Нож и крик дома

Окровавленное лезвие ножа сверкало в тоненькой полосе света от приоткрытой двери. Густая бордовая капля сорвалась вниз — безобразная точка на половице, словно клякса в тетрадном листе. Скрип пола от каждого шага, ледяная тишина в сером доме, одиноко стоящем на отшибе деревни, у кромки леса. Звериное завывание ветра за окном, казалось, даже истеричное, нетерпеливое. Тоненькие стёкла трещали. Нож и его новый хозяин почти дописали последнюю главу одинокого дома. Бледные пальцы с рубашкой пропахли железом — вряд ли отмыть. Они выплыли в коридор — в единственное освещённое место. Полоса света врывалась в маленькую комнату позади, едва затрагивала кровать, аккурат освещала девичью ручку, свисающую с постели. На полу рядом — безобразное многоточие. Начали прямо с десерта — зайчик не отличался особым терпением. Нож подёргивался, словно брыкался, не слушаясь. Холодные пальцы перехватили покрепче — не вырвется. Мало чем помогло, лезвие продолжало дрожать в окоченевшей руке. Угощение. Им нужно было угощение. Полосу света в тёмную просторную комнату перекрыла тень. Заячьи уши дотягивались прямо до лиц, побледневших, тоже пропахших теперь железом. На полу и на стене заключительные беспорядочные росчерки. Они снова вышли в коридор: нож и его новый хозяин. На половицах бурые капли. Из-под треснувших линз новый обладатель глянул на нож, равнодушно пожалев, что не научился делать с ним выкрутасы, которые проделывал бывший хозяин. В тех руках кусок бесчувственного металла словно взмахивал крыльями, вправду становясь бабочкой. В его же руке он был просто стальным сеятелем смерти. Серый дом на краю света погряз в гробовой тишине. Капля — снова на пол. — Тоха! Всё будет хорошо. Тох, всё будет хорошо, всё прошло. Запах сигарет. Внезапно вокруг, везде, запах сигарет, словно весь мир в одну секунду пропах ими. Антон непонимающе огляделся вокруг. Пусто — здесь только он и нож в руке. Отблёскивающий сталью. Внезапно потяжелевший. Окровавленный. Ему стало тошно, замутило, закружилась голова, и он пошатнулся. Дом вздрогнул. — Тох, всё хорошо, всё будет хорошо. В руках мягкая ткань олимпийки, он в кольце чьих-то рук. Щёки, оказалось, мокрые, глаза щипало, грудная клетка рвано вздымалась и опускалась, а сам он издавал громкие всхлипы, отчаянно цепляясь за пропахнувшую сигаретами олимпийку. Очков на нём не было, хотя вряд ли бы они помогли — обзор закрыл человек рядом, точнее, по ощущениям, вокруг. Словно накрыл всего, спрятал сжавшийся комок, в который превратился Антон. Было жарко и дышалось тяжело, сидеть неудобно, но сейчас он до смерти боялся, что стоило ему отдалиться, как деревянный монстр вновь его проглотит в свою могильную тишину, описанную безобразными росчерками-кляксами на тетрадном листе. — Всё прошло, Тох, всё хорошо, ничего нет, — это Рома. Осознание дотащилось и вдарило по голове. Рома рядом, укрывал от вездесущего взгляда дома. Антону с недавнего времени стало казаться, что он был живым. Наблюдал за ним на каждом углу, постоянно, а ночью будто тянул к нему когти. Сейчас этого чувства не было, словно дом отвернулся. Или перестал жить. Последнее почему-то пугало. — Им нужно угощение, угощение, — истеричное, лихорадочное шептание сквозь громкие всхлипы. Хватка на спине крепче. Запах табака отчётливее. — Я знаю, всё будет хорошо, Тох. Дыши. Петров пошарил рукой по чужим карманам. Ему важно было знать, что нож был у Ромы. Почему-то это показалось ему сейчас самым важным. Карманы пустые. — Нож, где нож... — Антон даже не спрашивал, просто шептал, тараторя одно и то же, пока не дождётся ответа. — Я дома его оставил. Ебанутый, да? Через лес ломанулся без ножа, — словно убаюкивал. Голос едва заметно сорвался. — Тебе привиделось. Всё в порядке, ты в безопасности, всё хорошо. И, как последний штрих, всегда добавлял: — Всё будет хорошо. Антону захотелось ему поверить. И он поверил, продолжая цепляться за олимпийку. Краем сознания заметил, что Рома крупно дрожал. Рома же просто устал сдерживать крик умирающего дома. Безобразная, последняя точка упала с бледного пальчика в комнате на втором этаже.