Жизнь взамен

Головорезы не были настроены болтать. Они просто бросились на него. Случись такое десять лет назад, У Се знал, что с ним было бы уже покончено. Он едва успел бы нанести удар, прежде чем был бы сокрушен. Но у него было десять лет, когда рядом не было никого, кто смог бы защитить его от опасности, поэтому он научился справляться самостоятельно. У Се вонзил свой нож в руку одного из головорезов, ударил другого локтем в нос, услышав, как тот хрустнул, а третьего швырнул на землю, прежде чем его самого сбили с ног. Он рухнул на тротуар, невероятно больно ударившись плечом. Вряд ли стоило беспокоиться о переломе, или ему так казалось из-за прилива адреналина, но синяк, и весьма болезненный, будет однозначно. Он не дал боли замедлить себя и ударил ногой вверх и вбок, сбивая одного из нападавших со своих бедер и освобождая себе пространство, чтобы откатиться в сторону. Грязь и камни кололи его обнаженные руки, пока он не врезался в стену переулка. У Се вслепую потянулся к ней, пальцы впились в крохотную каменную крошку, и попытался подняться… только для того, чтобы чужое колено врезалось ему в грудь, отчего внутри что-то хрустнуло, словно ветка. Ребро. У Се тяжело рухнул на землю, прижимаясь спиной к стене, одна рука бессмысленно поднялась над тем местом в груди, где дыхание стало затрудненным. Он внезапно осознал, сидя в грязи, с лишенными воздуха легкими, что эти люди не пытались его схватить. Они не хотели с ним разговаривать. Они пытались его убить. Ботинок врезался ему прямо в бедренную кость, в тот же момент чья-то рука схватила его за волосы, дернула и впечатала головой обратно в стену. Перед глазами У Се взорвались фейерверки искр, и ему все еще не удавалось сделать вдох, чтобы восполнить нехватку воздуха, который он потерял, когда ему сломали ребро. Тело было неподвижным, полностью вне его контроля, бесполезно напрягающееся в попытках найти кислород. Внезапно рука в его волосах разжалась. Какой-то шум расколол воздух вокруг него, неразборчивый, невнятный, и в кратком промежутке покоя У Се наконец сумел сделать вдох. Он почувствовал сковывающую тесноту и хруст, когда его поврежденное ребро было вынуждено двигаться, но приток кислорода вернул мозгу некоторую ясность. Достаточную, чтобы разглядеть стоящий на земле между ним и нападавшими изящный силуэт в черном. У Се сжал слабые пальцы в кулак у поврежденной стороны груди, борясь за каждый вдох, пока Чжан Цилин боролся за него. Он не обнажал свой меч… в этом не было необходимости. Нападавшие едва ли могли к нему приблизиться, когда он двигался, текучий и смертоносный, словно ртуть; ударив одного локтем в висок, отбрасывая другого пяткой в живот, он развернулся, продолжая движение, и сбил с ног еще одного противника, отправляя его в неприятное приземление. Он был воплощением элегантности в бою, грациозный и неотвратимый, как смерть, и он был здесь, он был здесь ради У Се. И У Се не мог оторвать глаз от него, его ног, изгиба его спины. От его спокойного выражения лица, будто ничто (и уж точно не это) никогда не могло навредить ему. Было похоже, что он наблюдает за танцем, непринужденная уверенность каждого шага которого была направлена на защиту У Се, и он чувствовал, как им дорожат, и испытывал трепет перед этим человеком. А потом один из головорезов подошел слишком близко, обхватил Чжан Цилина за талию и повалил на землю. Чжан Цилин был прекрасен и силен, но в конце концов он был всего лишь человеком. Противников было слишком много. Дыхание У Се, которое снова перехватило во время боя, но уже по совершенно другой причине, вернулось обратно в его легкие, принося с собой острую боль. - Сяогэ! – крикнул он, когда нападавший оседлал Чжан Цилина, сжимая руками бледную кожу его идеальной шеи. У Се с трудом приподнялся на одно колено, пытаясь сохранить устойчивость; у него осталось два ножа, один на поясе, другой – в ботинке. Он мог бы… Но ему не суждено было что-либо сделать. Чжан Цилин двинулся как-то по-змеиному, совершенно неуловимо, и через минуту человек, сидевший на нем, отлетел