По ту сторону солнца

Бурое пятнышко навязчивой кляксой пестрит на бежевой ткани, акурат возле строчки ровного шва на рукаве. Кохэку недовольно косится на испачканную руку, прежде чем перевести взгляд на братьев Хайтани.  Приглушонный такт музыки наполнял небольшое помещение, аромат чего-то приторно-цветочного витал в воздухе, а малиновый полусвет аккуратно ложился на лица. Атмосфера в закрытом зале ночного клуба, что только-только начал наполняться людьми, искрилась тихим покалыванием где-то в районе виска.  — Ваш заказ, — молодая официантка в пестром платьице плавно вошла за дверь, и спустя мгновение уже удалялась с пустым подносом. — Приятного вечера, господа.  Красный диван полумесяцем занимали трое человек, один из которых уже взял в руки дымящую чашку с кофе.  — Неприятная ситуация, как вы считаете? — терпкая горечь обожгла язык, но даже так удовольствия от долгожданной чашки это не перекрыло. Спокойный голос прорезал тишину скопившуюся над столом.  Лено окинув взглядом замороченный коктейль, который был закан чисто по наитию, Ран Хайтани наконец взял в руки стакан чудаковатой формы и скорее всего такого же странного цвета. Все помещение освещалось чем-то красным, так что понять было трудно.  — Смотря что именно называть «неприятной ситуацией». Избиение нашего человека или сам факт, что командир Тосвы сунулся в Роппонги?  Брошенный штык был воспринят вежливой улыбкой и мягким прищуром. Ни опровергать, ни подтверждать ничего из выше сказанного, Кохэку не спешила.  Всетаки кофе здесь был отменный.  Мерно покачивая ногой, перекинув одну на другую и забросив руки на бортики мягкого дивана, Риндо презрительно сморщился. Человек сидящий перед ними, что так жестко и кровожадно расправился с парнем за грубое слово, теперь спокойно потягивал кофе источая волны дружелюбия и спокойствия.  Смешно было бы сказать, что их с братом хоть сколько-нибудь покоробил вид избитого ублюдка, чего таить, тот в любом случае валялся бы полумертвым телом через некоторое время. Ничего нового они не увидели.  Но само то как неумолимо быстро и лихо он менялся, будто бы и не проломил череп о бетон, с красными разводами на перчатках и каплях крови на скуле, а просто повстречал старых знакомых — с вежливым интересом и искренней доброжелательностью во взгляде серых глаз. Такие люди, что с ангельской улыбкой могли выбить кому-то зубы занесенной арматурой, а потом и дальше рассуждать об изменчивости погоды — должны были настораживать.  — Тосва перестала соблюдать свои собственные законы? — невеселый смешок прорвался у младшего Хайтани сам по себе, — Ты ведь не можешь быть таким тупым? Появится посреди самого оживленного района и расхаживать с сестрой самого Непобедимого…  Хрустнув костяшками для проформы, Риндо криво усмехнулся, из-под бровей глядя на молчавшего Коду.  Неспешно поставив опустевшую чашку, тот прильнул к спинке и закинул ногу на ногу, помещая сплетные в замок пальцы на колено.  Мягкая улыбка плавно перетекла в нечто тонкое и острое, через темные пряди, на Риндо поглядывали агатовые переливы. Теперь на мир смотрело что-то голодное и алчное, пожирая все вокруг себя словно бездна.  — Потому что это не была провокация, — Ран говорил споконыйм голосом прорезая пространство вокруг тихой ухмылкой. — Это было приглашение.  Аконитовые глаза, пусть и были прикрыты, но голодный отблеск от интригующей загадки вспыхивал и горел ярким пламенем.  — Приятно иметь дело с умными людьми, — отзеркалив кривую ухмылку Рана Хайтани, Кода потянул руку к внутреннему карману, что так кстати прятался за слоем кашемира.  В помещении резко стала светлее и ярче отсвечивать лампа, прекратив раздражать зрение отливом красного и бордового. Теплый белый подсвечивал собой каждый угол приват-комнаты.  Теперь на столе перед братьями лежала бежевая папка с листами и файлами.  Спустя мгновение, оказавшись в руках Риндо, та была безжалостно сжата в тисках сильных пальцев, что умело ломали и крушили человеческие кости как щепки.  