притяжение.

      двенадцать стаканов полуденной смерти – новый личный рекорд кейи, и когда в последнем стакане не осталось и капель, капитан вытирает рукавом белоснежной рубашки рот, дышит прерывисто и постоянно смотрит в чужие аквамариновые глаза. дилюк, стоявший напротив все это время, недоуменно смотрел на кейю, не понимая, почему он позволяет самому себе напиваться рядом с чужаком. однако альберих даже не думает отвечать на его вопросительный взгляд, все его внимание сегодня приковано к явно не чужому человеку. дайнслейф слегка улыбается, потому что ему это внимание приятно, потому что он так долго ждал, когда кейя будет смотреть именно на него, не отрываясь. кейя не хочет расспрашивать его сейчас, потому что в таверне все ещё много народу, а перед их лицами стоит дилюк, который может не подавать виду, но теперь слушать точно будет внимательно. чтобы кейя не натворил глупостей.       кейя точно не натворил бы глупостей, как минимум, в таверне. как никак, но он уже устал выслушивать равнодушные укоры и издёвки рагнвиндра, устал слушать о том, что альбериху пора лечиться от алкоголизма и не только.       кейя в таверне всегда что-то делал не так. неправильно пил, неправильно общался с дилюком, персоналом или обычными посетителями, неправильно шутил с собутыльниками, неправильно сидел в углу, когда хотел подумать о своем, неправильно сидел за барной стойкой, когда хотел внимания "брата". все время в нем что-то было не так с самого детства. неправильный, не такой, как все. поломанный и деффектный.       поэтому кейя хватается за чужую руку в перчатке и с самой настоящей мольбой шепчет, приближаясь к уху дайнслейфа: "пойдем, пожалуйста, домой".       это обжигает сильнее гневного взгляда хозяина "доли ангелов", это обжигает сильнее, чем солнце в пустыне сумеру. тихий голос кейи, его холодное дыхание из-за, наверное, глаза бога, его тихие слова о доме заставляют дайнслейфа прикрыть глаза на секунду, чтобы после кивнуть. лишние глаза им и правда не нужны, рассказать и сделать нужно много, а времени все меньше и меньше.       кейя встаёт и чуть ли не падает на пол от сильного головокружения. хоть кейя и хотел покинуть таверну, алкоголь не собирался его покидать, наоборот затягивал обратно, чтобы тот посидел подольше и забыл об этом чудесном страннике. кейя чуть ли не падает, дилюк дёргается, стараясь успеть его поймать, но чужие руки уже держат его за талию.       – можешь идти? – теперь уже ухо кейи обжигают дыханием и шепотом. кейя, красный и потерявший голову, улыбается уже слишком развязно, держась руками за крепкие плечи дайна.       альберих лишь кивает, не думая ни о чем, кроме рук дайнслейфа, что держат его. кейя чувствовал на себе возможно даже слишком много рук для его, можно сказать, юного возраста, но ни одни из них не были такими крепкими и одновременно пылающими какой-то щемящей душу заботой. будто его спутник говорил, что кейя никогда не упадет, пока он в этих самых руках. алкоголь освобождает рассудок от каких-то рамок и норм общества, обнажая лишь истинную натуру человека. пожалуй, дайнслейф этим и пользовался, разглядывая кейю. потерянный, принимающий все, что только способен от близкого человека: боль, страдания, ненависть. кейя выглядел поломанным, но желающим жить и бороться дальше. только проблема была в том, что кейя не знал, за что ему бороться и что защищать. мондштадт? он и так его всегда защищал, но как такового чувства правильности своей жизни он не испытывал. друзей? они всегда были способны сами защитить себя, не нуждались ни в какой помощи. семью? ее никогда и не было. себя? а от кого, неужели от себя же самого?       двенадцать бокалов обнажают душу человека, выпуская все переживания наружу и запуская новые.       но сейчас, когда его держит дайнслейф и ведёт к себе, думать о чем-то другом не хочется совершенно. и о прожигающих алых глазах он вспомнит, пожалуй, только утром.       кейя бывал в отеле "гетэ" только несколько раз. два раза сидел на переговорах с фатуи, охраняя джинн и стараясь заметить подтекст в словах противоположной стороны. три раза был там из-за интрижек на одну ночь, ещё один по собственной воле, потому что возвращаться в казармы не хотелось. тогда он здорово поссорился с дилюком, снова случайно сказав что-то лишнее. дилюк говорить лишнего не умел и не умеет, его разум всегда холоден. кейе кажется странным то, что такой равнодушный дилюк получил себе пиро элемент. огонь всегда был стихией страстной и непредсказуемой. огонь не обещал никакого постоянства, не обещал твердого подхода к жизни, просто горел, когда ветер приносил ему больше кислорода, потухал, когда вода накрывала его своими каплями. дилюк же был в большинстве своем стойким как скала, обещаний пустых не давал, спорил только тогда, когда был уверен в своей правоте на двести процентов. единственным, с кем дилюк и был действительно огнем, являлся кейя. дилюк надавал ему столько пустых обещаний в солнечном прошлом, и все они затерялись, словно от света поблекли. кейя машинально тряхнул головой, он не хотел вспоминать ничего из времён винокурни. было слишком больно осознавать, что эти дни важны только для альбериха.       