в сторону. Другой попытался схватить его, но промахнулся и вместо этого сомкнул пальцы на флешке, что болталась на шнурке на шее Чжан Цилина. Шнурок лопнул, и к тому времени, как мужчина тяжело приземлился на камень, Чжан Цилин уже поднялся на ноги. У Се все еще пытался сделать то же самое… возможно, он все еще мог чем-то помочь, или хотя бы мог убраться с дороги… но прежде чем он сделал что-то большее, чем качнулся влево, чья-то рука сгребла его за шиворот. У Се задохнулся, хватаясь за ворот своей футболки, резкая смена позиции мучительной болью пронзила его грудь. Чжан Цилин посмотрел в его сторону. У Се уловил ровное выражение бесстрастного лица и горящий темный взгляд. И тут Чжан Цилин обнажил свой меч. Время текло короткими вспышками, перемежаемыми прерывистым дыханием У Се и болезненным ощущением чего-то раздробленного. Давление на его футболку ослабло и У Се сильно приложился об асфальт, знакомое ощущение гравия впилось ему в щеку. Он сумел подтянуться вверх, отрывочно наблюдая за Чжан Цилином, двигающимся быстро и уверенно, словно благородный олень со сверкающими клинками, похожими на рога, отбрасывающими нападавших назад. У Се увидел кровь на земле, окаймляющую его и Чжан Цилина полукругом, она оттесняла людей, которые хотели его убить. Кровь капала с лезвия меча Чжан Цилина. Нападавшие отступали, окровавленные и потрясенные. У Се посмотрел в промежуток между ног Чжан Цилина и со странной ясностью увидел, что один из головорезов, загнавших его в угол, не присоединился к атаке. Он остался в конце переулка, лицо было скрыто маской, а фигура – бесформенной курткой. Каким-то образом У Се понял, что этот человек был главным… именно этот человек хотел его убить. Он судорожно вдохнул в тишине и время снова потекло урывками. Чжан Цилин склонился над ним, окровавленный меч лежал в грязи рядом с головой У Се. Его лицо было искажено от эмоций, которые У Се узнавал, потому что это было отражение той боли, которая была единственным, что он был способен чувствовать последние десять лет. У Се улыбнулся ему и задался вопросом, как он вообще мог называть его Мэньюпином, даже просто про себя. Руки на лице У Се, стирающие песок и кровь. У Се прильнул лицом к этим ладоням, вдыхая запах кожи. Когда он снова открыл глаза, то обнаружил, что Чжан Цилин склонился над ним низко-низко, так же, как он наклонился к У Се, когда они сидели на диване, будто его притягивало что-то, гораздо более сильное, чем гравитация. Его нос коснулся кончика носа У Се, его рот был на расстоянии вздоха. У У Се перехватило дыхание от безошибочного намерения в глазах Чжан Цилина. А потом Чжан Цилин моргнул. Его глаза округлились: удивление. Он отстранился, совсем немного, будто внезапно оказался не там, где ожидал, и У Се обмяк под его руками, которые все еще держали его лицо, чувствуя себя выжатым, онемевшим, но ничуть не потрясенным. - Я в порядке, - сказал он, закрывая глаза под прикосновением Чжан Цилина, - просто дай мне немного отдышаться. Его голову опустили, но не на землю, а на что-то твердое и значительно более теплое. Бедро Чжан Цилин, понял У Се, и сжал руки в кулаки, справляясь с болезненным биением своего сердца. Хорошо, что он был слишком истощен, чтобы по-настоящему ощутить возбуждение, вызванное этим вниманием к нему, а иначе… - Ох! – воскликнул У Се, боль пронзила его левое ребро; он попытался свернуться калачиком, но одна из рук Чжан Цилина легко прижала его к земле. Другая рука была уже на боку У Се, длинные пальцы исследовали болезненную область с недостаточной, по мнению У Се, деликатностью. Он пристально посмотрел на Чжан Цилина. - Не сломано, - сообщил тот. – Но три ребра треснули. У Се медленно, с осторожностью выдохнул. Теперь, когда Чжан Цилин сказал это, он тоже почувствовал… драка была настолько внезапной и безжалостной, что ему показалось, будто ребра сломаны, но травма была не такой серьезной. Хорошо. Пальцы проверили его глаза, открывая их навстречу болезненной яркости и угловатому серьезному лицу Чжан Цилина, смотрящего на него сверху вниз. - Незначительное