Температура в клубе заметно понизилась.  Потяжелевший взгляд одинаковых глаз впился железными тисками в расслабленную фигуру. Перелестнув еще пару страниц Ран с болезненным скрежетом сцепил зубы.  Да. Теперь причина приглашения становилась понятной. На первых страницах — фотографии убитых девушек.  Далее — отчёты полиции, уродливо перечёркнутые чьей-то тяжёлой рукой. И в конце — одна запись с камеры наблюдения, вырезанная с качественной точностью. На ней — фигура в капюшоне, выходящая из одного из их заведений. Через несколько минут после этого, тело последней жертвы находят в переулке. Ран и Риндо молча смотрят на последние страницы. — Ну и?— Ран щурится, переводя взгляд на Кохэку. Она откидывается назад, сцепив пальцы. — Я знаю, кто это сделал. Тишина давит с новой силой. — И что ты хочешь? Кохэку чуть склонила голову, улыбка на её лице стала почти невинной. — Сделку. Ран Хайтани, немного наклонившись, крутил в руках какую-то пластиковую крышку, казалось, это единственная деталь, которая его интересовала в этот момент. Его взгляд был холодным, а настроение — беззаботным.  Он был рядом, но всегда был настороже. — Так, это не шутки, — Риндо, сидящий рядом с братом, взял слово. Он чуть наклонил голову, как бы проверяя реакцию Кохэку. Его губы чуть растянулись в усмешке. — Почему мы вообще должны интересоваться этими девушками? У нас свои дела. Эти проблемы не наши, так что… что ты, Кода, хочешь от нас? Кохэку не ответила. Вместо этого она подняла руку, чтобы заказать ещё один напиток, и когда он вернулся, её взгляд снова скользнул по братьям.  Все трое в этой комнате понимали — ситуация происходившая на улицах Роппонги неволновать Братьев Хайтани не могла.  Но показать это — хоть на толику позволить выплыть факту, такому отвратительно-унизительному, факту, что доказывал некую оплошность и промах в их царствовании — было недопустимо.  Тем более когда перед ними, как козырные карты, на столе раскинулся Роял Флэш, из расследования уголовного отдела полиции, с деталями и такими мельчайшими пунктами, что в подлинности сомнений не оставалось.  Откуда-то, но у сидящего перед ними парня, было информации больше, чем у них двоих, спустя которую жертву.  — Я знаю, что вы держите район, — продолжила она, — и знаю, что вас это касается.  Риндо фыркнул и сдвинул стул назад. — Ты хочешь, чтобы мы решали твои проблемы, да? Мы с Раном — не охотники, Кода. Мы не занимаемся расследованиями. Но ты сказал, что это произошло на нашей территории. Ран, казалось, уже немного устал от игры с этим типом, но всё же продолжил, потянувшись за напитком. Его голос был спокойным, как всегда, но в нём не было ни капли интереса к этой истории, только здравая настороженность. — Говори по сути. Что ты хочешь? Кохэку, как будто не слушая их, ещё раз перевела взгляд на документы, лежащие перед ними.  Она сама по себе была неким непостижимым элементом, неважно, на чьей стороне она была, всё равно она была частью. Её влекла эта загадка, что так ярко и экстравагантно приглаша её приступить к игре.  На чужих полях, и эту территорию она бы могла использовать так же, как и любую другую. — Считаете это здравым опасением. Его прижмете вы? Он затаится и перейдет на другую територию. В конечном итоге время играет против человечески жизней. — сказала она, медленно вставая. Её фигура казалась ещё более угрожающей в этом полумраке.  — Я не вмешиваюсь в ваши дела, но возможно я хочу сыграть в героя? — на этом предложении, комнату прорезал тихий утробный смех.  Надменный и алчный, он убивал и переворачивал ранее сказанное под совершенно другим углом.  Риндо встал, его движения были ленивыми, но в них чувствовалась угроза. Он был гораздо ближе, чем могло бы показаться на первый взгляд. И каждый из них прекрасно понимал, что Кохэку была здесь не просто так — её интересы выходили далеко за пределы обычного дела об убийстве.  