил — закачаешься. Алик, глядя на себя в зеркало, не сопротивлялся: бомж он и в Африке бомж, и кому до них какое дело? Ментов пасти не собирался, а прогуляться в парке, где скоротал когда-то не одну дорогу из школы домой и даже не одно свидание — оказалось сегодня необходимым.       Как выразили на прощание: родные не узнают!       А Алик и сам бы себя не узнал…       Жизнь научила его, что нужно сочетать в себе крайности. Любить людей, но быть равнодушным. Творить добро и ждать зла. Надеяться на лучшее, но ожидать худшего. Верить в людей и никому не доверять... теперь это всё под запретом тотальным, окончательным и бесповоротным.       Сидел тут теперь, на холодной лавочке, морозил пятую точку, наблюдая за обстановкой. Дети бегают, в снежки играют. Радостные такие. В предвкушении новогодних праздников, подарков и Деда Мороза со Снегурочкой. Алик лет в пять в него верить перестал, а в двадцать, вернувшись аккурат в канун 89-го, получил пинок под зад с припиской «ты мне больше не сын». Пройдет пять лет — и отец будет в могиле, а Алик там одной ногой пропишется. Ноющей по ночам после травм куда больше, нежели со времён Афгана.       На несколько секунд Алик погружается в воспоминания, из которых выныривает благодаря звонкому и бойкому знакомому голосу. Да настолько родному, что аж кровь стынет в жилах от ужаса раскрытия. — Сань, а как ты думаешь, мама с папой помирились? — Не знаю, Вик, — кажется, у племянника его сегодня настроение не в лучшем порядке. Мысли разные добивают, и спрятаться куда от них, не знает. — Они слишком часто ссорятся, — Вика, семилетняя девчушка, которую Алик помнил жизнерадостной оторвой с бантиками, сейчас больше походила на унылую девочку, которая вовсе не ожидала новогодних чудес и, кажется, не верила в них, — Они не любят друг друга, да? — совсем жалобно. И у Алика на душе кошки скребут, что уж говорить про шестнадцатилетнего подростка. — А мы письмо Деду Морозу напишем и они помирятся, вот увидишь! — Сань, — Вика останавливается практически напротив лавочки, всего лишь в двух шагах, не подозревая, как близко они находятся к своему родственнику, который даже дышать забыл, — Не обманывай меня, я уже взрослая. Деда Мороза никакого нет, и Бога тоже нет. — Вик, ты чего… — брат опешил, глядя на сестру, но та ловко перебивает. — Иначе бы не было ничего этого! И дядя Алик был бы жив! Я же слышу, как ты по ночам плачешь. Ты тоже его вспоминаешь.       Знал бы Алик о подобной встрече — послал бы Демида к чертям собачьим за валидолом. — Вик, я тоже по нему скучаю. — Почему он умер? — Так просто… случилось. Несправедливо. Но я тебе обещаю, что я никогда не умру, слышишь? И буду рядом.       Когда Рябинин на корточки садится, притягивая сестру ближе, которая в плечо ему утыкается, роняя слёзы, Волкову хочется самому рвануть к ним и задушить в объятиях.       Но вместо этого Алик провожает их взглядом, чувствуя, как по щеке его течет слеза и замёрзший нос начинает чувствовать тепло.

Бьются стёкла об камушки. На щеках - тонкие ручьи.