сотрясение мозга, - постановил он и нахмурился. – В больницу. У Се отмахнулся от его руки: - Никакой больницы. Бывало и похуже. Так и было, но по какой-то причине это только заставило Чжан Цилина нахмуриться еще сильнее. - Лечение сотрясения и трещин в ребрах состоит в том, чтобы сидеть и ждать… я могу делать это и в Ушаньцзюй, а заодно, возможно, выманю нашего врага, прежде чем он или она причинит вред кому-либо еще. Подожди… тот человек довольно сильно приложил тебя о землю. С тобой все в порядке? Чжан Цилин не ответил, что для него могло означать что угодно, от "нет" до "я истекаю кровью, но все еще не осознал этого". У Се с трудом поднялся, хотя от этого его голова и бок вспыхнули яркой, пульсирующей болью; даже не смотря на то, что это означало покинуть спасительную колыбель коленей Чжан Цилина. Он повернулся лицом к Чжан Цилину, заметив при этом подсыхающую кровь на камне рядом, была ли это кровь Сяогэ? - Дай мне посмотреть твою шею… Шея Чжан Цилина была, к счастью, в порядке, только ярко-красная отметина портила гладкую кожу в том месте, где шнур с флэшкой врезался в нее перед тем, как порваться. У Се потер большим пальцем отметину от шнура, стараясь разгладить кожу, затем опустил капюшон Чжан Цилина, проверяя его затылок на наличие ушибов. Чжан Цилин поймал его ладони, прежде чем они успели скользнуть в его волосы. - У Се, - сказал он не таким твердым голосом, какой У Се привык от него слышать, - в больницу. - Я не собираюсь тратить время в больнице. Кто бы ни нацелился на меня, они ведут себя опрометчиво. Думаю, мы сможем их выманить, если будем действовать быстро. И зачем вообще ты следил за мной? Предполагалось, что ты останешься с Панцзы. - Панцзы в курсе. - Меня не волнует, в курсе ли Панцзы, ты совсем с ума сошел? – рыкнул У Се. – Ты все еще восстанавливаешься. Ты не готов выйти в город в одиночку… - Я не ребенок, - отрезал Чжан Цилин. - Как и я! – огрызнулся У Се. – Прошло десять лет… я больше не тот Наивняшка, Сяогэ. Мне не нужно, чтобы ты дрался за меня… или принимал за меня решения! - Ты по-прежнему причиняешь себе вред при каждом удобном случае, - отметил Чжан Цилин. Когда он злился, его голос становился ниже, гораздо мрачнее и интенсивнее, чем крик. И сейчас он был зол, осознал У Се; У Се никогда не видел его таким рассерженным. Что-то назревало в нем в течение этих спокойных недель после того, как он покинул Бронзовые врата, и теперешняя ярость была тем, что наконец сдвинуло крышку, давая выход скопившемуся напряжению. – Я не позволю тебе снова причинять себе боль или относиться к своей жизни так, будто она не имеет никакого значения. Она твоя. Я сберег твою жизнь не для того, чтобы ты страдал. - Но взамен ты отдал свою жизнь! Как я мог не страдать после этого? Крик У Се эхом отразился от каменных стен и брусчатки переулка. Его дыхание быстро и болезненно вырывалось из поврежденных легких. Чжан Цилин опустился на колени рядом с ним, его вечно юное лицо выражало смятение, как будто он в самом деле не понимал того, что услышал. Та часть У Се, которая боялась, которая умирала от страха потерять Чжан Цилина и знала до мозга костей, что не сможет пережить эту потерю дважды, хотела взять свои слова обратно. Но была и другая его часть, та, что терзалась все эти десять лет, ожесточенная сожалениями и раскаянием, пропитанная горем и виной. Резкие слова назревали и в У Се все это время, и он больше не мог их сдерживать. - Ты даже не дал мне выбора, - продолжил У Се со всей горечью той потери и одиночества, его голос был хриплым после крика, но все еще достаточно громким, будто У Се хотел целиком и полностью завладеть вниманием Чжан Цилина. – Десять лет понимания, что ты страдаешь, десять лет тревоги, что ты можешь не вернуться. Я даже не был уверен, что именно ты имел в виду, когда сказал, что вернешься через десять лет. Все, что я знал, так это что даже если ты не появишься, я буду готов прождать еще десять лет. Как бы я вообще когда-то смог отплатить тебе за твою жизнь? Чжан Цилин молчал и был неподвижен, словно