Кохэку повернулась, не отводя взгляда. Её лицо было скрыто в полумраке, но в её глазах было что-то большее — что-то, что могло бы встревожить их, если бы они не были так уверены в своей силе. — Просто не мешайте, если хотите, чтобы ваши клубы и ваши люди были в безопасности. — сказала она, зная, что это не принесёт ей ничего хорошего.  Пауза висела в воздухе, и тишина звенела в ушах.  Ран и Риндо обменялись взглядами, понимая — она знала, что это их территория и они не могут оставить это без внимания. Так или иначе, они все были связаны этим инцидентом. И всё, что им оставалось, — решать, как сыграть в эту игру. — Хорошо, Кода, — сказал Ран, его голос стал ощутимо жёстче. — Мы будем держать ухо востро, но знай — мы играем по своим правилам.  — И если ты нас подставишь, — Риндо скривил губы в едкой усмешке, его голос стал низким и лязгающим, — я найду тебя, ты можешь скрываться как крыса, но я достану тебя, до того как твоя кровь замерзнет от страха. И тогда ты поймешь, что не каждое дело стоит того, чтобы забывать, кто такие братья Хайтани.  Кохэку смотрела в прекрасные сиреневые хрустихалики, что изнутри будто подсвечивала ярость и угроза. Она лишь улыбнулась, но в её глазах не было радости. Бесчувственно-морозное железо не тронулось от огненного вихря чувств напротив.  Ямадзаки знала, что этот союз — временный. И, угрозы что так вдохновенно переливались в её ушах оставляли за собой легкую досаду.  Раздражение, тихой искрой вспыхнувшое, по давней привычке было жестко потушено собственной прагматичностью.  Еще не час.  Надо подождать.  — Не переживайте, — ответила она, поднимаясь. — Это всё ещё мой ход. *** — Ты понимаешь как напугал меня?  После обещанного звонка и искренних заверений, Эмма смогла успокоиться только после после назначения встречи в небольшом сквере недалеко от дома Кохэку. Ни клетвенный обещания, ни усталый вздох ситуацию не упрощали.  От слова совсем.  Встревоженная девушка торопливо приближалась к близкой подруге стараясь выцедить из всего ее внешнего вида хотя бы намек на новую травму. Не появилось даже царапинки.  Кохэку, что со спокойным интересом рассматривала мельтешащую вокруг себя макушку, теперь не казалась тем разьяренным и беспощадным згустком эмоций, какие кружили вокруг нее еще час назад. Ничего похожего на то темное и холодное безразличие, которым её стальные переливы буквально подсвечивались, теперь не было вовсе.  Мягкое и тихое обожание теплилось на дне пасмурных радужек, и этого одного было так много, что под ребрами приятно ухало.  — Все в полном порядке, — сказала она, аккуратно приблизившись к Сано и заправив торчащую прядь за розовое ушко. Невесомо и еле притрагиваясь. — Я напугал тебя, прости.  Извенение тихим шепотом опалило кожу. И то как потерянно смотрела на нее подруга, склонившись совсем близко и все равно возвыщаясь над ней, румяной виной залило щеки и скулы.  От вставшей перед глазами картинки Эмма невольно закусила губу, но метания скользившие в её жестах и мимике так же быстро окрасились робкой, но искренней улыбкой.  — Нет, нет, — замотав головой, та аккуратно ухватилась за конец чужого рукава, — Ты заступился за меня, и не должен извинятся.  Кохэку тихо вздохнула, чуть склонив голову, и позволила Эмме удерживать край своего рукава. В этом жесте было что-то детское, теплое, неумело пытающееся зацепиться за чувство безопасности. — Я не должен, но всё равно извиняюсь, — почти беззвучно проговорила она, опустив взгляд на узкие пальцы, сжимающие ткань её куртки. — Ты ведь не привыкла к такому. Эмма не знала, что ответить. В груди странно сжалось, будто от этого простого замечания стало стыдно. Будто Кохэку снова увидела в ней что-то, чего она сама в себе не понимала. — Просто… — Эмма нервно сжала губы, и взгляд её дрогнул. — Просто я боялась. — Боялась? — Кохэку мягко изогнула бровь, её голос был низким, спокойным, почти ласковым, но в этом спокойствии таилась хрупкость. — Да, — выдохнула