Секундная стрелка, или Аморальные приключения Саши и Евгении

— Даже не думай ко мне прикасаться. Когда вернемся, исповедоваться будешь. Саша даже забыл как-то, что на них обоих сейчас крестики. Образцовая верующая семья — мама и сын — оба голышом, зато в крестах. Несмотря на всю вопиющую откровенность ситуации, Саше все еще было неловко флиртовать с матерью. Слишком много лет целомудрия за спиной.  — Мама, а Бог может простить любой грех?  — Любой. Нужно только слезно раскаяться и не совершать отныне.  — Значит, и этот он может простить? — Саша звонко шлепнул маму по заднице. Евгения ахнула. Он сам пребывал в шоке от такой дерзости, сердце колотилось. Возбуждение развязало его.  — Блудник! — возмутилась Евгения. — драть тебя надо было, как сидорову козу, чтобы напрочь хотелку отбило.  — Ну, раз уж назад пути нет…  — Заткнись, пока я тебя не отметелила. Вот этой веткой.  — Да перестань ты, — развязно протянул подросток. — Ты же тоже этого хочешь.  — Как ты смеешь это говорить?! — Евгения схватилась за приглянувшуюся ветку и замахнулась. Она выглядела, как амазонка: взгляд воительницы, мускулы напряглись. Вот только у амазонок не было одной груди. А у мамы все две, да такие сочные! Теперь Саше не хотелось портить отношения. Кто знает, может случится кое-что…  — Мама. Я знаю, что объяснять тебе что-то бессмысленно. Но я все-таки скажу. Половое влечение — естественно. И оно не различает, кто ты: жена, муж, сын, дочь, мать, отец. Ему по барабану. Так что что удивительного в том, что я могу хотеть… с тобой… — к Саше возвращалась неловкость. — так же, как с какой-нибудь девочкой…  — Молиться надо, чтобы такого не возникало, — сурово процедила Евгения. — Бог дал нам подмогу в борьбе с нашими… животными потребностями.  — Так раз это потребности, то значит… это нужно?  — Только для зачатия детей.  — Но потребность-то есть всегда! Ведь не зачинать же детей постоянно. Евгению раздражало распоясавшееся поведение сына. Она решил напомнить ему, кто здесь власть.  — Все, заткнись.  — Вот так всегда.  — Слушать тебя не хочу.  — Погоди…  — Заткнись. Что за диво — ни одного комара по пути. Это место явно аномальное.  — Знаешь, я думаю, не было никакого «насекомого» у тебя в трусах. И еще будешь мне про «яд» выдумывать. Я же знаю, что ты творил, говно такое…  — Так ты же сама этих жуков видела. Это он и был, — неплохое начало.  — Что-то я не припомню, чтобы они каких-то смазок оставляли. Хватит уже завираться. Дрочил на меня, на родную мать, — Евгения надменно посмотрела на пах сына.  — Ну дрочил! — Саша признал провал. — что я, не человек что ли? Ангел небесный? Ты же женщина, а у меня — гормональный всплеск.  — Значит и врал тоже, что я «не в твоем вкусе».  — Не совсем, — Саша постарался придумать компромиссную ложь. — это место на меня влияет. Я какой-то озабоченный стал. Мне все начинают нравиться.  — Охохо, — закатила глаза Евгения.  — Вот прямо сейчас не знаю, что мне делать: хочу и все.  — Так подрыгай стручок свой, рукоблудник сраный.  — А вот и подрыгаю! Саша взялся рукой за свой аппарат и начал водить по нему кольцом из пальцев к головке и назад, глядя на обнаженную мать.  — Бох ты мой, как старается! Старается. Смотри, не оторви. Что за безумие? Саша совсем потерял над собой контроль. Никакого страха, никакой дальновидности. Чистое веселье здесь и сейчас! Это место влияет, определенно. Из члена брызнула струя спермы. Евгения смотрела на это тоже не без веселого чувства. Она всегда привлекала внимание мужчин, но ей оно продолжало льстить.  — Вытри, — сказала она с саркастическим тоном. — найди какой-нибудь хороший лопух.  — Может ты, мама? — Саша приобнял мать, опустив руку ей на таз, но Евгения отстранилась.  — Грешник, — вздохнула она. — одержимый.  — Послушай, я не верю, что мои ощущения не взаимны. Мы должны трахнуться. «Что я говорю?» — Саша улыбался, но внутри него сидел целомудренный критик.- «Я же сошел с ума».  — Ох, как силен дьявол в тебе. Как корни пустил, — отныне Евгения разглядывала сына, как посетители смотрят на несчастных обитателей желтого дома. Только в религиозном контексте. В ней пробуждалась жалость. Они шли вдоль ручья. Отходить от возможно единственного источника пресной воды было бы нерационально и опасно. Иногда они заходили в воду, чтобы освежиться. Ручей не был глубоким. Но достаточным, чтобы можно было сесть по шею. Евгения замечала, как становится добрее. Она даже позволяла себе играючи поплескаться с сыном. Сын же окончательно полетел с катушек и перманентно смотрел на нее влюбленными глазами. «Ты моя сучечка», — ласково называл ее Саша, норовя поцеловать во что-нибудь. Евгения еще отчасти держалась. Вечером второго дня они расположились на опушке, утопающей в удивительных цветах, чьи бутоны окольцовывали полоски всех цветов радуги. «Самый прекрасный цветок, который я видела», — думала Евгения, вдыхая необычный аромат. На утро Саша проснулся словно после похмелья. Голова раскалывалась надвое, такое ощущение. Он по-прежнему испытывал мощное влечение к матери, но вся влюбленность куда-то испарилась. Евгения проснулась, и первым делом потянулась обнять сына. Саша обалдел. Еще вчера это казалось немыслимым.  — Доброе утро, солнышко. Саша, ты у меня самый лучший. Самый добрый. И такой привлекательный, — Евгения хихикнула.  — Правда? — Саша не верил своим ушам.  — Конечно, правда. А теперь иди ко мне, поцелуй меня. Невероятно! Ей промыли мозги! Так не бывает. Саша поцеловал ее в губы. Прелестно. От мамы веяло какой-то совершенно иной энергетикой. Она была, как ласковая кошечка со своим котенком.  — Ты ведь не моя мама, — недоверчиво произнес подросток. — ты же совершенно другая.  — Почему же. Я твоя мама! Почему ты так думаешь?  — Ты слишком на нее непохожа.  — Просто я поняла, что значит быть счастливой. А ты разве нет?  — Да, но я почти ничего не помню. Мне было приятно, а сейчас только отрывки в голове — и все, — Саша думал. Что могло так на нее повлиять. Да и на него. Цветы! Конечно же это цветы! Пока они шли мимо красных цветов, чьи гладкие круглые бутоны напоминали помидоры, сходил с ума он, а теперь… Теперь эти радужные ландыши. Цветок, действующий на мужчин и цветок, действующий на женщин. Влюбленность, возбуждение… Но возбуждение появилось раньше. Еще до цветков. И, судя по всему, продолжается в нем. И в ней. Причина другая, третья. И чем ближе к центру острова — или что это вообще за место? — тем оно сильнее. Как же тяжко осознавать, что с этой опушки придется уйти. Ему так нравится новая мама. Может быть, набрать охапку этих ландышей — и пусть нюхает в дороге? Завянут. Или не успеют?  — Знаешь, сынок, — говорила она. — а ведь я после твоего рождения стала бесплодной. Мы можем трахаться, сколько пожелаем. Саша подавился кусочком банана.  — Ты хочешь заняться со мной сексом? С собственным сыном?  — Ну конечно. Что плохого? Это же безопасно. Саша думал недолго. Он повалил маму на землю, а она страстно обхватила его туловище аппетитными ногами. О, Господь Иисус, какое же это блаженство! Он ввел своего змея к ней в нору. Отсутствие опыта не мешало вдохновенно импровизировать. Евгения целовала его в потное красное лицо. Он целовал ее в шею, в груди, в глаза. В какой-то момент их энергии настолько слились, что стали единым целым. Как когда-то. Еще до первого его луча солнца… В голове словно произошел хлопок. Дальше двигаться некуда. Мама и сын достигли максимальной близости, которой можно достичь. Никаких ограничений, никаких тормозов или препятствий. Тотальная любовь. Инь и Янь. Возвращение к истоку, к недвойственности. Евгения получала оргазм за оргазмом, а Саша сам поражался, откуда в нем столько сил. Они кувыркались по классике, по-собачьи и даже в таких позах, которых нет в Камасутре. И они оба не могли ничего сказать в эти моменты — экстаз захлестывал. Стопроцентная сексуальная совместимость. И не только сексуальная. Вынув член из ануса матери, подросток на этот раз долго и страстно целовал ее раскрасневшиеся ягодицы и чуть-чуть спину. Евгения выдыхала в экстатическом расслаблении. Напоследок сын поцеловал ей волосы. Они казались какими-то другими. Более нежными. Они легли вместе, обнявшись, с умиротворенными улыбками, и задремали.