камень. У Се не мог даже посмотреть на него. Он с усилием поднялся на ноги, чувствуя боль в ободранных ладонях и треснувших ребрах, а Чжан Цилин по-прежнему не двигался. Все болело, разная боль в груди и в ребрах конфликтовала между собой, противоречила друг другу, подпитывая одна другую. У Се в одиночестве направился к Ушаньцзюй, трусливо не оглядываясь назад. *** У Се провел ночь в Ушаньцзюй со льдом на ребрах, ругая себя на чем свет стоит. Он убежал, поджав хвост, как побитая собака, чтобы спрятаться у себя дома… и оставил Чжан Цилина, возможно, раненого, стоять там на коленях в одиночестве. «Я не более, чем собака, - сказал себе У Се с горечью и отвращением. – Я хуже собаки». И когда он наконец заснул, ему приснилось, что он грязная дворняжка, жалобно лающая на запечатанные Бронзовые врата. Он проснулся в специфическом настроении, все еще коря себя за события прошлой ночи. На телефоне было несколько сообщений практически ото всех, кто имел значение в его жизни… кроме Чжан Цилина. У Се напомнил себе, что у Чжан Цилина не было телефона, так что отсутствие сообщений от него не стоило принимать близко к сердцу. У Се проигнорировал большую часть полученных сообщений и сосредоточился исключительно на тех, что были от Панцзы. Они варьировались от отчаянных до яростных, требующих ответов, которые У Се не намерен был давать. Последнее и недавно полученное сообщение, тем не менее, было простым: «Сяогэ вернулся, он в порядке. Пожалуйста, береги себя». На ладони У Се, покрытые корочками, подживали вчерашние раны, неприятные и стягивающие кожу. Он аккуратно напечатал в ответ: «Я в порядке. Присмотри за Сяогэ». - Младший Третий Господин, выглядишь ужасно. У Се выругался, роняя телефон и выхватывая маленький нож, который все еще был у него за поясом. Он рванулся на звук голоса… и остановился в нескольких дюймах от пары отражающих черных очков. Хэй Яньцзин усмехнулся, выглядя неуместно довольным лезвием ножа в опасной близости от своего лица. - Очень хорошо! – похвалил он. – Вижу, мой ученик кое-что усвоил из моей науки. В следующий раз, возможно, ты поймешь, что в твоей комнате кто-то есть, прежде чем я что-то скажу. Ты собираешься сегодня открывать магазин? Ван Мэн обычно берет выходной в этот день. У Се положил нож на стол и со стоном откинулся на спинку дивана. - Как давно ты здесь? - Примерно с того момента, как Яба Чжан сам не свой вернулся в гостиницу и рассказал о нападении на тебя целой толпы. - Хватит преувеличивать. - Что ж, у него не было телефона, поэтому он не мог позвонить нам, чтобы рассказать о случившемся, и он похоже решил, что ты не хочешь его видеть, вероятно, больше никогда. Я думаю, он провел полночи на твоей крыше, охраняя дверь, переживая, что ты проснёшься и обнаружишь его. Он вернулся в отель с нечищеным и не вложенным в ножны мечом… повсюду была запекшаяся кровь. Устроил настоящую сцену в вестибюле. У Се убрал руку с глаз и прищурился на Хэй Яньцзина, ища признаки лукавства. Он знал, что Чжан Цилин очень заботился о своем мече. Хэй Яньцзин был удивительно выразительным для человека, чьи глаза всегда были скрыты. - Тебя избили у него на глазах, конечно, он был расстроен, - раздраженно пояснил Хэй Яньцзин. – Он обычный человек… раньше ты тоже это знал, пока тебя не поглотило беспокойство о том, сравнялись ли в итоге ваши с ним жертвы. Я пришел сюда сразу после того, как объявился Чжан Цилин. Ты же не думаешь, что Панцзы мог оставить тебя одного, сломанная у него нога или нет, если бы не знал, что кто-то будет здесь, чтобы убедиться, что ты все еще дышишь? - Я все еще дышу, - ответил У Се. – Можешь уходить. - Я бы с радостью, но хочу осмотреть тот переулок, где на тебя напали… Яба Чжан сказал, что они сразу же убежали, и я думаю, что если посмотрю записи с камер наблюдения поблизости, то, возможно, смогу вычислить их укрытие. Но прежде чем я уйду, мне было поручено спросить, не планируешь ли ты еще что-нибудь глупое и самоубийственное? Угли вчерашнего гнева еще не остыли. - Если Чжан Цилин хочет знать, он может спросить меня сам. Если