Эмма, всё ещё сжимая её рукав. — Я не хочу… не хочу однажды увидеть тебя в крови. Кохэку на мгновение замерла, а потом чуть склонила голову, задумчиво рассматривая подругу. Взгляд её теперь был не просто мягким — в нём зажглось что-то непостижимое, что-то, что вдруг заставило Эмму почувствовать себя ещё ближе и одновременно дальше, чем прежде. — Эмма, — Кохэку медленно провела пальцами по её запястью, сжимая чуть крепче, но всё так же аккуратно. — Это неизбежно. И в этих словах не было ни вызова, ни жестокости. Только тихая, печальная констатация факта. Эмма сглотнула. Она хотела что-то сказать, но почувствовала, как её пальцы слабее цепляются за ткань. Кохэку заметила это. Уголок её губ дрогнул в призрачной улыбке. — Но не сегодня, — добавила она и, наклонившись чуть ближе, едва заметно коснулась лбом её виска. — Сегодня я просто здесь. Я рядом.  Эмма зажмурилась на мгновение, позволяя теплу этого момента окутать её целиком. Только сегодня. В воздухе повисло секундное молчание. Эмма не знала, что сказать, но и Кохэку, кажется, не спешила разрывать тишину. Она просто стояла рядом, непривычно мягкая, спокойная, и в этом спокойствии было что-то настолько редкое, что Эмме захотелось удержать этот момент подольше. Но удержать его не получилось. — О, вот вы где! Знакомый голос заставил её вздрогнуть и разжать пальцы, а Кохэку — едва заметно выпрямиться. Манджиро Сано, ухмыляясь, шагал к ним через сквер, закинув руки за голову. По его расслабленной походке казалось, что он тут просто прогуливался, но Эмма знала брата достаточно хорошо, чтобы понимать: он искал их. — Я знал, что ты крепкий, — с легким смешком бросил он. — Но всё же, тебе не стоит так задираться на людей. Эмма напряглась. — Майки, ты вообще слышал, из-за чего всё началось? — Конечно слышал, — он махнул рукой, отмахиваясь. — И ты поступил как настоящий мужчина. Даже не знаю смог бы сам остановится в той ситуации… Ты хороший друг. Он сказал это так просто, так естественно, что Эмма даже не сразу поняла, что он сейчас сказал. А когда поняла, резко повернулась к нему с выражением легкого шока на лице. От брата редко можно было услышать слова искренней признательности , но видимо то что произошло это непосредственно с ней, Эммой, заставило его сделать исключение. Приятное тепло кольнуло в груди.  Хотя после осознания, как именно, выразился Сано старший, смешок пришлось силой воли сдержать.  Она медленно посмотрела на Кохэку, но та даже не дрогнула. Только взгляд её стал чуть темнее, а в уголке губ проскользнула тень усмешки. — Друг, — протянула она, и её голос был одновременно и мягким, и насмешливым. — Ну конечно! — с широкой улыбкой продолжил Манджиро, хлопнув её по плечу. — Не знаю, как у тебя это выходит, но ты мне всё больше нравишься. Эмма замерла. Кохэку тоже. Но если первая просто от удивления, то вторая — потому что услышала в этих словах нечто такое, от чего кожа вмиг покрылась стаей морозных мурашек. А потом она вдруг усмехнулась, легко, почти незаметно, но так безжизненно и надломанно, что любой кто заметил бы это — в ужасе отшатнулся.  Склонив голову, она посмотрела на Непобедимого с интересом. — Вот как? *** Кохэку медленно шла по коридору, прислушиваясь к своим шагам. Внешний мир был тих и спокойный, как всегда в этом районе. Далеко от суеты Роппонги, в высоком здании, где её жизнь была отгорожена от того, что происходило за его стенами.  Тихие, спокойные этажи, белоснежные коридоры. Эмма и Манджиро шли рядом, болтая о пустяках.  Ночной воздух, ещё сохраняющий в себе тепло дня, медленно обвивал их, но Кохэку, казалось, не ощущала его. Она шла с привычной осанкой, погруженная в свои мысли. Эмма, с улыбкой на лице, продолжала говорить, не замечая, как её слова постепенно теряли смысл для Коды. — Завтра обязательно встретимся, да? — с лёгкой настойчивостью проговорила Эмма, зная, как трудно бывает оторвать подругу от её дел. Манджиро тихо засмеялся, украдкой взглянув на сестру, он знал, что именно заставиляло Коду всегда соглашаться, хотя и никогда не показывал этого вслух. — Увидимся, — коротко ответила Кохэку.  