комната дайнслейфа была не маленькой, но и не гигантской. совершенно средней, хорошо убранной. вещей дайна практически не было, лишь чужой плащ, висящий на вешалке; маска, лежащая на аккуратно убранном столе; продукты питания. также, на столе была бутылка с каким-то неизвестным алкоголем, который кейя никогда не пробовал.       – ощущение, будто ты тут вовсе не живёшь, – говорит кейя, оглядываясь по сторонам, ища место, куда можно сесть. дайнслейф его понимает, аккуратно доводит до кровати, усаживает, сам же садится на стул возле стола и кровати. дайнслейфу было важно находиться рядом. это кейю успокаивало, потому что последние несколько лет дилюк держался от кейи на приличном расстоянии. будто кейя был омерзительным. будто кейя не был для дилюка чем-то важным когда-то.       – я тут только ночую, у меня не так уж много времени, чтобы бездельничать, – дайнслейф встаёт только для того, чтобы снять с себя жилетку, оставаясь в брюках и рубашке, которую он расстегнул на одну пуговицу. он открыл окно, чтобы свежий и уже прохладный воздух ночи залетал в комнату. постояв немного и вдоволь надышавшись, он зашёл на кухню, чтобы достать два чистых бокала, вернулся и разлил содержимое той бутылки каждому в бокал. дайнслейф протянул кейе тот, в котором было меньше напитка, и альберих усмехнулся: ему правда уже пить не стоит, но если угощают, то как не принять подарок?       – что это? – попробовав, спросил кейя. вкус правда был совершенно иным, но нежным и приятным. этот напиток охлаждал и расслаблял, количество спиртного в нем было явно больше, чем в одуванчиковом вине, но добавление каких-то ингредиентов заглушало это. – это точно не алкоголь из "гетэ", ты молодец, что взял что-то своё, тут он паршивый.       дайнслейф проигнорировал вопрос и хмыкнул в ответ на шутливую фразу, у него в целом эмоций было не очень много, он не смеялся, когда было смешно, вместо этого усмехался; когда ему что-то не нравилось – хмурился еле заметно; когда чувствовал полное умиротворение – прикрывал глаза и дышал глубже. кейя даже в пьяном состоянии всегда наблюдал за другими, потому что хоть он и пьет в выходные или же после работы, сама работа его никогда не покидает. он готов в любой момент защищать мондштадт, собрать нужную информацию о каждом и использовать ее во благо города.       когда голова окончательно затуманилась, кейя не понял. он отметил это только тогда, когда застал себя за разглядыванием нового старого знакомого (это прозвучало так смешно, что альберих хихикнул, заставляя дайнслейфа удивлённо посмотреть на капитана). дайнслейф был красивым не как дилюк, по которому он всегда оценивал остальных мужчин последние несколько лет жизни, если не всю жизнь в целом. дайнслейф смотрел отстранённо, но совсем не равнодушно, дайнслейф смотрел тяжёлым взглядом, но он никогда не включал в себя презрение. губы дайнслейфа были тонкими, и когда кейя смеялся, их уголки сами приподнимались. дайнслейф имел замечательную фигуру, особенно когда большинство одежды было убрано, и он оставался только в брюках и рубашке; у дайна были замечательные и сильные руки, а пальцы этих рук сжимали талию кейи, словно хотели запомнить чужое тело в мельчайших деталях. у него были самые красивые глаза на свете, они смотрели всегда так, будто кейя являлся для него не просто пьяницей, а самым важным и дорогим человеком.       кейя не заметил, как он уже сидит на коленях дайна. эти самые глаза смотрят шокировано, но с прежними оттенками чувств, а губы молчат и не решаются что-либо сказать. руки держатся за талию так трепетно и осторожно, словно ее обладатель мог сломаться.       губы кейи накрывают чужие, это кажется таким восхитительным и, что самое страшное, знакомым. кейя дрожит как подросток во время первого поцелуя и лижет чужие губы с привкусом того самого алкоголя, название которого он так и не узнал. дайнслейф отвечает так, словно завтра они умрут, и от этого капитану хочется завыть, потому что он так давно не чувствовал у кого-то необходимости в себе, это разрывает сердце и склеивает его снова. кейя с другими людьми уже давно лежал бы на кровати, предаваясь забытию проблем. дайн – не другие. кейя отстраняется и дышит загнанно, но с неимоверно блаженным выражением лица. кейя не хочет секса, дайнслейф – пользоваться ситуацией. смеяться от счастья или плакать от переизбытка чувств сейчас неуместно, поэтому он снова дотрагивается до чужого рта, ощущая чужую настоящую улыбку своими собственными уголками губ. слезы всё-таки предательски скатились по щеке, и вкус алкоголя смешался со вкусом появляющихся воспоминаний.