только не предпочтет никогда меня больше не видеть. - Думаю, ты путаешь причину и следствие, друг. Яба Чжан, которого я видел сегодня, был абсолютно парализован в попытке понять, чего ты от него хочешь… поздравляю, ты сбил его с толку еще больше. Кроме того, именно Панцзы просил задать тебе этот вопрос. Итак. Какую глупость ты собираешься сделать сегодня? - Я собираюсь просидеть в Ушаньцзюй весь день с пакетом льда на ребрах, - ответил У Се, - и посмотреть, не заглянет ли кто интересный. - Отлично, - Хэй Яньцзин хлопнул себя по коленям, поднимаясь со стула рядом с диваном, где расположился У Се. – Но помни, если появится кто-то действительно интересный… напиши нам. - Ладно. - Отлично, - снова сказал Хэй Яньцзин и подвинул стакан с водой, который У Се даже не заметил на столе, ближе к дивану. Затем он встал и неторопливо направился к выходу, так и не сняв черную кожанку, хотя на улице явно было слишком жарко для такой одежды. У Се вздохнул, откинул голову на подушку и уставился в потолок, виновато представляя, как Чжан Цилин сидит на черепичной крыше у него над головой, молчаливый, бдительный и обеспокоенный, всю ночь до рассвета. *** У Се поднялся только после полудня. Его телефон выразительно молчал все утро – Панцзы, вероятно, был чертовски раздражен его выходками; Сяцзы похоже уже надоело постоянно его поддевать, а СяоХуа и Сюсю, очевидно, были заняты своими делами. У Чжан Цилина, конечно же, не было телефона. Но если бы и был, он вряд ли написал бы У Се. И вот вскоре после полудня, когда У Се надоело пролеживать диван и корить себя за тупость, он встал и открыл магазин. Он не знал, что ожидал увидеть: толпу людей в масках, притаившихся прямо за дверью или наблюдающих за ним со всех окрестных крыш, или блеск снайперского прицела? Но улица за Ушаньцзюй была невероятно будничной, прохожие были обычными: жители неспешно шли по своим делам, туристы прогуливались. У Се принял одного или двух посетителей, ничего интересного. Одна пара туристов вошла вместе – две женщины, американка и тайванька, держались за руки. Тайванька тихо переводила на плохой китайский слова своей подруги, а американка громко восхищалась красотой и расцветкой выставленного антиквариата, в действительности не понимая его реальной ценности. Они ушли вместе, ничего не купив, и У Се обнаружил, что наблюдает за тем, как они держатся за руки, до тех пор, пока они не вышли за ворота. Когда солнце опустилось низко и все краски во дворе потускнели в вуали сумерек, вошла еще одна женщина. У Се не сразу ее заметил: она двигалась тихо, как воробушек. Только когда он увидел, как ее тень миновала порог, он понял, что у него новый посетитель и вышел из-за стойки, приветливо улыбаясь. Она была миниатюрной китаянкой, с тяжелой челюстью и крупным лицом, контрастирующим с ее тонкой шеей и узкими плечами. Она могла бы выглядеть хрупкой благодаря этому, если бы не пристальное внимание, которое она уделяла обстановке вокруг себя - ее взгляд пронзал Ушаньцзюй, как когти. Серьезный клиент. У Се снова улыбнулся, отлично от прежнего. - Добро пожаловать в Ушаньцзюй. Ищете что-то конкретное? - Я ищу кое-что ценное, - сказала женщина. У нее был высокий голос; как и ее фигура, он мог бы показаться детским, если бы не ее импозантность. У Се широким жестом обвел всю коллекцию: - Тогда, пожалуйста, присматривайтесь. Женщина вошла в магазин, оглядываясь по сторонам. У Се стоял поодаль и изучал ее: то, как она смотрела на выставленные вазы, на старинные ножи; ее осторожную походку. Не расхитительница гробниц: ей не было привычно смотреть на хрупкий антиквариат. Но и абсолютным новичком она не была: знала, как проверять артефакты, как найти подделку, понимала, как определить возраст и качество. Женщина остановилась перед фарфоровой вазой. Картина, изображенная на ней, демонстрировала романтичный момент: мужчина склонился над женщиной, приподнимая рукой ее подбородок. Что-то в этой вазе привлекло ее внимание. - Хотите узнать больше? – спросил У Се. - Это подделка, - сказала она. Определенно, совсем не новичок. - Да, - признал У Се. – Все в этом магазине подделка. Ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него снизу вверх, и ее взгляд остановился на У Се, как острие ножа, прижатое к его шее. - Тогда зачем здесь что-то покупать? - Вы знаете, как появилась эта подделка? Рынок антиквариата – это большой бизнес в Китае, - ответил У Се. – В нем много денег, больше, чем самого антиквариата. Поэтому люди делают красивые подделки, тратят десятилетия, чтобы научиться придавать вазе форму, покрывать ее глазурью, наносить изображения и делать ее приятной глазу. Они делают все это так же, как делали наши предки, сохраняя это искусство на протяжении веков, и все с целью наживы. Поэтому нет никакой разницы в создании новой вазы и старой. Но если покупатель знает, что ваза новая, ее стоимость ниже. Кому захочется тратить тысячи на вазу, когда наши фабрики могут штамповать такие из пластика? Они и прослужат дольше, и будут стоить несколько центов, и издали будут выглядеть одинаково. Поэтому фальсификаторы должны были найти способ сделать свои подделки более убедительными. Они должны были подарить им историю. - И какая история у этой вазы? - Эта ваза, - У Се отодвинулся так, чтобы обойти стол, на котором стояла расписная ваза, размышляя, - эта ваза была найдена в разрушенной гробнице недалеко от Пекина. Она была в руках женского трупа, который словно баюкал эту вазу, отправляясь на свой вечный покой. Грязь и могильные черви испортили керамику, а следы духов покойной пропитали глазурь ее ароматом. Археологи, нашедшие гробницу, подумали, что женщина, должно быть, умирала с этой вазой в руках, и так сильно любила ее, что потребовала, чтобы ее похоронили вместе с ней. Они подумали, что, возможно, на изображении она и ее возлюбленный, навсегда разлученные смертью, но запечатленные вместе рисунком на этой вазе. - Но это все неправда, - возразила женщина. - Нет. Примерно за пять лет до этого фальсификаторы пробрались в эту гробницу вместе с вазой. Они откопали эту леди и положили вазу ей в руки, затем наполнили ее пылью и гнилью, чтобы она выглядела так, будто ей там самое место. И когда гробница была раскопана гораздо позже, они забрали ее обратно у археологов, теперь с официально существующей историей… и приличным ценником. В этом весь фокус - скрывать правду в этом бизнесе, - сказал У Се. - Заблуждение за заблуждением, ложь за ложью. Выдумывать прошлое и лишаться его. Но и что с того? У Се положил руку на вазу, повернув ее на столе так, чтобы изображение влюбленных было обращено прямо к женщине, и она могла видеть нарисованную страсть. - Когда вы думали, что эта ваза древняя, вы хотели купить ее не из-за художественной ценности, - отметил он. – Вы хотели купить ее из-за ее истории. У новой вазы такая же богатая и даже более сложная история, чем у оригинала, потому что новая ваза делит свою историю со старой, но также имеет и свою собственную. Почему бы не потратить на нее столько же? Женщина изучала его, размышления отражались в ее глазах, как рыбы в темной воде. - Как вас зовут? – спросила она. - У Се, - он улыбнулся и протянул ей ладонь для рукопожатия. – А вас? - Сюй Ялин. Ее рука в его руке была маленькой, ее рукопожатие было твердым. Когда У Се держал ее руку, рукав задрался и он увидел красный браслет-оберег на ее запястье. Она отпустила его руку, и ее браслет снова спрятался в рукаве. Сюй Ялин спросила: - Было ли хоть что-то из этой истории правдой? У Се оставил свой мобильный в другом конце комнаты, на столе, рядом с компьютером. Он улыбнулся Сюй Ялин так, словно не вычислял сейчас расстояние между собой и телефоном. - Все истории так или иначе правдивы, мисс Сюй. - Последнее время все чаще это замечаю, - ответила Сюй Ялин. – Я хотела бы поговорить с вами, У Се. Наедине. Не против выйти на улицу? - А если я откажусь? - Это касается Чжан Цилина, - ответила Сюй Ялин. Сердце У Се остановилось. Сюй Ялин не отводила глаз от его лица, даже не моргнула. В ее выражении не было ни насмешки, ни лжи, ни доброжелательности. - После вас, - ответил У Се.