Он мог даже и не озвучивать это в слух. Когда в дали стала вырисовываться незнакомая высокая фигура, Кохэку почувствовала, как воздух вокруг неё моментально изменился. Она уже не сомневалась — его присутствие не оставляло ни малейших сомнений.  Знакомый, но такой отвратительный запах. Ощущение горечи скользнуло по корню языка, заставляя давится. Это давящее и мерзкое чувство было везде: в нотках дорогого одеколона, в строгой осанке и в этих глазах, которые смотрели на неё, словно она была просто частью его пространства, которое он держит под контролем.  Оно было в её собственной, эфемерной беспомощности. В тот момент она почувствовала, как всё в её теле напряглось. Он стоял там, точно зная, что они появятся именно сейчас.  Масаоми Тачихиро — человек, с которым она познакомилась, когда ей было всего десять. С того момента они стали связаны так тесно и сильно в богомерзкой и порочной паруке. В тисках, что она сама позволяла сохранять на протяжении нескольких лет, похоронив в стенах, замуровав доказательства порочной слабости и унижения.  То, что в последствии, весело над её головой дамокловым мечем. То что заставляло её сильнее стискивать зубы и впиваться когтями в кожу, терзая, обнажая кровавые капли текущей в ней ярости. Эмма и Манджиро Сано остановились чуть позади, заметив тихое напряжение, которое витало в воздухе застывшей льдом — холодным и колящим.  Майки прищурился, оценивая ситуацию. В темных радужках полыхнуло недобрым огнем, будто хищник почуявший намечающиеся ловушку. Хотя, скрывать это было бессмысленно — интуиция у Сано всегд оставалась чудовищной.  Масаоми, с небрежной улыбкой на лице, первым обратил внимание на Эмму и взгляд его задержался намного дольше, чем требовалось. Карие глаза горели чистым восторгом и трепетом, а на тонких губах расцвела улыбка.  — Что ты здесь делаешь? — голос, что несомненно принадлежал Коде, заставил брата и сестру синхронно переключить внимание на себя. Вежливый, но достаточно сухой, что бы человек к которому обратились начал испытывать настоящую жажду. Это создавало непередаваемо впечатление чего-то неправильного и искусственного.  Люди физически не способны так разговаривать Масаоми откинул волосы с лба и шагнул ближе, его движения были неспешными, как у человека, который был уверен в том что его присутствие желанно.  — Кохэку-чан... — его голос был мягким и нежным, так обычно разговаривали родители с маленькими детьми. Он едва заметно коснулся глаза, от чего Кохэку сжала кулаки. — Я пришёл по делу, но рад видеть, что ты хорошо поживаешь. Для такого нужно иметь стойкость и небывалую силу духа. Меня расстраивает, что все свои переживания ты прячешь в себе.  Что ощущает человек когда ему выстреливают возле уха? Правильно. Ты оглохнешь и напрочь потеряешь способность ориентироваться в пространстве, а голова твоя вскипит по температуре поверхности солнца.  Револьвер с заряженной обоймой и направленную аккурат в центр чужого лба и готовый вот-вот выстрелить, то самое оружие что вострыми кинжалами она держала под подбородком и из раза в раза надрезала ими нежную кожу шеи — чтобы помнили. Чтобы не смели забывать.  Рука дрогнула в быстром импульсе, будто действительно, после постороннего удара — исход один.  Собственное дуло непроглядной тьмой смотрело ей прямо в глаза, норовя продырявить череп. Когда Масаоми шагнул ещё ближе и его рука коснулась плеча Кохэку, её тело не сдвигалось, не дрогнуло.  Она оставалась неподвижной, но внутри неё всё сжалось. Как пружина, которая готова была выстрелить в любой момент. В её черепной коробке, начало звучать мерное тикание обратного отсчета.  И это было очень и очень хреново.  Потому что это отсчитывало мгновения до той самой секунды, когда она выхватит припрятанный ножик в рукаве, совсем небольшой, но его хватит для того чтобы вспороть чужую шею. Понимание того, что эта рука, которая так легко прикоснулась к её плечу, которая принадлежала этому самому человеку, заставило набатом стучащее намерение, почти что звериное усилится до предела. По позвонку прошлась дрожь. Костяшки невыносимо заныли и покалывали.  Взгляд её напоминал распаленную сталь, что вскипала и бурлила переливаясь лихим и мрачным блеском.  Но прежде чем она могла среагировать, руку Масаоми перехватил Манджиро. Напряжение и стрекотавщая по жилам ненависть схлынула одним единым цунами, оставляя за собой почти что детское непонимание. Растерянность, такая ей не свойственная — яркими красками заиграло на лице.  Блондинистая макушка оказалась пере ней так неожиданно, что теперь в центре её зрачков Майки буквально отпечатался.  В одно мгновение Сано оказался рядом. Его быстрые и точные движения захватили запястье Тачихиро, а холодный перелив темных агатов был направлен прямо в лицо этого человека, как если бы он пытался прожечь его насквозь. — Отойди, — сказал Майки, и было бы странно удивляться появись в его обращении вежливость и учтивость по отношению к незнакомцу, который при этом годился ему в отцы. Его слова были спокойными, но в них звучала такая угроза, что Тачихиро понял: он не может оставить свою руку там, в противном случае этот школьник её попросту сломает. Почему-то сомневаться в этом не приходилось. — Не трогай его. Масаоми застыл, но улыбка не исчезала с его лица. Он лишь кивнул, как бы признавая, чужие слова за правду. — Понимаю, — ответил Тачихиро, будто и не заметив вмешательства. — Но я всего лишь хотел показать заботу о племяннике, юноша. Ты ведь понимаешь, насколько важно поддерживать семейные связи? Сано не отпустил его руку, хотя взгляд его был абсолютно бесстрастным. Это не было просто физическое сдерживание — в его хватке была ярко выраженная угроза, скрытая под внешним спокойствием. Тачихиро мог чувствовать, как его собственная кровь яростно закипает.  — Я тебе не дал разрешение прикасаться к нему — спокойно, но твёрдо сказал Майки, ещё раз проверяя, чтобы Тачихиро понял: если тот попытается повторить свой жест, последствия будут неминуемыми.  Со времен Казутору, пришлось усвоить несколько уроков — каково бы сильно не было желание грохнуть взрослого, что лишний раз начинал зарываться и борзеть, необходимо было несколько пораскинуть мозгами.  Поняли и приняли. Теперь командир свастонов честно сдерживал свои порывы.  В течении одной минуты.  И это было невыносимой щедростью, которую увы, признавали не все.  Масаоми не сразу отпустил руку, но затем с явной неохотой убрал её, а в его глазах промелькнуло нечто, что могло бы быть опасением. — Ты слишком нервничаешь, — тихо добавил он, проходя мимо компании подростков. — Просто вспомнил старые времена. Но Сано не ответил. Всё, что ему нужно было — чтобы этот человек не подходил слишком близко.  Майки смотрел на опустевший проход, не двигаясь, не ослабляя хватку напряжённого взгляда, пока чужие шаги перестали отдаляющимся шумом стоять в ушах. Предчувствие чего-то неправильного и плохого скользило и опутывало силками сомнений, впиваясь в плоть и заползая под загорелую кожу. Это было не просто раздражение — это был внутренний зверь, который ворочался в груди, недовольно скалясь, ощущая чужой запах, слишком крепко вцепившийся в память. Майки никогда не доверял тем, кто оставлял после себя такой след. Он медленно перевёл взгляд на Коду. Он стоял спокойно, его лицо оставалось неподвижным, но Сано слишком хорошо знал, что значит такая тишина. Он видел это в себе. Видел в Дракене, когда тот сжимал кулаки, но говорил ровным голосом. Видел в Баджи, когда тот улыбался перед боем, а в глазах бушевал шторм. Кохэку топил в себе нечто с чем имел дело на протяжении многих лет.  Майки видел подобное сотни раз, только в отражении в зеркале.  И это единение, нечто вроде больного родства растекалось черным ядом по его мыслям и чувствам.  — Кто это был? — негромко спросила замершая позади них Эмма.  Кохэку встретилась с ней взглядом, её серые глаза были такими же холодными, как и прежде, а натянутые уголки губ въедались раскаленным кремом, прожигая ребра на своем пути и отмечая крестом нежное сердце.  — Дядя — ответила она ровно. Майки усмехнулся, чуть склонив голову набок, от того как искустно этот пройдоха менял оперения прямо в воздухе, не прерывая полета.  Эмма нахмурилась. — Дядя? — переспросила она, переводя взгляд с Кохэку на место, где только что стоял этот человек. Эмма смотрела на Кохэку пристально, её глаза блестели от непроговорённой тревоги. — Дядя, который смотрит на тебя так, будто…, эм…— запнулась она, сложив руки на груди. Выразить или дать четкое описание того, что происходило здесь буквально только что, было тяжело.  Так родсвенники реагировать и вести себя не должны. Это не может выглядеть как сцена из чертовой Лолиты. Майки качнул головой, бросая взгляд на сестру. — Ты слишком мягко выразилась, Эмма, — его голос был ленивым, но в нём сквозило что-то острое. — Он смотрел так, будто считает его своей собственностью. Такие родители тоже бывали, кто спорил? Те ненормальные, что своими детьми буквально одержыми. До фанатичного отблеска и желчной слюны сквозь зубы.  От подобных представлений Майки скорчил сморщенную мину, будто ему очень стало плохо,  — У него странные привычки, — ровно ответила Курода, заходя внутрь. Эмма скептически хмыкнула, но не стала спорить. Майки фыркнул. — Не странные, а гнилые, — уточнил он, сунув руки в карманы. В нём зашевелилось что-то злое и нехорошее, но он пока не давал этому выйти наружу. — Тогда почему у тебя такой вид? Кохэку подняла бровь. — Какой? Эмма чуть сузила глаза. — Будто тебе хочется кого-то убить. Майки снова усмехнулся, чуть склонив голову набок, наблюдая за Кохэку с хищной внимательностью. Кода на это заявление, очаровательно улыбнулась и скрылась за поворотом. Эмма нахмурилась сильнее, но ничего  не успела сказать. Майки неторопливо зашёл следом, а Эмма задержалась на пороге, ещё раз глянув в темноту коридора. Ощущение чего-то неправильного не уходило. Когда Кохэку скрылась за дверью своей спальни, Эмма ещё секунду смотрела ей вслед, прежде чем бросить взгляд на брата. — Это было странно, я не могу не волноваться. — говорить Коде о осбсвенных опасениях еще раз, чтобы потом опять услышать вечное и неизменное: «Все хорошо», «Я в порядке», «Ты зря переживаешь»… и многое другое. Вариация и витиеватых ответов много, а исход один и тот же.  Майки лениво пожал плечами, по привычке засунув руки в карманы. — Он всегда такой, — протянул он, глядя на дверь, за которой исчез Кохэку. Эмма нахмурилась. — Но… — Ты слишком переживаешь, Эмма, — он усмехнулся, с легкой смешинкой оглядывая сестру, чуть склонив голову. — Этот парень сам может о себе позаботится. Эмма моргнула. Чужая тайна больно кольнула в основание позвоночника. 

***

Ночная прохлада едва касалась кожи, когда Кохэку и Майки вышли на улицу. Осень как никогда хорошо ощущалась в темные вечера, обнимая лешким прохладным ветром.  Воздух был пропитан запахом асфальта, чуть влажного после недавнего дождя, и далёким ароматом цветов, растущих где-то во дворе. Майки шагал рядом, с ленивой походкой человека, который привык к тому, что весь мир вращается вокруг него. Он засунул руки в куртку стараясь нащупать посреди мятых фантиков, хоть один полный. — Ты часто так поздно гуляешь? — спросил он, будто этот вопрос не значил для него ничего. В принципе так и было, но плестись и дальше в этой могильной тишине было не лучшей перспективой.  Кохэку не сразу ответила. — Когда нужно, — наконец бросила она. Майки хмыкнул, чуть качнув головой. — И что, нужно? — Да. Ответ был коротким, отрезанным ровно настолько, чтобы показать: он не собирается вдаваться в подробности. Майки усмехнулся, неотрывно наблюдая за ним. — Ты странный, — сказал он. Кохэку не отреагировала. — Тебя вообще что-то трогает? Она чуть замедлила шаг, бросив на него мимолётный взгляд. — Ты всегда так много болтаешь? Майки рассмеялся. — Только с теми, кто меня интересует. Кохэку не ответила. Просто продолжила идти, будто его слов не существовало. Майки же лишь усмехнулся шире. Этот парень был действительно интересным. Они шли, пока тусклый свет фонарей не начал плавно растягивать их тени по асфальту. Ночной воздух был наполнен чем-то неуловимым — не то усталостью дня, не то ожиданием того, что ещё должно произойти. Кохэку остановилась первой. Майки не сразу это заметил, сделав пару шагов вперёд, прежде чем обернуться. — Чего встал? — его голос был всё таким же расслабленным, но взгляд внимательно изучал собеседника. Кохэку посмотрела на него чуть дольше, чем следовало бы, оценивая. — Тебе нужно быть внимательнее, — наконец сказала она,  — Это ещё почему? — Из-за Эммы. Майки моргнул, в его взгляде мелькнуло что-то похожее на заинтересованность. — Она моя сестра, естественно, я за ней слежу. — Недостаточно, — жёстко ответила Кохэку. Сано прищурился, уголки губ дёрнулись, но усмешка не появилась. — Ты что, собираешься меня учить? — В новостях говорят о серийных убийствах, — обрубая все нелепые угрозы и обвинения на корню, — Девушек находят мёртвыми. Полиция не даёт подробностей, но нет никаких гарантий, что Шибую это минует.  Сано нахмурился, и она почувствовала, как внутри что-то раздражённо дёрнулось. Почему он только сейчас задумался? Почему он вообще мог позволить себе такую беспечность? — Я слышал, — тихо сказал он. Слишком тихо. Слишком спокойно. — Тогда почему ты ведёшь себя так, будто ничего не происходит? Голос не выдавал её волнения, но внутри всё горело. Её грудь сдавливало от злости, которой она не умела давать выхода. Была ли это забота? Одержимость? Ненависть? Или всё вместе? Эмма. Имя вспыхнуло в голове, как раскалённое лезвие. — Ты её брат, — она чуть наклонила голову, её голос оставался ровным. Однако фраза, брошенная как хлестакое ругательство больно вонзилось в черп выпущенной стрелой, — Если ты не защитишь её, то кто? Где-то глубоко внутри, в самом гнилом и уродливом углу её сознания, мелькнуло, оскалило клыки нечто, что показывать она не имела права  Если бы я могла забрать её себе, я бы не выпустила её из рук. Майки смотрел на неё внимательно, чуть сощурившись. Это был какой-то новый, неизведанный доселе Кода — не равнодушно-холодный, не скалящий высокомерную ухмылку и не выкручивающий слова в вихрастые обороты.  — И ещё кое-что, — её голос стал ниже, жёстче, почти звериный, с металическим клекотом на конце. Она смотрела прямо в глаза Майки своими пепельными радужками, не моргая. — Держи его подальше от Эммы. Майки понял сразу. Весь его расслабленный вид испарился, сменившись холодным прищуром. — Ты про того типа? — Про Масаоми Тачихиро. — Кохэку назвал имя так, будто выплюнула яд. — Он не должен даже смотреть в её сторону. Майки медленно засунул руки в карманы, но его пальцы напряглись. В нём всё кричало, что этот разговор был важен, но больше всего его раздражало, почему Кода так реагировал. — И что, ты его прикончишь? — небрежно бросил он, но продолжая буравить её тяжолым взглядом темных угольков. Кохэку сделала шаг ближе, и воздух между ними натянулся, как оголённый нерв. — Если он хоть раз приблизится к Эмме. В её голосе не было угрозы — голая констатация, неоспоримого факта. Для нее так уж точно. Майки не дрогнул, но что-то внутри него шевельнулось. Он был таким гипнотически-жутким и живым одновременно в этот момент.  Кода выглядел как тот кто горел.  Как тот кто сжигал, не оставляя даже чертового праха на земле.  Это злило, потому что не он был причиной. Но ещё сильнее раздражало, что он понимал это. — Тогда будь осторожнее, Кода, — сказал он, наконец, с ухмылкой — и таилось в ней столько жадного голода, что самому Сано становилось не по себе. — Если тебя посадят, будет скучно.